– Это еще не все, – добавляет он. – Сейчас Мариэль сделает вам макияж.

Из двери слева от меня появляется женщина с розовыми щеками, черными, как смоль, прямыми волосами и тяжелой челкой, которая почти касается ресниц. Она берет меня за руку и ведет в другую часть салона. Я сажусь в белое мягкое кресло, а она искусно поворачивая мое лицо, будто я ее холст, с головой погружается в творческий процесс.

– Готово, Шарлотта, – наконец произносит Мариэль, и я открываю глаза. Из зеркала на меня смотрит кто-то другой.

Новая прическа – это как надеть парик на Хэллоуин: классно, но временно; но увидеть свое лицо вот таким, настолько преображенным – это все равно что оказаться в каком-то необыкновенном сне.

– Вам нравится? – спрашивает Мариэль. Она опускает руки, по-прежнему держа кончиками пальцев правой руки кисть для макияжа.

Мои губы блестят и кажутся пухлыми. Розовый оттенок помады сочетается с румянцем на скулах, я выгляжу так, словно только что совершила короткую пробежку в прохладную погоду. Глаза подведены чувственным угольно-серым, а все лицо приобрело ровный фарфоровый оттенок. Я выгляжу… невероятно. И при этом осталась сама собой.

– Будем считать, да. – Мариэль с улыбкой снимает с меня накидку, которая была застегнута на моей шее. Я опускаю глаза, грустно вспоминаю о том, что на мне по-прежнему мои жалкие шорты и футболка.

– Похоже, вас что-то ждет в ванной комнате, – говорит Мариэль. Она проводит меня по короткому коридору и открывает передо мной дверь слева. За дверью – комната отдыха с белыми шезлонгами и зеркалами в витых золотистых рамах с лентами по краям.

И тут я вижу его. У стены, на вешалке, висит длинное красное платье. Оно летнее, летящее, с высокой горловиной и открытыми плечами и длинным разрезом сбоку. Я приметила его в «Барниз», но так и не померила – знала, что оно слишком дорогое, поняла это с первого взгляда. А теперь оно здесь.

Это уже слишком, я не готова его принять. Но потом я провожу руками по мягкому материалу и понимаю, что просто обязана его померить.

Скинув свою одежду, надеваю платье. Оно идеально обтекает мою фигуру, словно создано именно для меня. Я касаюсь гладкой ткани на животе, а потом принимаюсь разглядывать себя в зеркало. Я выгляжу… сногсшибательно. Я просто не могу сказать этому платью «нет». Как не могу отказать и Тэйту.

Потом я замечаю на полу пару черных туфель на ремешках – похоже, они для меня. Надеваю их, выпрямляюсь и наслаждаюсь своим ростом. Я вообще смогу в них ходить?

Я складываю свою старую одежду в пластиковый пакет, который висит с обратной стороны двери. Набрав воздуха в грудь, я выхожу из уборной и иду в лобби. Тэйт стоит у самой двери, глядя в окно. Через секунду он понимает, что я рядом, и, повернувшись, застывает на месте.

Его лицо сначала ничего не выражает, некоторое время Тэйт молчит, скользя по мне взглядом. А потом наконец произносит:

– Ты невероятная.

Его жаркий взгляд выбивает меня из колеи. Мне приходится напомнить себе сделать выдох, дышать, не рассыпаться на части под этим взглядом.

– Спасибо за платье, – говорю я, трогая ткань. – Оно великолепно.

– Это ты великолепна. – Тэйт забирает пакет с одеждой у меня из рук. У меня такое чувство, словно с тех пор, как на мне была моя прежняя одежда, прошла целая вечность – это была другая Шарлотта, из другой реальности.

Но я уже начинаю привыкать к новой.

* * *

«Иль Сиело» – это не ресторан, это другой мир. Чарующий и волшебный, увитый виноградной лозой, ползущей по стенам из красного кирпича и канделябрам, которые сияют в море света и окрашивают все в золотисто-белый цвет.

Я словно попала в сказку, в какую-то забытую сцену из «Сна в летнюю ночь». В мир, придуманный Шекспиром, где феи и безответно влюбленные танцуют, занимаются любовью и признаются друг другу в своих желаниях.

Мы сидим в самом дальнем углу ресторана во дворике под открытым небом, Тэйт – напротив меня. Наша официантка – крошечная энергичная девушка с короткой неровной стрижкой и розовым румянцем на щеках, отчего ощущение, что мы перенеслись в какой-то романтичный потусторонний мир, только усиливается.

Тэйт не сводит с меня взгляда, пока мы едим, и от этого по моему телу проходят волны жара. Я гадаю, как один лишь взгляд может заставить меня забыть обо всем, что я себе пообещала, забыть об ошибках своей матери, об ошибках Мии.

– Расскажи мне о своей семье, – просит Тэйт, как будто и впрямь читает мои мысли.

Я вздыхаю.

– Ну, мама родила меня, когда была совсем юной, но она умерла, а отца я никогда не знала. У меня есть старшая сестра, мы живем с нашей бабушкой. Мне в общем-то особенно нечего рассказывать.

Тэйт пристально смотрит на меня, словно знает, что это далеко не все.

– Сочувствую твоей утрате, – говорит он. – Тебе, должно быть, ее не хватает.

