Ника Сафронова - Все мужчины её жизни

– Иголка! Что ты шаришься здесь? Иди спать!

– Кощей, пусти переночевать! – раздался снизу жалобный девчачий голос.

– Ну да, сейчас! Как выскочу, как выпрыгну – пойдут клочки по закоулочкам!

В тот момент, когда девушка стала говорить ему все, что она думает о нем и его матери, он закрыл окно. А я как раз успела юркнуть под одеяло.

– Вот так и живем, – сообщил он в ответ на мое дозволение повернуться.

Потом снова взялся за гитару:

– Ты засыпай, а я буду петь тебе колыбельные песни.

Я закрыла глаза – и до моего слуха донесся красивый струнный перебор. Спокойный и лиричный, как сама нежность. А потом его нагнал голос – такой же мягкий, как первый снег. Я теперь как будто заново его открывала – этот голос, который мне пел:

Не знаю, как море, а я уже действительно плавно покачивалась в какой-то полуреальности.

Навеянная песней мне виделась влажная прибрежная полоса. Простирающаяся далеко-далеко, к самому свинцовому горизонту. И я иду – вся в каких-то белых лохмотьях, обдуваемых ветром. А рядом Алекс – в том же костюме, который был на нем в аэропорту (наверное, потому что трех других его костюмов я не видела). Мы ложимся на песок. И Алекс сжимает мои плечи своими холодными, как у героя песни, руками…

Неожиданно я почувствовала, что с меня откинули одеяло.

Что это? Реальность? Или это продолжение сна?

Продолжение! Потому что я его слишком хочу!

Вот они – эти руки! И я беру их и пристраиваю у себя на плечах. Эти губы. И эта власть надо мной!

Все было, как и должно было быть. Мне только мешали Кощеевы волосы, щекочущие лицо. Но в целом фантазия удалась. Я бы даже назвала эту близость волнующей.

А то, что Кощей сразу по завершении перебрался от меня на другую кровать, так оно, пожалуй, и к лучшему. Незачем нам остаток ночи прижиматься друг к другу. Тем более если он до сих пор так и не понял, что женщине иногда этого хочется.

Не знаю, который был час, когда Кощей разбудил меня:

– Просыпайся! Я позвал свою группу! Сейчас мы тебе устроим настоящее шоу! – И вышел куда-то.

Я потянулась.

Через распахнутое настежь окно в комнату задувало прохладой. В небе светило солнце – последнее теплое в этом году, как отголосок бабьего лета. С улицы доносился монотонный гвалт, на фоне которого вдруг отчетливо прозвучало: «Валя! Купи мне яблок!» Наверное, кто-то высунулся в соседнее окно и крикнул.

Надо же! И на Арбате – те же яблоки! Я думала, в этих старых дворах уже давным-давно не осталось жильцов. Сплошной бизнес и предпринимательство. Казалось, что все эти коммуналки и огромные кастрюли с борщом остались в далеком прошлом.

Впрочем, что же это я? Пора вставать! Лихо соскочив со своего (будем надеяться) одноразового ложа, я первым делом кинулась к мобильному телефону. Мне не терпелось узнать, что там слышно от Алекса. Может, он тоже грезил сегодняшней ночью о ласках красивой девушки, до неприличия похожей на меня?

«Как там Лысый?» – не стала оригинальничать я. И даже подумала, что сохраню эту фразу в шаблонах.

Пока Оксанка не разродилась, я наспех оделась, свернула постель и стала дожидаться возвращения Кащея. Мне нужно было испросить его дозволения сходить в туалет и помыться.

Вскоре он явился. Одет был по-домашнему: в спортивные штаны и черную свободную майку. Кащей вносил какое-то странное приспособление с длинным проводом.

– Я могу занять ванную? – спросила я.

– Пожалуйста! Тебя проводить?

– Сделай одолжение.

Он вытащил из шкафа чистое полотенце и повел меня куда-то через весь коридор.

– Газовой колонкой пользоваться умеешь? – спросил Кощей, когда мы достигли того, что в этом доме считалось ванной.

– Да знаешь, как-то не доводилось…

– Я тебе включу. Только ты потом воду не заворачивай, а то мы на воздух взлетим.

Он открыл кран, покрутился возле угрожающего вида железной бандуры и, напоследок сказав, где лежат его паста и мыло, ушел.

Господи боже мой! Если бы я знала, что люди с колонками так мучаются, я бы уже какой-нибудь специальный фонд организовала, честное слово. С меня сошло семь потов, прежде чем я смогла нормально помыться. То горячо, то холодно, то напора никакого.

Наконец, заметно посвежев, я вышла из ванной.

Только слышу, за моей спиной какой-то гул нарастает. Я обратно заглядываю, а из колонки пар валит так, что она аж вся ходуном ходит!

– А-а-а! Пожар, люди! Гори-им! – завопила я, несясь по коридору с выпученными глазами.

Из дверей высунулось сразу несколько голов:

– Какой пожар? Где? Вы кто?

