Дэн берет меня за руку.

– Мы пройдем через это. Я с тобой.

Я опускаю плечи и крепко сжимаю его ладонь.

– Ты даже не представляешь, какое я почувствовала облегчение.

– Я могу поспрашивать, найти лучшее место, – продолжает Дэн.

– О чем ты? – недоумеваю я.

– Все хорошо, Джен. Мы с этим разберемся…

– Дэн, я думаю, что я хочу…

Он чешет голову, грызет ноготь на большом пальце.

– Сколько это будет стоить?

– Что стоить?

Он смотрит на меня.

– Ты знаешь…

Он не может заставить себя произнести это слово.

– Я не хочу делать аборт, – упираюсь я, вдруг поняв, как сильно я хочу сохранить этого ребенка. – Это не так просто, Дэн.

– Подумай об этом, Джен. Мы очень молоды. Мы, конечно, не виноваты, но давай посмотрим правде в глаза, ни один из нас не готов быть родителем!

Я не отвечаю, и он продолжает:

– Все неправильно. Я точно не готов к этому.

– Я не думаю, что мы должны спешить.

– Мне двадцать два, – говорит Дэн. – Подгузники, ипотека, поездки в парк. Не сейчас. Я хочу путешествовать, увидеть мир, сделать карьеру. Я думаю, что тут важно быть честным.

– Но речь ведь не только о тебе, – говорю я, не в силах сдержать боль в голосе.

– Я не хочу быть отцом! – В первый раз за разговор Дэн повышает голос. – Этого не может быть.

Я с неприятным ощущением понимаю, что люди за соседними столами нас подслушивают.

Я наклоняюсь к нему, говорю тихо-тихо, на ухо:

– Я знаю, сейчас ты потрясен, но со временем…

Дэн сжимает пальцы в кулак.

– Но этого не должно было случиться! Давай подумаем. У нас есть варианты. Я люблю тебя, Дженьюэри…

– Ты любишь меня, ну ничего себе, Дэн, спасибо. Я тронута.

– Правда люблю, – говорит он, стараясь оставаться спокойным. – И возможно, на каком-то этапе…

– Но в жизни так не бывает. Нельзя заранее все спланировать.

– Я, конечно, не хочу с тобой расставаться, но ты что, правда, не видишь, что я к этому вообще не готов?

– И я не! Но…

– Ну тогда, – прерывает он меня, – мы знаем, что делать. Есть единственный правильный вариант, Дженьюэри.

– Я не могу. Не могу.

Дэн почти допил пиво. На его лице – гнев и смятение.

– Ты должна. Либо воспитывать этого ребенка будешь в гордом одиночестве. Я серьезно, Джен. Я не хочу ребенка и не могу поверить, что ты просто не собираешься принимать это во внимание.

Он встает.

– Дэн! Подожди!

Он возвращается. Мы смотрим друг на друга; внезапно мы по разные стороны баррикад.

– Прости, – говорит он. – Это не в моих силах.

Я молча смотрю, как он кладет на стол десятифунтовую банкноту и уходит. Внутренний голос останавливает меня от того, чтобы бежать за ним, так как от этого будет только хуже.


Вернувшись в квартиру, я снова набираю домашний номер. Пожалуйста, снимите трубку, пожалуйста, ответьте. Я молюсь, чтобы бабушка уже пришла. Но опять автоответчик:

– Тимоти и Патрисии нет дома, поэтому, пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала…

– Бабушка, это я, – говорю я в надежде услышать ее голос. – Перезвони мне, пожалуйста, как только получишь это сообщение.

Я брожу по коридору, не в силах о чем-нибудь думать или присесть. Я смотрю на свой мобильный телефон, думая, надеясь, молясь, чтобы Дэн позвонил и сказал, что просто слишком бурно на все отреагировал. Чтобы предложил еще раз все обсудить завтра в спокойной обстановке. Или нет, пусть лучше позвонит не сегодня вечером. Пусть пройдет какое-то время. У меня же было время свыкнуться с мыслью о ребенке. У него нет. Завтра он проснется, и его отношение будет совершенно другим.

Я прислоняюсь к стене, сползаю на пол и выпускаю мобильный из рук. Кладу голову на колени. Как может быть так, что пару недель назад я чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете, с блестящим будущим? В глубине души я знаю, что Дэн не позвонит. Вряд ли он когда-то передумает. Конечно, идея становиться отцом так рано его вовсе не веселит. И я отчасти его понимаю.

Что же за новость он хотел сообщить мне? О чем он хотел меня спросить? Может быть, все-таки позвонит? Или я сама ему завтра позвоню. Он не может бросить меня вот так. Я чувствую себя потерянной и напуганной. Не знаю, что делать и куда идти. Может, надо прислушаться к нему? Может, мне нужно избавиться от ребенка? Я глажу себя по животу, не зная, что делать. Я чувствую себя ребенком, который выбежал на шоссе, не посмотрев по сторонам. Повсюду автомобильные гудки. Водители кричат: «С дороги!» А я стою посередине как парализованная. Мама отчитывает меня, что не посмотрела по сторонам. Вот так люди и погибают, Дженьюэри. Но все-таки она берет меня за руку и спокойно переводит через дорогу.