Воспоминания о том вечере, когда мама погибла, просачиваются в мои мысли, хотя и я пытаюсь оградиться от них. Мама и ее тогдашний бойфренд, Рэй, въехали на ее коричневом «Шеви» прямо в бетонное заграждение на шоссе I-5 к югу от Сан-Клементе. Перед этим они изрядно выпили и накачались наркотиками; полицейские сказали, что если бы они не погибли в аварии, то скорее всего тем же вечером умерли бы от передоза. Не самая утешительная вещь, которую может услышать двенадцатилетняя девочка. Но, стоя в дверях своей комнаты, я подслушала, что двое полицейских говорили моей бабушке в гостиной. К тому моменту мы с Мией жили у бабушки уже три года, а мать видели лишь время от времени, раз в пару месяцев, когда ей нужно было пристанище на ночь.

– Да. Но все довольно сложно. Мама бросила нас, когда мы были еще детьми, так что не знаю… – Я пожимаю плечами. – По правде говоря, большую часть своей жизни я старалась не стать такой, как она. Прежде всего именно поэтому я и не хотела встречаться с тобой. Мама не умела отличать хороших парней от плохих и… – Я умолкаю.

– Ты думала, что я плохой? – спрашивает Тэйт. – Ты по-прежнему так считаешь?

Я прищуриваюсь, словно смогу разглядеть больше, если пристальнее смотреть.

– Ну, судя по твоей биографии, подробно изложенной в журналах People и Us Weekly, ты «не такой уж и чудесный» парень. – Тэйт начинает говорить что-то в свою защиту, но я продолжаю: – Однако мои собственные эмпирические исследования приводят меня к иным выводам.

– Эмпирические исследования, значит? – смеется он.

– Я занимаюсь наукой, – напоминаю я ему с улыбкой.

* * *

Мы все еще смеемся, выходя на тротуар, как вдруг меня ослепляет вспышка фотокамеры.

– Тэйт! – кричит какой-то мужчина. И делает еще один снимок.

Тэйт сразу же реагирует, притянув меня к себе и заслонив мое лицо ладонью, чтобы защитить меня от очередной серии фотовспышек под аккомпанемент клацанья затворов.

– Тэйт! – снова кричит мужчина, пытаясь сделать так, чтобы Тэйт повернулся к нему. – Кто ваша спутница? Назовите нам ее имя! Почему вы скрываетесь? – Он говорит «нам» так, словно есть еще кто-то – другие папарацци, однако он здесь один. Фотограф либо получил наводку, либо околачивался у ресторана в надежде заметить какую-нибудь знаменитость.

Тэйт быстро ведет меня прочь от репортера. Камера продолжает мерцать, и я заслоняю глаза ладонью.

«Тесла» стоит чуть поодаль. Тэйт рывком распахивает дверцу и заталкивает меня внутрь. Сам ныряет на водительское сиденье и срывается с места. Вспышки продолжают мелькать в затемненных стеклах машины до тех пор, пока мы не вливаемся в поток транспорта.

* * *

Тэйт тормозит на углу моего квартала, паркует машину и откидывается на спинку сиденья. Он неподвижен, его челюсти плотно сжаты.

– По крайней мере он был один, – говорю я, робко касаясь его руки.

– Прости. Я должен быть осторожнее, когда я с тобой. Мне не стоило тебя туда приводить.

– Все в порядке, – отзываюсь я. Все произошло так быстро, что я еще не успела это осознать.

А Тэйт выглядит более напуганным, чем я сама. Это же просто фотографии – мы не делали ничего предосудительного, ничего, что было бы достойно, чтобы попасть в газеты, по крайней мере, на мой взгляд. Не могу представить, каким образом репортер сможет продать их или использовать для чего-то.

Но Тэйт не смотрит на меня, выражение его лица кажется жестким.

– Я не хочу, чтобы тебя фотографировали. Не хочу, чтобы твоя жизнь изменилась из-за меня.

– Знаю. Но она уже изменилась. Не только из-за всего того, что ты сделал для меня: новаяа одежда, салон или вчерашний поход в кинотеатр. Ты меняешь меня просто… просто, когда ты рядом. И это мое желание. Я же говорила тебе, что хочу попытаться. Ты не должен думать о том, что тебе нужно меня защитить.

Его руки отпускают руль и падают на колени. Он поворачивается ко мне.

– Как тебе это удается?

– Что?

– Сказать именно то, что мне нужно услышать в правильный момент?

Я смотрю на его лицо, на которое с одной стороны падает синеватый свет от приборной панели.

– Это ты обычно говоришь именно то, что нужно, – отвечаю я, вспоминая обо всех тех моментах, когда его слова ослабляли мое сопротивление, о том, как он убедил меня пойти с ним на свидание, прокатиться в его машине, как я согласилась быть с ним на его условиях. Ему удается заставить меня забыть обо всем. Кроме него.

Тэйт улыбается и переводит взгляд на мои губы.

Недолго думая, я озвучиваю то, что у меня на уме. И к черту последствия.

– Мы можем ненадолго поехать к тебе, перед тем как я вернусь домой?

Тэйт отвечает не сразу.

– Я не повезу тебя туда, – наконец произносит он, по-прежнему не глядя мне в глаза. – Не уверен, что смогу держать себя в руках.

– В каком смысле?

– То, как ты выглядишь сегодня… Я не могу собраться с мыслями. – Он сглатывает. – Я себе не доверяю. Не доверяю себе, когда я с тобой.