— Вы поняли меня, монсеньор? Больше никаких порок!

— А если я откажусь, упрямая сука, что тогда? — Его темные глаза горели от гнева и ненависти.

— Тогда я убью вас прямо сейчас, на этой постели, — холодно сказала она. — На моем теле отпечатки ваших ударов. Я продемонстрирую их вашему племяннику и отцу Анри.

Я заявлю, как верная дочь церкви, что ваш пастор не имел права сочетать нас браком и хотя я умоляла вас вернуть отца Анри и сочетать нас по обряду истинной веры, вы не захотели этого. — Она спокойно улыбнулась ему. — И я заявлю, что не могла жить с вами в грехе, так как привыкла быть уважаемой замужней женщиной — моя репутация, монсеньор, безупречна. Но вы пытались изнасиловать меня, а когда я стала сопротивляться, избили до полусмерти. Оказавшись во власти ваших грязных и противоестественных страстей, я, как добрая дочь церкви, не могла вытерпеть, когда вы снова пожелали овладеть мной, причем ваши извращения угрожали спасению моей души. И тогда я убила вас. — Она бесстрастно созерцала его. — Как вы думаете, будет ли церковь или ваш племянник считать меня ответственной за деяние, совершенное в момент насилия?

Скай победила и знала это. Она поняла, что герцог не дурак и не захочет скандала.

— Вы можете выбирать, монсеньор, жить или умереть. Решайтесь! — сказала она ледяным тоном.

— Откуда вы знаете, что можете доверять мне, мадам? — спросил он, не в силах отвести глаз от ее прекрасной груди. — А если я соглашусь, но, когда вы слезете с моей груди и отложите нож, я изменю соглашению? Вряд ли можно считать правомочным соглашение, достигнутое под принуждением.

— Как сказал мне ваш племянник, вы — человек чести. Я полагаю, что ваши понятия о чести распространяются не только на мужчин, но и на простых женщин.

Он кивнул, удивляясь силе ее логики.

— Хорошо, мадам, я согласен. Я не буду больше бить вас, но вы должны согласиться, что рожденные вами дети должны быть воспитаны в моей вере, а не в вашей. Я не позволю моим сыновьям оказаться под властью этой римской шлюхи.

— Согласна, — сказала она не колеблясь, зная, что, если у нее будут дети от герцога, она сможет научить их истинной любви и без пастора Лишо. Она легко соскочила с него и положила нож на подставку для свеч. Затем, сев на подушки, прикрыла грудь простыней. Это простое проявление стыдливости тронуло его.

Он сел:

— Вы удивительная женщина, мадам.

— Меня зовут Скай, — спокойно сказала она, — вы уже называли меня так однажды. Не могли бы вы называть меня по имени хотя бы в интимной обстановке?

— Но и вы только однажды назвали меня по имени, Скай.

— Фаброн — это необычное имя, — ответила она.

— Но характерное для нашей страны, — сказал он. — Это родовое имя.

Наступило долгое молчание, после чего она наконец спросила:

— Все-таки почему вы так не любите женщин? На минуту он задумался, потом ответил:

— До сих пор я об этом не думал. — Он вздохнул. — Возможно, я мучаюсь, потому что не удалось в молодости стать священником, как хотелось. Я был старшим законным сыном. Отец Эдмона — мой единственный законный брат, хотя прочих бастардов отца в Бомон де Жаспре видимо-невидимо. Один из них даже сын дворянки — у моего отца было мало предрассудков. Он был весьма любвеобильным. И очень волевым: наследовать должен был старший сын, и избавить от этого могла только смерть.

Моя первая жена очень страдала, не в состоянии на протяжении многих лет родить мне ребенка. Бедная Мари! С каждым выкидышем или мертворожденным она все более концентрировалась на мысли родить мне живого сына. Такая прелесть! И она умерла в попытке сделать это. Я полагаю, что Господь наказал меня так за то, что я не последовал голосу совести. А вторая жена, Бланш, родила наконец этого идиота, которого называют моим сыном, а потом умерла. Да, Господь крепко наказал меня!

Когда я встретился с пастором Лишо и рассказал ему обо всем, он уверил меня, что эти утраты удовлетворили гнев Божий. Он сказал, что вы — здоровая, крепкая женщина, которая родит мне детей, если только я смогу укротить в вас злой дух, который оскорбляет Бога.

— Не могу с ним согласиться, — сказала Скай спокойно. — С женщиной лучше обращаться с любовью и лаской. Тогда, как цветок, она расцветет. Жестокость только озлобит и остервенит ее. Кроме того, если вам нужен сын, который бы мог управлять герцогством, то его мать должна быть сильной женщиной.

— А вы любили своих мужей, Скай? — спросил он с любопытством. — Они не пытались подавить вашу волю?

— Я любила троих из них, — ответила она. — Все они были разные, но каждый умел любить. Да, я любила их, и они любили меня, и никто из них не пытался сломить меня. — Ее лицо озарилось воспоминаниями, и у него перехватило дыхание от того, какой прекрасной она стала в этот момент.

Он взял ее руку, поднес к своим губам и поцеловал. Она серьезно посмотрела на него: хотя у нее не было никаких чувств к нему, но он стремился к этому, и она должна была попробовать. Выбора не было. Она погладила его по щеке. Он взглянул на нее, и его взгляд был столь же серьезен, как и ее.

