Карлос берет меня за запястье и поднимает мою руку.

– Больше нет треугольника?

Я прикасаюсь пальцами к тому месту, где раньше всегда рисовала этот символ. Теперь моя кожа чистая и загорелая, на ней не осталось даже следа от чернил. Прежде я добросовестно рисовала треугольник, обводила линии снова и снова, думая, что он защитит меня.

– Похоже, он мне больше не нужен.

– Похоже на то. – Карлос сжимает мою руку, потом снова опускает ее на кровать, а сам спрыгивает на пол, хватает рюкзак и просовывает ноги в свои мокасины. – Когда большое празднество в честь Лео?

– Сегодня в четыре. – Миа весь день украшает дом, надувает шарики и развешивает над дверьми праздничные ленты, а бабушка украшает торт. Они как будто изменились – стали счастливее. Миа вернулась к учебе в школе на неполный день, а бабушка нашла себе кавалера. Да, серьезно, она встречается с каким-то мужчиной по имени Пол. Сегодня на празднике я познакомлюсь с ним. Все изменилось… не только я.

– Вернусь позже, к началу мероприятия, – говорит Карлос, покидая комнату. Я надеваю ботинки и тоже через несколько минут выхожу из дома. Мне нужно повидаться кое с кем еще.

* * *

Когда я появляюсь в магазине, Холли чуть ли не бежит к дверям. Обняв меня, она просит:

– Расскажи обо всем.

Мы садимся у прилавка, и я рассказываю ей, как ехала на поезде из Испании в южную Францию; о пожилой чете пенсионеров, с которыми я познакомилась. Они больше года провели в путешествиях по Европе и позволили мне доехать с ними через Геную и дальше, вглубь Италии. Я рассказываю Холли о сине-зеленой воде и о городках на белых утесах над самым морем. Рассказываю о том, как ходила по музеям во Франции, о километрах искусства, о том, как это было вдохновляюще, как я делала зарисовки на ходу и все подряд фотографировала. Холли потрясена тем, что я устроилась в цветочный магазин за полмира отсюда. И все же, когда я заканчиваю рассказ, она подается вперед и спрашивает:

– А что с Тэйтом?

Я так давно не слышала его имя, что теперь по моим рукам пробегают мурашки. Последний раз я видела его в больнице. Но думала о нем чаще, чем мне хотелось бы.

– Я с ним не встречалась, – говорю.

– Но ты скучаешь?

Я киваю.

– Ничего не могу с этим поделать.

– Он был твоей первой любовью, а первые чувства сложнее всего забыть. И ты уж точно сделала все от тебя зависящее, чтобы оказаться от него как можно дальше.

– Я уехала из Лос-Анджелеса не для того, чтобы убежать от него, – говорю я.

– Возможно, это было не единственной причиной твоего отъезда, но если бы не он, ты бы вряд ли осознала, что тебе нужно посмотреть мир.

Холли права, но тем не менее мне сложно смириться с тем, что все хорошее стало следствием моего знакомства с Тэйтом. По мне, так он разорвал меня на куски, вырвал мое сердце.

– Продолжай слать открытки, – говорит Холли, обнимая меня на прощание у дверей магазина. – Я уже весь холодильник ими увешала.

Она целует меня в лоб. Мы машем друг другу на прощание, и слезы подступают к глазам у обеих.

Я еду по старым улочкам. И не могу не вспоминать, как ездила с Тэйтом по этим же дорогам, не могу не думать обо всех тех местах, где мы с ним побывали. Я прожила здесь всю свою жизнь, но все здесь напоминает мне о нем. Хотела бы я это забыть.

Но не могу. И не думаю, что смогу когда-нибудь.

Глава 26

Проведя дома всего пять дней, я снова убегаю из этого города. Первая остановка в Нью-Йорке, а оттуда я полечу в Рим. Иду по проходу самолета и нахожу свое место у окна во втором ряду с конца. Я рада, что уезжаю. Я еще не готова вернуться в Лос-Анджелес насовсем, не готова прямо сейчас столкнуться с реальным миром, вернуться к прошлой жизни. Эти пять дней, проведенные здесь, и без того дались мне непросто.

Пассажиры все еще запихивают багаж в отделения наверху и пытаются отыскать свои места, когда в проходе появляется стюардесса. Я пристегиваю ремень и, подняв глаза, вижу, что она остановилась у моего ряда и, перегнувшись через мужчину в костюме, который сидел у прохода, наклонилась ко мне.

– Шарлотта Рид? – В руке у нее сложенный листок бумаги.

– Да? – говорю я.

– Вам повысили класс.

– Простите?

– В первый класс, вас пересадили в первый класс. Прошу вас, следуйте за мной.

Я не шевелюсь – на мгновение в голове воцаряется пустота.

– Должно быть, у вас сегодня счастливый день, – с улыбкой замечает мужчина в костюме. А я только смотрю, моргая, на пустое место меду нами.

– Вы уверены? – спрашиваю я, поднимая взгляд на стюардессу.

– Вы единственная Шарлотта Рид на этом рейсе, так что да, вполне уверена.

– Не спорьте с этой женщиной, – добродушно говорит мужчина, подняв кустистую бровь. – Занимайте место, пока они не отдали его кому-нибудь еще.

Он поднимается и отходит на шаг назад, пропуская меня. Я беру свою надувную подушку и сумку с книгами, которые собиралась читать в полете, и иду за стюардессой в носовую часть самолета.

