Он смотрит на меня добрым взглядом:

– Какая она, ваша Айла?

– Даже и не знаю, с чего же начать…

– С начала.

2

Шесть лет назад, 2005 год

Айле два года. После очередного осмотра у врача я в каком-то отупении везу коляску с дочерью по коридору к лифтам. Мы выходим из здания, в лицо бьет мощный поток свежего воздуха. Я смотрю на машины, слышу сирены «Скорой помощи» и вижу людей, бегущих по улице. Кто-то пьет кофе, кто-то говорит по мобильному. Я не могу ничего понять… Как же жизнь может вот так продолжаться, когда мой мир только что перевернулся с ног на голову?

Пока мы ждем автобуса, я постоянно напоминаю себе, что Айла – та же самая девочка, что и двадцать минут назад. Ничего не изменилось. Я смотрю на нее, вот она сидит передо мной в коляске – каштановые кудряшки, пухлые щечки, большие круглые глаза… Вот только все изменилось. Мы садимся в автобус.

– Что сегодня будем к чаю? – спрашиваю я веселым голосом, а в голове только и слышу, что эти жуткие слова доктора: «У Айлы церебральный паралич».

Я сжимаю кулак и чувствую, как ноготь большого пальца вонзается в кожу.

– Нана! – Айла прижимает к груди плюшевого мишку.

– А давай-ка я сделаю банановый смузи! – говорю я, чувствуя, как ноготь вонзается все глубже. Ну конечно, иначе и быть не могло: Айла до сих пор не встает, у нее совсем нарушена балансировка. Она все еще ползает, а когда ей удается встать, ходит она только на цыпочках.

Я смотрю в окно. И вижу перед глазами доктора и его компьютер.

– Часто в первые месяцы распознать ДЦП не представляется возможным…

Я ерзаю на стуле.

– У Айлы поврежден мозг в области, которая отвечает за тонус мышц. Поэтому у нее такое напряжение в ногах.

– То есть мозг Айлы неправильно координирует ее тело?

– Именно. Импульсы от мышц оказывают чрезмерную нагрузку на спинной мозг, и отсюда мышечный спазм, или паралич.

Опять это жуткое слово. Как бы я хотела иметь достаточно наглости, чтобы попросить доктора не произносить его.

– Конечно, спастика может быть выражена в разной степени, – продолжает доктор. – Я вижу, у Айлы перенапрягаются и мышцы рук тоже, но в куда меньшей степени. Думаю, у нее могут быть трудности с ходьбой и некоторые трудности в обучении из-за повреждения мозга…

У меня на душе кошки скребут. И я совершенно беспомощна.

– Но в ее случае не думаю, что все так серьезно. Айла умница. Очень важно подобрать правильное лечение. Мы же не хотим сделать бедной девочке хуже… понадобятся специальные лангеты, и я рекомендую провести курс гидротерапии. Ей нужно будет регулярно делать упражнения на растяжку.

Я вижу женщину с маленьким сыном. Его светлые волосы переливаются на солнце. На вид ему года три-четыре, на нем комбинезон и кепка. Он нажимает на кнопку, а потом бежит к выходу. В моей голове лишь одна мысль: «Почему это случилось со мной и Айлой? Неужели что-то пошло не так во время беременности?» Слезы застилают мне глаза. Неужели во всем этом ужасе виновата одна я?


Дома меня встречает гробовая тишина. Я включаю телевизор, чтобы хоть что-нибудь создавало шум. Я ставлю чайник, потом решаю повременить с чаем и откупориваю бутылку вина. Рядом Айла играет со своими игрушками, разбросанными по полу. Я сажусь за кухонным столом и смотрю на информационную брошюру, которую доктор дал мне по окончании обследования. Существуют три типа ЦП, читаю я. У моей дочери тетрапарез с преимущественным поражением ног. Я понятия не имела, что есть разные виды паралича. Как бы там ни было, ужасны они все. При слове «паралич» я всегда представляла себе людей в инвалидных креслах с вывернутыми судорогой конечностями, едва способных говорить.

– Практически невозможно с уверенностью сказать, почему часть мозга ребенка была повреждена или не развивалась, но это может быть вызвано рядом причин… Чтобы поддерживать мышцы в здоровом состоянии, необходим правильный мышечный тонус. Мышца напрягается или расслабляется за счет импульса, по нервным окончаниям передающегося в спинной мозг из самой мышцы…

Я вижу рисунок: человеческое тело в разрезе, утыканное стрелочками с пояснениями. Помню, доктор говорил что-то про «сенсорные» и «двигательные» нейроны. Я снова смотрю на размытые слова. Они словно на другом языке, которому я не хочу учиться.

Вместо всего этого я должна была бы делать чай для Айлы.

Я обхватываю голову руками, и силы покидают меня. Пожалуйста, Господи, пусть это будет всего лишь сон. Потом я сажусь, точно зная, что нужно делать. Лезу в сумку, достаю мобильный. Нужно найти Дэна раз и навсегда. Я звоню в его старый офис. Дэн журналист. Во всяком случае, был журналистом. Уж не знаю, до сих пор ли. Я решила не вешать трубку, пока у меня не появится хоть какая-то информация. Кто-то должен знать хоть что-то. Не мог же Дэн просто взять и исчезнуть.

– Привет, могу ли я поговорить с кем-то, кто раньше работал с Дэном Грегори?

– А с кем имею честь? – отвечают на том конце связи.

– С его другом.

Секретарь колеблется, но все же соединяет меня с бывшим начальником Дэна.

– Я вам, кажется, уже все объяснил? – Не слишком-то дружелюбно.

– Да, но у кого-нибудь ведь есть его контактные данные?

– Нет.

– Но это очень важно… – говорю я дрожащим голосом. – Мне нужно…

– Он ничего нам не сообщил, – прерывают меня. – Как я уже сказал вам, Дэн уехал без предупреждения… Я думаю, он уехал за границу.

То есть я, наверное, была не единственной, кого он подвел.

– Вы не знаете никого, кто мог бы знать, где он находится?

– Сожалею.

– Это срочно. Пожалуйста.

– Ничем не могу помочь.

Я кидаю мобильник на стол. В душе бушует гнев. Мы с Дэном не провстречались достаточно долго, чтобы я успела познакомиться с его друзьями или родителями. Он словно стер свое прошлое, сменил номер мобильного, адрес, сочинил себе новую жизнь.

Сквозь стекло в двери я вижу, как Айла берет кусочек пазла, пробует на зуб, а потом со смешком кидает через всю комнату.

Я делаю еще глоток вина и набираю номер бабушки с дедушкой. Трубку после первого же зуммера снимает бабуля:

– Какие новости?

Мое молчание более чем красноречиво.

– О, Дженьюэри, – протягивает задумчиво бабуля. И от одного звука ее голоса я начинаю плакать.

– У меня ничего не получится, бабулечка. Мне страшно, – говорю я. И рассказываю, как снова попыталась связаться с Дэном, что я в отчаянии.

– Приезжайте к нам, – умоляет бабуля.

Закончив разговор, я очень долго сижу за кухонным столом, уставившись в никуда, как вдруг чувствую прикосновение.

– Мамочка? – Айла смотрит на меня и широко-широко улыбается, как бы говоря, что все будет хорошо. Я беру ее на руки и качаю.

– У тебя есть я, а у меня есть ты, Айла, и все будет хорошо, – говорю я и чувствую, как сердце обливается кровью.

3

Весна 2014 года

Я в коктейль-баре королевской «Over-Seas League» в центре Лондона, заказываю бокал шампанского – вечеринка по случаю выхода Джереми на пенсию начнется… Я смотрю на часы… примерно через полчаса. Джереми – член Лиги, поэтому провести вечеринку именно здесь показалось мне наилучшим вариантом. Тут старомодный интерьер: роскошные красные и золотые ковры, люстры, белые льняные скатерти на столах. Просторные залы, которые можно арендовать для проведения конференций и всяких мероприятий. Мы с Надин пришли сильно заранее, чтобы помочь все подготовить. Арендовали большой зал на верхнем этаже здания, вместимостью сто пятьдесят человек. Надин сейчас там, приводит все в порядок.

– Расслабься, Джен, – сказала она. – Закажи себе шампанского и жди Джереми.

Почти все сотрудники «Шервудс» собирались прийти. Некоторые даже проделали огромный путь из офиса в Гексаме, Нортумберленд. Джереми все любили; клиентам нравилось с ним работать, потому что у него ко всем было человечное отношение.

Уход Джереми на пенсию вызвал бурю эмоций. Надин работала в «Шервудс» шестнадцать лет и относилась к своему начальнику, как к любимому дядюшке. А мне, хотя я проработала там всего три года, Джереми и вовсе отца заменил. Конечно, у него есть пара раздражающих привычек, особенно любовь к французским выражениям. Но помимо моего дедули он один из самых добрых людей, которых я знаю, и настоящий джентльмен. Вспоминая свое провальное собеседование, я до сих пор удивляюсь, как он вообще после моей «оскароносной» истерики доверил мне эту должность. Любой бы на его месте указал мне на дверь. И уж точно не стал бы предлагать носовой платок, выслушивать о диагнозе Айлы и отсутствии в нашей с ней жизни Дэна. Помню, Джереми спросил, ходит ли Айла в специальную школу, а я призналась, что в обычную, потому что ей необходимо учиться жить в социуме. Призналась, что Айле повезло – внешне ее проблемы со здоровьем незаметны, но все всё равно на нее пялились из-за худых ног и неровной походки.

Поработав с Джереми пару месяцев, я осмелела настолько, что спросила его, чем он руководствовался, когда взял меня на работу.

– Я чувствовал, что тебе нужно что-то новое в жизни, – ответил он, – и к тому же все, кто любит собак…

За те три года, что я проработала в компании, Спад стал ее талисманом. Он даже на сайте, сидит во главе стола в конференц-зале.

У меня больше никогда не будет такого прекрасного начальника, как Джереми. Он один на миллион. Когда умерла моя бабулечка, слава Богу, во сне, без мучений, он обнял меня и не отпускал, пока я не перестала плакать.

Ноги гудят. Я беру бокал и усаживаюсь за единственный свободный столик в углу. Хочу просмотреть заметки. Просьба Джереми сказать небольшую речь застала меня врасплох, но как я могла отказаться? Повторяя ее, я так нервничала, боялась ударить в грязь лицом, что даже не заметила, как на пороге бара возник Спенсер Хант, невозможно прекрасный сотрудник конкурирующей с нами фирмы «Баркер и Гулдинг». Он приветствовал меня поцелуем в щеку, что, признаться, было для меня неожиданно, и, когда он бросил взгляд на мои записи, в глазах его заплясали озорные искорки.