Кощей стремглав вышел из своей комнаты. На нем теперь была надета клетчатая рубаха, которая от его стремительного шага раздувалась как парус.

– Нормально все! – заверил он соседей. – Девушка просто колонкой пользоваться не умеет.

Он смело шагнул в опасную зону. Но успокоенные соседи, тем не менее, остались недовольны:

– Понаприводит, прости господи! И так от него житья нет. Всех своей музыкой скоро в дурдом отправит.

Я от такой людской злобы прямо задохнулась.

– Граждане! – говорю. – Чего вы взъелись на одаренного человека? Он, может, свое имя в веках прославит! Потом гордиться будете, что под одной крышей с ним жили!

– Пойдем, – мягко подтолкнул меня к своей комнате вернувшийся Кощей.

Устранив угрозу взрыва, он теперь виделся мне героем спасателем, который, к тому же нацепил на свое лицо нечто вроде улыбки вместо всегдашней своей злобной ухмылочки. Видно, ему моя речь доставила удовольствие!

Потом он возился со своей аппаратурой, весь опутавшись проводами. А я читала эсэмэску от Оксанки.

«Лысый твой свалил в Йорк, на какую-то распродажу. Надо думать, привезет себе оттуда парочку новых костюмов и шиньон из конского волоса».

Дура бестолковая!

Я, улыбаясь, спрятала телефон.

Кощей, закончив с приготовлениями, пристроился со мной рядом. Мы сидели на подоконнике и курили. Он рассказывал историю написания своей первой песни. Это было, когда он учился в девятом классе. Посвящалась песня какому-то единственно знаменитому месту в их городке, откуда он родом.

Неожиданно в дверь постучали. И, когда Кощей отозвался, в комнату вошла хрупкая девушка, несущая в руках сковородку с чем-то шкворчащим. Ничего не сказав, а только бросив на меня быстрый неприязненный взгляд, она положила на колонку разделочную доску. А сверху поставила сковородку.

Взглянув на Кощея, она спросила:

– Хлебушка принести?

– Не, не надо.

Тогда девушка, с присущим ей покорным видом, подобрала брошенное мной полотенце и вышла.

– Кто это? – в изумлении спросила я.

– Это моя жена, – ответил Кощей. И когда мое лицо перекособочилось от удивления, добавил: – Законная.

– А… а… – Я судорожно пыталась подобрать слова. – А Ксюша знает?

– Да, конечно, все девчонки о ней знают! Но всем же очень интересно, как это бывает… ну, с Кощеем? Думают: «Может, жена – это так, а я одна такая – единственная, неповторимая…» Вон, посмотри, сколько их по Арбату ходит! И все каждый вечер стоят мои песни слушают. А на самом деле им только одного надо…

– Ты меня, конечно, извини, – сказала я, – но мне кажется, ты себе льстишь.

– Льщу, ты думаешь? А давай посмотрим! – Он пошире распахнул створку окна и, до половины высунувшись, покрутил головой. Потом сразу же прикрыл окно. – Вот сейчас, жди!

Шурик демонстративно остался стоять возле окна. И когда с ним поравнялась пара каких-то девиц, они, пошушукавшись, закричали:

– Кощей! Ты сегодня выйдешь?

– Не знаю, как настроение будет.

– Выходи! Нам без тебя скучно!

– Да мне-то что? Идите домой, телевизор смотрите!

– Кощей! Ты злобная бяка!

– Вот тебе раз! Да я бы на вашем месте вообще рта не раскрывал!

Девицы, обидевшись, удалились, агрессивно обсуждая что-то между собой. Кощей повернулся ко мне:

– И ты думаешь, они сегодня вечером не появятся? Да я тебе гарантию даю, будут стоять как миленькие.

– Это все, конечно, хорошо и здорово. Но давай договоримся с тобой. Если наша великая затея осуществится, ты будешь любить своих обожателей. Звезда она ведь до тех пор звезда, пока есть люди, которые делают ее таковой. А ты своими выходками всю народную любовь на корню задушишь.

Кощей долго думал, но так ничего и не успел ответить, потому что под окном раздался «лихой, разбойничий свист».

Выглянув, Шурик сказал:

– О, ребята пришли! Погоди, я их встречу внизу… – и вышел.

Воспользовавшись его отсутствием, я решила заглянуть в сковородку. Есть хотелось страшно! Под крышкой оказалось тушеное мясо, с картошкой и помидорами. Я быстро затолкала в себя и того, и другого, и третьего. Почти не жуя, проглотила. Снова набила рот. Потом быстро утерлась влажной салфеткой и плюхнулась обратно на подоконник. Словно никуда с него и не вставала.

Когда в коридоре раздались голоса, я решила, что нужно принять какую-то позу. Я ведь не просто птичий помет на окне. Я – великий продюсер!

Выпрямилась. Положила ногу на ногу. И, сплетя пальцы в замок, принялась постукивать ими о коленку. Мне казалось, это должно выражать некое нетерпение. Дескать, что они себе позволяют! Жду их тут битый час, а у меня, между прочим, каждая минута на счету!