— Я знаю, что в Библии осуждается лицезрение мужчины и женщины в первозданном виде, но сейчас я больше всего хочу увидеть вас обнаженной. Вы можете сделать это для меня, Скай?

Откинув покрывало, она встала.

— Я уверена, — сказала она, — что это пастор Лишо вбил вам это в голову, Фаброн. Это ложь: в Библии сказано, что мы созданы по образу и подобию Божию, а если так, то как же можно не восхищаться Его созданием? Им самим? — Она медленно повернулась, чтобы он полностью насладился зрелищем ее тела.

Ее красота почти заставила его зарыдать: маленькие груди совершенной формы, изящная линия бедер и ног, узкая талия и длинная линия спины, великолепная форма рук. Все было совершенством, за исключением рубцов от розги на коже. Они поблекли, но их зрелище вызвало в нем ощущение вины.

— Вы не можете быть земной! — сказал он. — Пастор прав: женщины — изобретение дьявола! Прикройтесь, мадам! В ответ она бросилась на кровать рядом с ним.

— Нет, Фаброн, — твердо заявила она. Скай решила бороться с невежеством и суеверием этого гугенота. Теперь она жена герцога и не позволит пастору Лишо руководить их браком или разрушить его. — В Библии сказано, что женщина сотворена Господом нашим из ребра первого мужчины, Адама.

— Откуда вы это знаете? Кто сказал вам это?

— Никто, Фаброн. Библия переведена на английский, и я прочитала это в ней сама.

— Но ваша злокозненная церковь запрещает вам знать, что написано в Библии.

— Церковь много чего запрещает, Фаброн, и я не во всем с ней согласна. — Она улыбнулась ему. — Я ведь говорила вам, что я не лучшая из католичек. Раз Библия переведена, я решила узнать, что там написано. И я узнала.

— А вы всегда делаете то, что хотите, мадам? — Его черные глаза снова были суровы, но все же в его голосе чувствовались нотки юмора.

— Я не всегда могу выбирать, Фаброн, но при возможности я делаю то, что приятно мне.

«Какой он странный», — подумала Скай. Он одержим чувством греховности, он был жесток к ней, и все же она чувствовала жалость к нему. Их глаза встретились, и вдруг он протянул руку и провел по ее бедру.

— Но ведь заниматься любовью при свете дня грех, — проговорил он тихо, но она видела, что он хочет ее.

— Это сказал пастор Лишо? — поддразнила она его, наблюдая за ним сквозь полуприкрытые ресницы.

— Мы никогда не говорили об этом, Скай. Но я никогда не читал об этом в Библии, а вы?

— Нет, монсеньор, я тоже.

Его рука продолжала ласкать ее ягодицы.

— А вы занимались раньше любовью днем? — спросил он.

— Да, — ответила она. Она видела, как возбуждает его ее тело, сам их разговор, возникающие в его сознании фантазии. С каким-то всхлипыванием он повалил ее на спину и начал ласкать ее груди, причитая в то же время:

— Такое наслаждение, должно быть, греховно! Мы не должны делать это! Не должны! — И в то же время он овладел ею еще до того, как она была готова его принять, увлажнив ее расщелину слюной и яростно двигаясь в ней, стремясь к вершине своего наслаждения.

Скай закрыла глаза и не стала мешать ему, пока он всхлипывал и возился на ней. «По крайней мере, — подумала она с облегчением, — он может действовать без жестокости. Со временем я научу его доставлять удовольствие и мне, если сумею избавить от ложных страхов. Но странно — впервые в моей жизни не мужчина управляет мной в постели, а я управляю им».

Наконец с диким воплем герцог кончил, достигнув вершины наслаждения. И хотя Скай все еще не могла простить ему жестокости прошлой ночи, она почувствовала к нему странную симпатию. В самом деле, ведь он всего лишь грустный, слабый мужчина, наполненный страхом и предрассудками. Он, однако, тянется к сильным людям, а она была сильной. До этого лишь пастор Лишо имел на него влияние. Теперь ей нужно — если только она не хотела превратить свою семейную жизнь в ад — одолеть этого мерзавца. Во всяком случае, она не может до этого привезти сюда детей.

Несколько дней Скай и Фаброн провели в ее спальне. Из разговоров Скай многое узнала о своем новом муже. Она поняла, что он никогда в жизни не любил по-настоящему и страдал от этого. Единственным существом, искренне привязанным к нему, был его племянник Эдмон. Его мать, дальняя родственница Екатерины Медичи, королевы-матери Франции, была холодной и рациональной женщиной, отдавшей обоих детей на попечение воспитателей. Отец, суровый мужчина, имевший высокие принципы и необузданное сластолюбие, никогда не проявлял любви к сыновьям, полностью занятый управлением герцогством и погоней за юбками, что получалось у него одинаково хорошо.

Единственным человеком, который тепло отнесся к Фаброну, был придворный капеллан, отец Анри, и, возможно, в стремлении подражать ему Фаброн и хотел стать священником. Конечно, его отец не желал ничего слышать об этом, и Фаброн озлобился. Отец Анри сочувствовал обеим сторонам и посредничал между ними. Фаброну он объяснял, что если бы Господь захотел, чтобы он стал священником, то он родился бы младшим сыном. Но этот аргумент становился все менее весомым с каждым выкидышем у жен Фаброна и их смертями. Но когда отец умер, у Фаброна не было выбора — его младший брат погиб от раны, полученной на турнире, и единственным законным наследником, кроме Фаброна, был его племянник-карлик. Ему пришлось жениться снова.