— Ни один квотербек или другой игрок не может выиграть или проиграть в одиночку, хотя часто именно так и кажется, — продолжал Квентин. — Шестнадцать лет центром моей жизни был спорт: тренировки, игры, интервью, контракты. Я признаю, что, когда находишься на вершине славы, многое неизбежно связано с популярностью и доходами, которые она дает, но есть еще и бескорыстная любовь к спорту. Необходимость уйти раньше, чем я сам буду к этому готов, для меня то же самое, что лишиться рук или ног, лишиться сердца, Рэчел. Я и есть моя карьера, то, что она сделала из меня. Больно представить себе, что я больше не буду играть. Но я не хочу, чтобы Трой, Родни или Джейсон получили такие травмы, чтобы я снова им понадобился.

— Это очень хорошо характеризует тебя, Квентин. Что бы ни случилось, я тебя люблю и горжусь тобой. Когда все останется позади, ты будешь знать, что сделал все, что мог, а это самое главное.

— Я хочу уйти достойно, а не потому, что плохо играю и меня выкинули. Мне очень хочется играть в этом сезоне, ведь возможна третья победа подряд, и наш вид спорта отмечает свою семьдесят пятую годовщину. Но я уйду прежде, чем опозорюсь, отниму у команды шансы на победу, раньше, чем меня вычеркнут как отыгравшего свое.

— Никто никогда не назовет тебя неудачником, даже не думай об этом. Ты завоевал множество призов, устанавливал рекорды, не говоря уже о том, что доставил удовольствие тысячам людей во всем мире, был хорошим примером для молодых спортсменов, поддерживал много добрых дел, добился богатства, славы и успеха. Не твоя вина, что ты дважды получал травмы, которые могут поставить крест на твоей карьере раньше, чем тебе хотелось бы. Вспомни обо всем хорошем, что ты приобрел за шестнадцать лет благодаря футболу. И подумай о нас: если бы ты не получил травму, то не оказался бы в том круизе; не будь ты превосходным игроком, тебя не отправили бы на разведку в Огасту, и мы не встретились бы снова. Ничто в жизни не бывает зря, Квентин, ни хорошее, ни плохое: все толкает нас вперед, к новым событиям.

Человек учится на собственном опыте, иначе он обречен на повторение ошибок. Оставив футбол, ты добьешься успеха во всем, что бы ни решил делать, потому что ты умен, силен, решителен и отважен и на поле, и за его пределами.

— Ты права, и мне очень приятны твои слова. Ты умная, добрая, щедрая женщина, Рэчел Гейнс. Я уже говорил тебе сегодня, как сильно я тебя люблю и как ты мне нужна?

Жар охватил ее тело, радость наполнила сердце.

— Нет, ты еще не выполнил своих обязанностей.

— Я обещаю, что ты и наша женитьба будут для меня самым главным. Даже футбол не встанет между нами. Я люблю тебя всем сердцем, Рэчел, ты мне необходима: мне очень нужно то, что ты привнесла в мою жизнь — завершенность, полноту. Спасибо за то, что ты понимаешь мои чувства и даешь такие хорошие советы.

— Мы всегда будем вместе, Квентин, и в добрые и в злые времена. Я тоже люблю тебя, ты так нужен мне. Мне безумно тебя недостает: хорошо, что ты хотя бы часто звонишь, но, наверное, счета за телефон уже астрономические.

Он засмеялся.

— За то, чтобы услышать твой голос, я готов отдать последний цент.

— Вечером в понедельник ты был совершенно великолепен, Квентин, я не могла оторваться от телевизора до конца игры. Тебе пришлось много играть, и ты наверняка доволен, — сказала Рэчел, когда он позвонил в среду.

— Спасибо, все было замечательно, и играл я действительно хорошо. — Он говорил доверительно, без всякого хвастовства. — Тренер Швитцер дал мне возможность показать, на что я способен. Слава Богу, я его не подвел и заработал немало очков. Меня только один раз чуть не подловили, когда тот здоровый парень прорвал линию и бросился на меня. Но я его видел и успел защититься. Плечо и колено в порядке, только чуть-чуть ноют. Боже, какое захватывающее ощущение я пережил, когда в последней игре мне некому было сделать передачу и пришлось бежать с мячом до последней линии, и никто не помешал мне пересечь ее. Я всегда любил защитников — они хорошо поработали для меня. Я ничего не замечал и стремился к цели. Шесть очков и отличная пробежка. Настоящий рывок!

Рэчел была в восторге от его успеха. Ей нравилось, как звучит его голос, полный гордости, радости и жизненной силы. Что бы ни случилось дальше, этот славный день он не забудет.

— Статьи во вчерашних газетах и спортивные обозреватели на телевидении превозносили твое мастерство.

— Да, на слова они не скупились, всем любопытно, останусь я или уйду. Я действительно отлично сыграл в понедельник, но «Ковбоям» не нужны четыре квотербека. Комиссия редко допускает больше одного среди сезона. Не стану обманывать себя, Рэчел: Трой, Джейсон и Родни нужнее для команды, чем я со своими травмами, и при составлении окончательного списка нельзя руководствоваться только дружескими чувствами к игрокам. Не секрет, что мои плечо и колено в любой момент могут снова выйти из строя, и тогда у команды появятся трудности, если я буду в списках. Но пока еще не пришло время принимать решение. Вот если я не блесну в следующих двух играх, все станет ясно.

