Татьяна Дубровина - Все или ничего

И присвистнули одобрительно невидимые соловьи-разбойники, и закивали ей рогатые да зубастые головы волшебных существ.

— Двое стоячих, двое ходячих да два раздорника. Кто такие?

Дед, похоже, устраивал ей испытание, словно эдакий лесной сфинкс.

— Небо и земля — стоят, солнце Да луна ходят, а день и ночь всегда между собою борются, — так же плавно, распевно отвечала Ирина, и сама себе изумлялась: да кто ж это ее надоумил?

Наваждение какое-то. Или… вдохновение?

Ах, выдержит, выдержит она этот странный экзамен! Не труднее же он спортивных состязаний! Остался, наверное, всего один вопрос, ведь по всем сказочным канонам трижды «пытают» героя и трижды должен он не попасть впросак.

Ну спрашивай же, старче!

— Написана грамотка по синему бархату. Не прочесть этой грамотки ни попам, ни дьякам, ни ученым мужикам. А девка глянет — ясная да красная, так враз ту грамоту и спалит.

— А это, дедушка, синее небо со звездами и созвездиями!

Крякнул старик:

— Ну а девка кто?

Но проснулся в душе у Ирины вечный запал противоречия. На три вопроса ответила без ошибки, четвертый лишний! Сколько можно?

— А девка, дедушка, по-моему, это… я! Посмотрите, какая я рыжая, чем вам не ясная да красная?

— Смела! — восхитился старик. — Никак за саму зореньку утреннюю себя почитаешь?

— А что, не гожусь?

— А коль гожа, так ступай в огонь!

И он, с силой совсем не старческой, подхватил ее на руки и понес к костру. Вот тебе и на! Вот тебе и добрые намерения!

— Зачем! Как!

— Да вот так!

Ирина попыталась вырваться, однако всех ее чемпионских сил не хватило на то, чтобы справиться с этим пожилым человеком. А может, и не человеком вовсе. Может, и вправду был он повелителем леса и владыкой огня?

А ее, выскочку, решил принести в жертву? Как жертвенную овечку. Агнца. Рыжего барана!

Сжатая его руками, как тисками, она с ужасом смотрела вниз, на полыхающие угли, на этот огромный мангал, на который должны ее швырнуть.

Колыхались от широких шагов полы длинного балахона, в который был одет старик, и Ира увидела, что владыка бос.

И ступил этот ночной властелин, не боясь обжечься, прямо в тлеющие угли. Прошелся по ним поперек костра вместе со своей сопротивляющейся ношей. Ступал он мелко, с силой втаптывая подошвы в раскаленную землю.

И осталась за ним в огне темная дорожка, которая при порыве свежего ветерка опять заполыхала красным.

— Ну что, заробела? — ухмыльнулся он в бороду. — То-то же, девка неразумная. Кто похвалится — тот спохватится. Похвалишься, когда люди похвалят.

Опустил он девушку на землю по ту сторону костра, не причинив ей зла. И ничего больше не сказал, только провел жесткой ладонью по ее золотым кудрям.

— Ого-го, други! — кинул он клич, и тут же отовсюду с посвистами да покриками повыскакивали мужчины и женщины, молодые и старые, иные даже с детишками, но все как один — босиком.

И каждый проплясывал по огню свой собственный, непохожий на прочие, танец, пока зверолюди вокруг игрища ритмично приговаривали:

Гори-гори ясно,

Чтобы не погасло!

Гори до конца,

Гори до венца.

Ирине стало завидно.

— А я что, рыжая, что ли! — глупо-преглупо воскликнула она. Видно, исчерпалось все ее соображение разгадыванием загадок, да остатки ума испуг отшиб.

Быстро скинула подпаленные кроссовки, стянула носки, закатала джинсы на всякий случай: ногами-то рискнуть не жаль в такую ночь, а без штанов все-таки не походишь!

Страх исчез: перебоялась, пока старик ее держал. Остался только азарт, да еще вера в чудо.

И ступила уже не Ирина Первенцева, а сказочная «девка ясная да красная» на пламенеющий узор.

Больно не было ни капельки. И снова, откуда ни возьмись, снизошло вдохновение. Она выкинула дикое, первобытное замысловатое коленце, но тут же боль в местах переломов дала о себе знать. Однако Ирина не остановилась. Ее уже «несло».

Ведь она была Овном, человеком огня! И теперь попала точнехонько в свою стихию. А горячая волна поднималась от ступней к коленям и выжигала, уничтожала немощь и болезнь. Поток наслаждения собственной силой и всемогуществом поднимался выше, к самому сердцу, а потом прилил к пылающим щекам.

Ой не вей, не вей, Дажь-Боже!

Не развей нашу солому!

Жги ее на счастье-долю

Доброму и злому…

Всяк достоин счастья — даже злой.

Как это ново!

Как это на первый взгляд несправедливо, а на взгляд иной, высший — все-таки… правильно! Не справедливость это, а милосердие. И любовь!