Пока мы двигаемся к первому классу, я не перестаю ждать, когда же она обернется, осознав свою ошибку, и поспешит проводить меня обратно в хвост. Но вскоре мы оказываемся за синей шторкой, и я невольно вспоминаю прошлый раз, когда летела первым классом. Во мне поднимается рой беспокойных мыслей. Я не хочу об этом думать, но ничего не могу с собой поделать: Это дело рук Тэйта?

Женщина останавливается, показывает мне мое место, и я вижу, что ряд пуст. Тэйта нет. Шумно и с облегчением выдохнув, устраиваюсь около окна. Спустя минуту она возвращается с бутылкой охлажденной воды и прохладным влажным полотенцем, которое пахнет огурцами. Я откидываю голову назад, закрываю глаза.

Но потом слышу, как в передней части самолета тихо переговариваются две стюардессы. Склонив головы друг к другу, они говорят о чем-то, чего я не могу разобрать, а потом поднимают глаза с улыбками на лицах.

Кто-то заходит в самолет в последнюю минуту.

Я впиваюсь пальцами в подлокотники, пытаясь собраться с духом, когда в поле зрения появляется он.

Тэйт.

У меня сжимается желудок, когда он преодолевает короткий проход и останавливается передо мной.

Он нашел меня. Он действительно это сделал. Спустя столько месяцев мы снова оказались лицом к лицу. Тэйт как ни в чем не бывало опускается в кресло рядом со мной. На нем темная толстовка, капюшон надет на голову – как будто этого достаточно, чтобы оставаться неузнанным. В воздухе тотчас разливается его аромат, ненавязчивый, свежий и почти неуловимый, если вы не знаете, что так пахнет от него, если не знаете, как пахнет от Тэйта Коллинза. Но я-то знаю.

Та же самая стюардесса, которая провожала меня в первый класс, подходит к нам и спрашивает Тэйта, нужно ли ему что-нибудь, но он лишь отмахивается. Тэйт смотрит прямо перед собой, даже не глядит на меня, как будто мы просто два незнакомца, которые по чистой случайности летят одним рейсом, в одном и том же ряду. И как раз в тот момент, когда я открываю рот, собираясь спросить, какого черта он это делает, Тэйт опережает меня:

– Я скучал.

Посмотрев в его глаза, темные и также измученные, я испытываю потрясение, с которым едва справляюсь, – я и забыла, как действует на меня его взгляд, как он врезается в меня, словно лезвие.

Я не могу смотреть на Тэйта, поэтому отворачиваюсь. За окошком люди в светоотражательных оранжевых жилетах направляют самолет к взлетной полосе.

– Шарлотта, – произносит он. Я чувствую, что Тэйт хочет, чтобы я повернулась к нему, но не делаю этого. – Я все время думаю о тебе. Пытался гастролировать – мне казалось, что я хочу именно этого, – но без тебя все было не так. – Я слышу, как он вздыхает. – Узнав, что ты в Лос-Анджелесе, я понял, что должен тебя увидеть.

Я бросаю на него взгляд, мое сердце заходится от его близости. Воспоминания еще слишком отчетливы, и мое тело тоскует по нему.

– Не возвращайся в Италию, – говорит он. – Останься здесь, останься в Лос-Анджелесе.

– С какой стати мне это делать? – Напряжение подбирается к горлу, и голос звучит нервно и надломлено.

– На сей раз все будет иначе. У нас получится.

Наконец я разворачиваюсь и смотрю ему прямо в глаза.

– Я уже не та девочка, которой была раньше. Ты обидел меня, Тэйт, ты поступил паршиво. Ты ушел, когда понял, что я в тебя влюбилась. Когда я была готова отказаться ради тебя от всего, ты просто бросил меня.

– Все не так. – Он качает головой и наклоняется вперед, положив руки на колени. – Я лишь не хотел, чтобы из-за меня ты ставила крест на своей жизни.

– Я делала это по велению сердца. Я хотела быть с тобой… ну, конечно, хотела. Но еще я хотела сделать это ради самой себя. Возможно, впервые в жизни я приняла решение, которое должно было сделать счастливой меня. – Мне больно произносить это вслух, больно осознавать, как отчаянно я в нем нуждалась.

Стюардесса снова проходит мимо нас, когда самолет готовится к взлету, и я понижаю голос.

– Ты разбил мне сердце, Тэйт. И это уже никак не исправишь.

Я расстегиваю ремень безопасности, поднимаю сумку с пола и встаю.

– Ты не можешь вернуть меня, просто купив мне билет в первый класс, – в реальном мире это не работает.

Я выбираюсь в проход, стараясь не соприкоснуться с ним, сохраняя дистанцию в максимально возможные пару сантиметров. Но и без этого моя кожа вспыхивает при воспоминании о том, как его руки прикасались ко мне, как его губы скользили по моей шее, как пульсировала жилка под ними. Тэйт оставил шрамы на моей коже, невидимые отметины, которые я не могу оттереть, сколько бы ни пыталась.

Я задерживаюсь в проходе. Несколько пассажиров поднимают на меня глаза.

– И больше не преследуй меня, – с шипением говорю я, глядя на Тэйта сверху вниз.

Но он даже не поднимает глаз. Когда я возвращаюсь на свое прежнее место, мужчина в костюме бросает на меня взгляд и, хмурясь, спрашивает: