Прихватив халат, положенный слугой в ногах кровати, Чарльз направился в ванную. Не одеваясь, он брился, стараясь не обращать внимания на боль в правой руке. Еще в школьные годы его темные вдохновенные глаза под копной черных волос в сочетании с изысканной грацией движений нередко делали его объектом заигрываний со стороны гомосексуалистов. Подобные знаки внимания он мгновенно с непомерной жестокостью пресекал кулаками. Вчерашний вечер не был исключением.

Чарльз помассировал пальцы, взял бритву крепче и заставил себя переключиться на проблему куда-то затерявшейся накладной — одну из незначительных проблем, решать которые входило в его обязанности на верфях Вейлов. Отец Чарльза, Труман Вейл, унаследовал верфи от своего отца наряду с прочими предприятиями «Вейл энтерпайзиз». В свои двадцать семь лет Чарльз исполнял обязанности почетного клерка на этих верфях. В отличие от Тру младшего. Старший брат Чарльза возвратился с войны с грудью в медалях. Дома его ждала необременительная работа под непосредственным началом их старика. Чарльз поморщился, когда в памяти всплыла все та же фраза, словно мотив надоевшей песенки, вытесняя из мыслей все остальное: «Этот проклятый дом!»

Чарльз уставился в зеркало на свое покрытое пеной лицо. Труман Вейл объявил о своем свадебном подарке младшему сыну на многолюдном приеме по случаю бракосочетания и передал ключи своей новой невестке. Гизелла приподнялась на цыпочки, поцеловала Трумана Вейла в щеку и искренне поблагодарила. Чарльз сомневался, что она с тех пор хоть раз вспомнила об этом эпизоде.

Сам же Чарльз, у которого скулы свело от гнева, не проронил ни слова. Риверсайд-Драйв! Этот адрес подходил для нуворишей, вульгарных выскочек. Но не для него. Он, как и его родители, принадлежал к Пятой авеню. И должен был получить апартаменты в доме довоенной постройки с потолками высотой в двенадцать футов и дюжиной, а может быть и больше, комнат. Труман Вейл понимал это не хуже сына.

Сестра Чарльза тоже понимала это. Александра была старше его на пять лет. Они с Тру младшим были близнецами. Для Чарльза она была отчасти сестрой, отчасти матерью и чем-то еще, что не так просто поддавалось определению. Как только Труман Вейл объявил адрес своего подарка, ее темные глаза, так похожие на глаза Чарльза, встретились с его взглядом. Она немедленно протолкалась сквозь толпу гостей и взяла его за руки.

— Ты еще ему покажешь, — прошептала она. В тот самый момент смутные желания, терзавшие Чарльза всю его жизнь, слились в потребность, и он понял, почему выбрал себе невесту, по возможности не похожую на сестру, а также почувствовал, что именно по этой причине его белокурая красавица жена никогда его не удовлетворит. Он прижал к себе Александру и ощутил сквозь тонкий шелк платья жар ее тела. Это ощущение сохранилось у него на оставшуюся часть вечера, отсрочив брачную ночь до рассвета.

Чарльз, взглянув вниз, обнаружил эрекцию и рассмеялся. Что бы сказал старик, узнав об этом? Затем он взял себя в руки. До освобождения оставалось еще добрых восемнадцать часов. Несколькими небрежными движениями он завершил бритье.

Когда Чарльз закончил одеваться, была половина седьмого. Он прошел по коридору и постучал в дверь спальни своей жены.

Гизелла, уже в дневном туалете, сразу открыла дверь. Волна ее золотых волос, блестящих и мягких, была перехвачена черепаховым гребнем на затылке. Ей было двадцать два года, и ее коже, гладкой и свежей, как у ребенка, почти не требовалась косметика — разве что чуть-чуть туши, чтобы подчеркнуть длинные загибающиеся ресницы. Без усилий с ее стороны рот ее выглядел, на его вкус, несколько ярче, чем нужно. Он понимал, однако, что изобилие красок и составляло ее красоту, но самой привлекательной чертой этого лица были ярко-синие глаза. Только вот розовое платье спортивного покроя... Чарльз нахмурился, и Гизелла сразу же насторожилась.

— Это платье... такие встречаются на каждом шагу.

Гизелла чуть отступила назад, ее красивое лицо исказила глубокая морщинка между бровей.

— Я переоденусь.

— Нет. Завтрак остынет. Просто будь внимательней, когда делаешь покупки.

— Конечно, — ответила она. Но, к его досаде, морщинка между ее бровей не исчезла.

Чарльз предложил ей руку, и она слегка оперлась на нее, словно он вел ее, пригласив на танец. Чарльз прекрасно знал, что ее красота блондинки удачно оттеняет его красоту брюнета. Все знакомые мужчины завидовали ему. Так почему же эти проклятые «голубые» не оставляли его в покое? — размышлял он, спускаясь с супругой по лестнице.

Вот и вчера один из них перед входом в мужской туалет в «Эль-Марокко» схватил его руками за зад, не скрывая своих намерений. «Если бы Брайан не оттащил меня, я бы убил этого сукиного сына», — подумал очень довольный собой Чарльз. Он вспомнил, что в тот момент и Брайан получил от него пару затрещин. Возможно, сегодня следовало бы перед ним извиниться.

— Сегодня мы обедаем у Ролингсов, — напомнил он Гизелле.

Чарльз Вейл не заметил, как покраснела его жена.