Может, и не стало бы вообще недобрых людей на свете, если б у каждого вдосталь было счастья-доли? Некому было бы завидовать, некого было бы ненавидеть!

Принять этот высший взгляд на мир — значит овладеть высшей силой.

…Будьте же счастливы все, добрые и злые, сильные и слабые, удачливые и невезучие, здоровые и больные!

Пусть волшебный огонь выжжет, вытравит все ваши недуги и беды! И останется у каждого только светлое!

Она не произносила этих слов вслух, а вкладывала их в движения. Тело слушалось и радовалось пляске, будто и в помине не было никаких травм и переломов.

И Ирина была уверена, что окружающие — и люди, и звери, и сам лес — ее понимают.

— Гожа! Гожа! — подбадривал старик.

И она, довольная, ответила в лад ему:

— Прав ты был, дедушка! Похвала дороже похвальбы!

Он снова шагнул в огонь и составил Ирине пару.

Немыслимое, колдовское получилось па-де-де! Седой да рыжая, старый да молодая, точно встретились Зима и Весна.

В конце старик снова подхватил ее на руки и поднял, силач, высоко над своей убеленной сединами головой.

Хорошо! Высоко! Только немного грустно…

Если б вот так же носил меня на руках мой Володя!

Но Ириной грусти не дали разрастись: едва ее ноги опять коснулись земли, сразу же, словно нарочно в честь вновь посвященной, грянула хвалебная, уже не сумрачная, а утренняя песнь:

Заря ль моя, Зоренька,

Заря, солнцева сестрица…

Всем раздали по зажженной от костра свече, и потянулась процессия на восток, к опушке, туда, где уже разгорался другой огонь, небесный.

И когда посветлел край неба, все протянули свечи к горизонту, чтобы ночное пламя соединилось с дневным.

А белая корова склонила к Ириному уху свои золотые рога и прошептала:

— Желание загадай, не забудь! Все, что захочешь, исполнит красное солнышко.

Да ведь это Буренка из детской сказки о Крошечке-Хаврошечке! Не смогли с ней справиться подлые Одноглазка, Двухглазка и Трехглазка!

«Спасибо тебе, Буренушка, за мудрый совет!» — подумала девица ясная.

Желание было наготове, только ждало, чтоб его произнесли вслух. И губы сами собой выговорили словосочетание, затверженное еще в школе на уроках истории и литературы:

— Владимир Красное Солнышко.

Но подразумевался при этом, конечно, вовсе не древний великий князь, ставший героем былин…

Утренний город. Прохлада, безлюдье. На улицах еще почти нет движения: мчи — не хочу!

Но Ира мчаться и не хотела. «Хонда» катила по Москве непривычно медленно.

Да и маршрут… Вместо того чтобы нестись, как обычно, по прямой, срезая углы и пересекая дворы, Ира сделала непонятный крюк — не прямиком из Сокольников в Перово, что было бы рукой подать, а через центр, через Садовое кольцо. Да и по кольцу-то уже второй круг объезжала…

Удивлялась, наверное, быстроходная Мотя: что это случилось с хозяйкой? Не заболела ли?

И почему она настойчиво проезжает мимо места той страшной аварии? Казалось бы, этот участок Садового не может вызывать у нее радужных воспоминаний. Или ее, точно преступника, тянет на место преступления?

А может, просто бессонная ночь так сказалась, усталость, переутомление?

Никакого переутомления Ира, однако, не чувствовала: и тело и голова были легкими и свежими. А вот бессонная ночь, ночь чудес… была ли она? Или все только пригрезилось?

Да нет, остались вещественные доказательства. Подпаленные пятки кроссовок. Черные следы угольков на джинсах. А главное — наполовину сгоревшая свечечка, с которой огнеходцы встречали зарю.

…Наверное, если сжечь ее до основания, желание как раз и исполнится…

О чем это я? что за мистический бред?

А разве то, что произошло, не бред? Но ведь оно было, было, было!

Может быть, впервые в жизни Ира пожалела, что не курит. Не потому, что вдруг захотелось затянуться отвратительным никотиновым дымом, а потому, что ей требовались спички или зажигалка.

И не у кого попросить, все спят в этот час. Жаворонки еще не пробудились, совы уже улеглись.

И только одна порода людей, не принадлежащая ни к одному из видов птиц, бодрствует в это время: милиция.

Вон браво вышагивает по обочине Садового, вынырнув из Каретного ряда, немолодой милиционер с сизым носом. Наверное, у него закончилось дежурство или, наоборот, поступил срочный вызов.

Да нет, он не торопится. Остановился, достал из кармана кителя пачку дорогих сигарет «Парламент», прикурил от желтенького «Крикета».

То, что надо! Ира аккуратно подрулила к нему по пустынной мостовой:

— Разрешите обратиться?

Милиционер козырнул, привычно представляясь:

— Майор Ковалев, двадцать четвертое отделение милиции.