На следующее утро, едва проснувшись, я сразу лезу в телефон – проверить сообщения. Но мое сердце обливается кровью, когда я понимаю, что ответа нет.

После завтрака мы отправляемся на пляж. Айла держит поводок Спада и идет с ним по песку, ища раковины и всякие прочие штуки. Пляж опустел. Мы закутаны во все самое теплое. В Корнуолле зимой намного холоднее. Я прислоняюсь к стене закрытого на зиму кафе и смотрю на море, слушая шум волн и пытаясь понять, как решить ситуацию с Уордом. Дедушка всегда говорил, что волны часто подсказывают ответ. Я пережду. Напишу ему письмо, вот что. Расскажу ему о своих чувствах. Буду опять звонить ему. Приду к нему под дверь; буду долго колотить в нее, пока он не откроет, если придется. Я не позволю нашим отношениям погибнуть в зародыше. Просто не могу. Я закрываю глаза и слышу дедушкин голос: «Вот теперь ты моя девочка. Настоящий боец!»

Я открываю глаза, услышав другой голос совсем рядом.

– Я тоже боюсь, – говорит этот кто-то, – но давай начнем все заново.

Уорд в зимнем пальто и полосатом шарфе садится ко мне на песок.

– Как ты узнал, что я тут? – спрашиваю я изумленно, касаясь его руки, чтобы понять, что не сплю.

– Руки позвонила. Она за тебя переживала, сказала, что прошлой ночью на тебе лица не было, – улыбается Уорд.

Замечательная, прекрасная Руки. Я хочу обнять Уорда и никогда больше не отпускать его от себя. Еле-еле сдерживаюсь, чтобы усидеть на месте.

– Я никогда ничего не сделал бы за твоей спиной, – говорит он и смотрит на море. – Ты ведь знаешь, я на твоей стороне.

– Я знаю, я правда знаю, и мне сложно даже выразить словами, какая я дура, что сделала такие выводы. Уорд, я…

Айла машет нам рукой.

– Привет, Уорд! – говорит она, как будто вполне естественно, что он вдруг появился ниоткуда. Уорд машет ей в ответ и поворачивается ко мне:

– Можно я снова побуду твоим начальником?

– Продолжай.

– Да, Лукас облажался с выбором момента, но в целом в его предложении было рациональное зерно. Если ты сюда переезжать не собираешься, дом нужно продавать. Он уже и так слишком потрепанный, и на его ремонт понадобятся тысячи, которых у тебя, само собой, нет.

Я киваю:

– У Лукаса есть, но для него Бич-Хауз ничего не значит, в отличие от меня. Я знаю, оставить дом не получится, но мне сложно даже представить себе, что его нет. Я ведь провела тут больше тридцати лет.

Я дотрагиваюсь до своего медальона.

– Говорю сейчас от имени Уорда, не агента по продаже жилья. Я знаю, как тебе здесь нравится, насколько важен для тебя этот дом, но дом – это те, кто в нем живет.

Я поворачиваюсь к нему и чувствую, как к глазам подступают слезы. А он спрашивает меня:

– Ты можешь себе представить этот дом без твоих бабули с дедулей? Вот именно, нет. Потому что он был твоим домом благодаря им. А знаешь, где они живут теперь? – Я молчу. – Здесь, – сам отвечает он, дотрагиваясь до моего учащенно бьющегося под зимним шарфом сердца, а потом проводит ладонью по медальону. – Мы можем продать дом, кто угодно может продать его, но нельзя продать ту роль, какую родные люди сыграли в твоей жизни, или твои воспоминания о них. Они останутся навсегда.

Я кладу голову ему на плечо.

– Я люблю тебя, Меткалф.

– Знаешь что, Уайлд? Я тоже тебя люблю.

Я поднимаю голову и обнимаю Уорда. К черту сдержанность.

– Я люблю тебя, – повторяю я, и, схватив его лицо в свои ладони, целую его крепко-крепко.

33

Остается неделя до Рождества. Мы с Уордом, Руки и Лиззи бродим по коридорам школы, где учится моя дочь, и разглядываем развешанные по стенам фотографии, присланные участниками фотоконкурса. Я и Лукаса попросила приехать, но, к сожалению, он, как обычно, занят. Айла о чем-то бодро судачит со своими друзьями, не обращая на нас внимания. Руки заплела ее волосы в косу а-ля франсэ. На Айле бледно-розовый кардиган, с одной стороны которого пришита тряпичная розочка, а под него она надела темно-синее платье и туфли в тон. Сегодня я разрешила ей не носить лонгеты.

В общей сложности в конкурсе фотографий участвуют сорок пять человек, и каждый из них прислал целую серию фотографий, объединенную общей историей. Я останавливаюсь перед серией снимков, на которых запечатлена радостная девочка – вот она бежит по лужайке, вот она улыбается, вокруг нее разбросаны листья, и несколько листьев у нее в волосах. Я вижу фото африканских пейзажей. Лиззи указывает рукой на снимок ребенка с суррикатом на голове:

– Дэйву бы вот этот очень понравился.