Когда Чарльз уехал на верфи, Гизелла вздохнула с облегчением. Теперь начался ее день. Она вернулась в столовую и позвонила, чтобы Элис убрала со стола. Ожидая служанку, Гизелла нахмурилась, заметив нетронутую еду на своей тарелке. Жаль, что добро пропадает, но у нее совершенно не было аппетита.

— Что прикажете, госпожа Вейл? — спросила Элис.

— Скажи повару, что через несколько минут я приведу Сандру.

— О... — начала было Элис, но замолчала, заливаясь краской.

— В чем дело, Элис?

— Няня Притчард уже посылала за завтраком для мисс Сандры, мадам.

— Неужели опять? — от гнева в висках Гизеллы начала пульсировать кровь. Сандре в этом году исполнится четыре года. Она росла так быстро, что Гизелле казалось, словно она видела, как дни, раскручиваясь по спирали, набирают скорость. Ей хотелось каждую минуту быть с дочерью, крепко прижав ее к груди. Но Чарльз предупредил ее, что так" не принято у женщин их круга. Ежедневным уходом за своими детьми они не занимались. По примеру английской королевской семьи так поступали все светские женщины. Тем же принципам следовала няня Притчард, которая в своей туго накрахмаленной шапочке и униформе твердой рукой управляла на своей территории, не делая секрета из того, что она считала мамаш нарушительницами порядка, которым лучше было бы держаться подальше от детской.

Гизелла остановилась в нерешительности у двери детской, зная, что няня Притчард предпочла бы, чтобы она постучала, прежде чем войти. Она пошла на компромисс: одной рукой взялась за ручку, а другой разок стукнула в дверь.

Сандра купалась в ванне. На столе у окна виднелись остатки завтрака.

— Доброе утро, Сандра, — поздоровалась Гизелла. Но трехлетнего ребенка мыльные пузырьки в ванне интересовали больше, чем мать.

— Няня Притчард, — Гизелла натянуто поприветствовала ее кивком головы. — Я, кажется, говорила вам, что хочу, чтобы Сандра в будни завтракала внизу.

Няня Притчард подняла на нее глаза и ответила без тени эмоций на лице.

— Знаете ли, если мы каждый день будем откладывать завтрак ребенка в ожидании, пока уйдет г-н Вейл, это нарушит наш режим. Госпожа Мейнворинг считает, что очень важно соблюдать его.

Гизелла глубоко вздохнула. На территории детской она не была полноправной хозяйкой, и они обе это знали. Хотя счета няни оплачивал Чарльз, та в итоге подчинялась его сестре Александре Вейл-Мейнворинг, которая ее наняла.

— Но Сандра любит завтракать внизу! — Услышав свое имя, Сандра взглянула на мать, но ее внимание отвлек резиновый утенок, запищавший в руках няни Притчард. — И я хочу взять ее на прогулку вокруг лодочного бассейна. — Парк на Риверсайд был расположен ближе. Но детей с Миллионерз-Роуд водили на прогулку в центральный парк, и дочь Чарльза Вейла должна была гулять там же.

— Госпожа Вейл, — с упреком сказала няня. — Вы же знаете, что г-н Вейл предпочитает, чтобы это делала я.

Гизелла действительно знала об этом. Чарльза беспокоило, что скажут, если увидят, что его супруга гуляет с ребенком, словно наемная прислуга. Чарльз всегда заботился о том, чтобы все выглядело прилично.

— Кроме того, — продолжала няня, — недавно звонила госпожа Мейнворинг и предупредила, что она заедет за Сандрой в восемь. Именно поэтому я приказала сервировать завтрак здесь. — Няня помедлила. — Что-нибудь еще, госпожа Вейл?

Гизелла не ответила, и няня Притчард взяла купальную простыню. Сандра забавлялась в воде с резиновым утенком и даже не взглянула на мать, когда та уходила.

Гизелла вернулась в спальню, дрожащими пальцами расстегнула розовое спортивное платье.

— Будь ты проклята, Алекс! — прошептала она. — Почему бы тебе не заняться собственными детьми и не оставить мою дочь в покое? — Оба сына Александры Вейл-Мейнворинг — девяти и одиннадцати лет — находились сейчас в школе-интернате, но Гизелла прекрасно понимала, — если бы дети Алекс были дома, рядом с матерью на Пятой авеню, на ее собственной жизни это никак не отразилось бы, поскольку ни один из мальчиков не унаследовал того, что свекр Гизеллы называл «вейловской внешностью». Оба сына Алекс — флегматичные, светловолосые, с веснушками на мордашках — были похожи на своего отца, Невилла Мейнворинга, погибшего где-то во Франции в последние дни войны.

А вот Гизелле не повезло: ее дочь родилась с такими же черными волосами, черными глазами и кожей цвета слоновой кости, как у Чарльза и его старшей сестры — и как у самого Трумана Вейла. Пока Гизелла отсыпалась после восемнадцати часов родовых мучений, Чарльз окрестил новорожденную Сандрой — так он звал в детстве свою обожаемую Александру. Алекс отреагировала на это, словно имя было ярлычком на подарке.

Гизелла сбросила спортивное платье и заменила его на голубой шелковый туалет от Бергдорфа Гудмана. Платье это с декольте в виде сердечка и задрапированной сбоку юбкой было чересчур нарядным для дневного времени, но Чарльз его одобрит. Ведь он сам купил это платье.