— Швитцер, другие тренеры и владелец знают, что ты предпочел бы уйти сам, а не быть уволенным? (Надеюсь, что такая возможность выбора у тебя есть.)

Квентин был тронут тем, как аккуратно она выбирает слова.

— Возможно, но мы еще не обсуждали этот вопрос. Я не хочу, чтобы у них создалось впечатление, будто я настроен на то, что меня отправят на покой: это может повлиять на их решение, они подумают, что я уже смирился с неизбежным и не волнуюсь. Я подожду и погляжу, как пойдут дела в следующие несколько недель. Прости, что не позвонил вчера вечером, но днем мы не смогли вылететь обратно из-за плохой погоды. Мы очень поздно приземлились, и я не хотел нарушать сон моей красавицы.

Рэчел поняла, что он хочет завершить предыдущую тему.

— Вчера здесь тоже было ужасно: почти четыре дюйма осадков. Встреча с Клиффом и мистером Матени прошла успешно: дело с продажей сдвинулось с места. Завтра Гейнсы получат уведомление, и мы уверены, что они немедленно ухватятся за мое предложение. Я буду рада отделаться от этой заботы. Джанет не было в церкви и на собраниях в понедельник и во вторник: Клифф сказал, что она уехала в путешествие. Я больше не слыхала о Тодде Харди, и никто не высказывался по поводу его гнусной статьи.

— Это хорошо. Работала ли ты над своим романом?

— Да, дело идет прекрасно, с каждым днем все быстрее и проще. — Рэчел засмеялась и добавила: — Кроме тех случаев, когда приходится писать от руки, во время грозы, а этим летом грозы на удивление часты. Я боюсь, что молния вырубит компьютер и все главы пропадут.

— А разве ты не делаешь копий? Мой отец всегда копирует записи об урожае. Если бы они стерлись, было бы ужасно. Компьютер можно заменить, но факты вспомнить трудно, а иногда и вовсе невозможно.

— Я делаю две копии, на случай, если одна окажется в компьютере в момент поломки. А так я давно бы уже лишилась и копий, и оригинала Естественно, прежде чем закончить работу, я распечатываю все, что сделала за день. Так что у меня есть печатная копия, но вводить ее снова очень долго и трудно. А любую текущую работу, не сохраненную и не распечатанную, можно потерять навсегда: я заметила, что отдельные сцены лучше всего получаются с первого раза. Самое трудное — восстановить в памяти диалоги. Если во время работы звонит телефон, я не отвечаю. Поэтому мне и хочется знать, когда ты собираешься звонить, чтобы я была готова прерваться.

— Я тебя понимаю: сосредоточенность — это очень важно. Устремляясь вперед от центра, я не могу допустить, чтобы меня отвлекали. В этом случае набросятся их защитники и остановят меня. Потом уже трудно или невозможно наверстать. Приходится не замечать шума толпы, как ты не замечаешь звонка. Вот так всему и учишься.

— Я хочу узнать все, что можно, о работе писателя и публикациях. Я открыла несколько файлов, где собираю нужную информацию, разыскиваю статьи на эту тему, вступила в организацию авторов. А когда мою книгу напечатают — видишь, я набираюсь уверенности, — я вступлю в две другие группы, куда принимают только тех, у кого уже есть изданные книги. По стране проходит много конференций по большинству жанров, и, побывав на нескольких, я смогу познакомиться с писателями, издателями, агентами и другими издательскими работниками. Тогда я уже не буду, как сейчас, блуждать в потемках.

— Не волнуйся, я уверен, что тебе все удастся. Дашь почитать, когда закончишь?

— Конечно, и ты честно оценишь мой роман по достоинству.

— Я смогу только сказать, нравятся ли мне сюжет и герои, ведь я не специалист в оценке литературного мастерства. Это сделает мой друг.

Сердце Рэчел екнуло.

— Ты так же боялся, когда играл в первый раз?

— Да, но так бывает всегда, когда выходишь на передовую. Верь в себя, делай как можно лучше, и все получится. Я знаю.

Они еще немного побеседовали, и он сказал:

— Пора заканчивать разговор — я должен успеть позвонить папе с мамой, пока еще не очень поздно; фермеры рано ложатся спать.

— И на ранчо тоже? — спросила она многозначительным тоном.

— Иногда. Я тоже буду ложиться пораньше рядом с тобой. Да если ты будешь со мной, я готов ложиться с заходом солнца, даже раньше, даже без ужина. Мне тебя так не хватает! Кажется, века прошли с тех пор, как я видел тебя, касался тебя. Мне нужна твоя улыбка, мне хочется видеть тебя, трогать тебя, целовать тебя.

Рэчел ощутила дрожь.

— Я, по крайней мере, вижу тебя по телевизору, но мне тоже хочется большего. Надеюсь, эти несколько месяцев пролетят быстро. Я люблю тебя, Квентин. Береги себя. Я знаю, как важна для тебя игра, но, пожалуйста, не рискуй без нужды.

— Ты не хочешь провести наш медовый месяц у моей больничной койки, любуясь на меня в гипсе?