На другом снимке маленький мальчик на пляже поедает шоколадное мороженое – коричневые капли стекают по его подбородку, а на лице его сущее блаженство. Еще одна серия: скучающие дети ждут автобуса, а потом танцуют от радости, когда он приехал. Наконец мы оказываемся перед работой Айлы. Она сделала несколько снимков на пляже в Портпине; тут дедуля в своем старом твидовом берете, смотрит на парусные лодки, покачивающиеся вдали, а вот еще фото нас с дедулей – мы идем по пляжу, спиной к камере, и наши тени переплетаются на песке. На следующей фотографии бегущий по песку Спад, уши поток ветра прижимает к его головке. Завершается серия очень сильным по впечатлению снимком заката с восхитительной игрой света. Айла ничего не рассказывала мне про эти фото. И я понятия не имела о существовании этого снимка, где мы с дедулей вдвоем. Я смотрю на фотографию с гордостью.

К нам подходит Дэн. Он все еще в пальто, а в руке у него ключи от автомобиля. Сегодня Дэн один – Фиона не смогла освободиться.

– Ничего себе, – говорит он, отойдя немного назад. – Какая она у нас молодец.

– Они все молодцы, – отвечаю я.

– Но Айла же лучшая, да? Нет, конечно, мы не судим пристрастно, – усмехается Дэн.

– Конечно, – улыбаюсь я. – Совершенно беспристрастно!


Все собрались в актовом зале – вот-вот начнется церемония вручения. Айла сидит между нами, мной и Дэном; все время поправляет свою розочку. С другой стороны от меня сидит Уорд.

Пока мы ждем, я прокручиваю в голове события последних двух недель. Я ездила на собеседование в одно литературное агентство в Мерилибоуне. Конечно, я счастлива с Уордом, но не могу же я оставаться его ассистентом – это вряд ли будет хорошо для наших отношений. К тому же я не уверена, что смогу еще долго терпеть Грэма на совещаниях. Да и я уже созрела для перемен.

Завтра мне должны позвонить из агентства. Думаю, я произвела на них должное впечатление – я не запиналась и не рыдала. Я с улыбкой вспоминаю о Джереми. Я послала ему коробку его любимой ванильной помадки и небольшое письмо, в котором рассказала, что мы с Уордом – вместе и только благодаря ему; и тому, что Уорд меня простил. В конце я приписала: «Обещаю, больше никогда не буду рыдать. С любовью, Джен». И рассказала, что Уорд выставит Бич-Хауз на продажу в начале следующего года. Даже сама мысль, чтобы отдать сделку Спенсеру, наводила на меня ужас.

Уорд был прав: дом – это те, кто в нем живет. Без бабули с дедулей Бич-Хауз уже не тот. Уорд сказал, что найдет для него идеальную семью. Он собирается провести с нами сочельник, а на Рождество мы поедем к Дэну с Фионой. Уорд хочет познакомить меня со своей матерью. И Лукаса я тоже пригласила, правда, он пока еще не ответил. Я хочу надеяться и верить, что в один прекрасный день Лукас захочет играть в нашей жизни более важную роль.

Я вижу, как главный член жюри конкурса и директриса суетятся на сцене, проверяют микрофоны, а звукорежиссер регулирует сигнал. На сцене появляется стол с серебряным кубком и еще какими-то призами. Имя победителя будет выгравировано на кубке. Айла повторяет, что совершенно не важно, дадут ли ей первое место или нет.

– Совершенно верно, – соглашается Дэн. – Я все равно тобой горжусь.

– И я, – в один голос произносим мы с Руки. В конкурсе мог поучаствовать любой желающий – это не какое-нибудь обязательное задание, но Айла сама захотела отправить свои фотографии. Руки рассказывает мне, что после школы она каждый день обрабатывала снимки и вложила в них немало труда.


– Итак, – начинает директриса, призвав зал к тишине. – Спасибо всем большое, что пришли. В этом году все участники проявили высокое мастерство, так что выслушаем сразу главного судью конкурса, мистера Симпсона.

Симпсон оказывается молодым человеком с темными волосами, в очках с круглой оправой, он в джинсах и красной рубашке в клеточку. Когда-то он тоже окончил эту школу, а теперь работает внештатным фотографом. Он объясняет, что каждая серия оценивалась с точки зрения технической сложности, содержания и стиля. Потом открывает маленький коричневый конверт.

– Итак, третье место…

Айла опускает голову, снова теребя свою розу.

– Марк Уильямс.

Четырнадцатилетний парень, сфотографировавший свои каникулы в Африке. Он пожимает руку мистеру Симпсону, а зал взрывается аплодисментами.

– Второе место…

Симпсон улыбается, прежде чем назвать имя, наслаждаясь тем, что держит нас всех в напряжении.

– Прекрасные снимки – заставили меня улыбнуться. Фотограф прекрасно передал радость детства. Эми Моррис!

Пятнадцатилетняя Эми Моррис идет получать приз, аплодисменты становятся громче.

– И наконец первое место…

Публика замирает. Симпсон открывает конверт. Руки скрещивает пальцы. Айла смотрит на свои туфли.

– Работы этого фотографа я счел достойными победы, потому что эта девушка, как никто другой, умеет работать с деталями и освещением, – говорит Симпсон. – Думаю, у нее большое будущее.

Он медленно разворачивает листок бумаги.

– И лучшим Молодым Фотографом две тысячи четырнадцатого года становится…

– Не важно кто, – пожимает плечами Айла, глядя на меня, потом на Дэна, – не важно!

– …Айла Уайлд.

Мистер Симпсон ищет глазами Айлу.

– Айла, ты победила! – в один голос выдыхаем мы с Уордом, Дэном, Лиззи и Руки. Айла все еще сидит, словно приклеенная к своему креслу, как будто не слышала, что победила. Я подталкиваю ее локтем.