Я ползаю по полу, ища мобильный. Снова звоню бабуле, хочу оказаться в своей синей комнате, смотреть на море и слушать шум волн. Что скажет бабушка? Рассердится? Или, что еще хуже, разочаруется во мне? Больше всего на свете я хочу, чтобы она обняла меня сейчас. Я пытаюсь успокоиться и вытираю глаза рукавом рубашки. Я в беде. На самом деле. Ответь, пожалуйста. Гудки и гудки, а потом снова автоответчик. Вешаю трубку.

– Хочу, чтобы мама была жива, – говорю я, раскачиваясь взад-вперед. –  Хочу, чтобы мама была жива.

Я не двигаюсь до самого прихода Лиззи.

– Все кончено, – говорю я ей. – Дэн не хочет ничего знать.

Я благодарна ей за то, что она не достает меня вопросами. Мое тело болит от усталости, я больше ничего не могу чувствовать. Лиззи помогает мне встать и доводит до моей комнаты. Помогает раздеться и лечь в кровать.

– Мы справимся. Ты сильная, Дженьюэри, – говорит она, а потом выключает светильник и осторожно закрывает за собой дверь.

13

2014 год

Пятница, почти полдень. Уорд уехал на совещание с руководителем офиса в Сэвеноукс. Грэм и Люси обсуждают запрос одного из наших клиентов – он ищет дом в Девоне с длинной подъездной аллеей. Мне слишком сложно сосредоточиться на составлении брошюры по тому дому, которым я сейчас занимаюсь, – голова забита мыслями о новой девушке Дэна.

– Кто не хочет дом с длинной подъездной аллеей? – говорит Грэм. – Я бы и сам хотел, но мечтать не вредно.

– Ага, только она еще хочет, чтобы дом был старинным, – напоминает Люси.

Грэм словно играет в игру: все дома в нашем каталоге нанесены на карточки, карточки лежат картинками вниз, и Грэм должен наугад перевернуть какую-нибудь из них. Он вытаскивает целых две.

– Я понял! – восклицает он. – Как насчет этого жуткого места в Саффолке?

Люси и Грэм дают друг другу «пять», затем Люси кому-то звонит.

Десять минут спустя мы понимаем, что «жуткое место в Саффолке» клиентке не подойдет.

– Ну правильно, когда человек говорит, что хочет банан, он правда хочет банан, – комментирует Грэм свои действия, очищая банан. – А не инжир какой-нибудь.

– Но пока не спросишь, не узнаешь, – тягуче отвечает Надин. Она просовывает голову в дверь и интересуется, не хотим ли мы чего-нибудь к ланчу: Надин собирается в гастроном за углом.

– У них там совершенно потрясающий салат из ростков фасоли, – она мечтательно прикрывает глаза.


Через какое-то время приезжает миссис Робертс, и я провожаю ее вверх по лестнице в зал заседаний. Миссис Робертс – одна из наших новых клиенток. Она продает роскошный особняк с пятью спальнями в Сент-Олбанс и пришла обсудить рекламную брошюру. Миссис Робертс женщина очень худая, с крашеными светлыми волосами, собранными под симпатичной заколкой-«крабом». На ней роскошная кремовая блуза и темно-синяя куртка, резко контрастирующая с покрытой глубокими морщинами кожей – либо она слишком много курит, либо слишком сильно нервничает.

– Спасибо, что согласились со мной встретиться, – говорит она, когда мы садимся в кресла. – Я чувствую, что брошюра должна быть идеальной.

– Не могу не согласиться с вами, но мне кажется, и так она почти близка к идеалу, – отвечаю я, раскладывая заготовки по столу. Миссис Робертс надевает очки и сосредоточенно разглядывает макет, а потом вдруг похлопывает меня по руке:

– Почему на плане нет теплицы?

Я знаю, что миссис Робертс много времени проводит в теплице. Каждый раз, когда я звонила, она сообщала мне, что только что вернулась из теплицы, где пересаживала рассаду.

– С технической точки зрения указывать ее на плане не требуется, – замечаю я осторожно.

– Но она же так прелестна, – миссис Робертс вытаскивает из сумочки кипу фотографий на матовой бумаге. – Муж отпечатал на своем новом принтере. Тут можно увидеть теплицу в вечернем свете и цветение яблонь, разве не красиво?

Я разглядываю фотографии, пытаясь унять расходившиеся нервы.

– Красиво, – отвечаю я.

– Конечно. Кстати, крупный план яблони отлично будет смотреться на обложке брошюры, ведь так? – говорит она очень быстро, как будто у нее нет ни минуты свободного времени. – А на задней стороне – фото теплицы в лучах утреннего солнца.

Я слышу шаги по лестнице и вижу за дверью Уорда.

– Все ок? – одними губами произносит он.

Я еле заметно киваю, прежде чем вернуться к миссис Робертс:

– Фотографии вашей теплицы восхитительны, но, на мой взгляд, на тех фото, которые у нас уже есть, лучше виден сам дом.

Фотограф рассказал, что с миссис Робертс было очень сложно работать. Он даже назвал ее неврастеничкой. Ей не понравилось его присутствие, она отругала его за то, что не разулся, что притащил кучу оборудования и вообще «везде совал свой нос».

Я усаживаюсь в кресле поудобнее.

– Я могу понять, почему вы хотите показать свой сад и теплицу.

Я рассказываю миссис Робертс об огороде моей бабушки в Корнуолле, который всегда был предметом ее гордости и поводом для радости. Потом добавляю, что, несмотря на это, если бы продавала наш дом, то лучше поместила бы на обложку вид на море из гостиной.