Татьяна Дубровина - Все или ничего

Но это другое дело. Это ложь во спасение.

А насчет центра реабилитации обмануть нельзя. Я дала обещание, и Федор на меня надеется.

Придется что-то предпринимать. Назвалась груздем — полезай в кузов.

Только где этот кузовок найти?

Ладно. Действительно, утро вечера мудренее. Высплюсь хорошенько — и что-нибудь придумаю…

Поев, Федор по-хозяйски вымыл за собой тарелку с чашкой. Понятно, привык сам по дому справляться. Вряд ли его матушка Миледи уделяла внимание домашним делам. Если и интересовала ее посуда, то, наверное, только водочная, которую можно сдать.

— Ну что, — спросил Атос уже не таким унылым тоном, — сходим к соседке за раскладушкой?

И тут Ирина вспомнила, что баба Вера уже легла после тяжелого космического дня. Но об этом Феде нельзя было сказать: опять впадет в комплексы и еще, чего доброго, уйдет ночевать куда-нибудь на вокзал.

Придется снова соврать. Ну ничего, это тоже во спасение.

— Федь, ты не обидишься, если я тебя тут брошу одного? Укладывайся на диване, вот тебе белье, а я… Ну, понимаешь, у меня…

— Личная жизнь, да? — подсказал гость. — Ты не стесняйся, иди. До утра, да? Я понимаю. Это здорово!

Вот он и избавил ее от очередной лжи.

Бедный Атос. У него, наверное, из-за калеки сестры личная жизнь не складывается.

У Ирины, впрочем, тоже не больно-то…

Размышляя об этом, Ирина выскочила за дверь. Вместо того чтобы выспаться, ранняя птичка жаворонок полетела в темную совиную ночь — куда глаза глядят…

— Разгонись, Мотя, лети, дорогая! Мы с тобой не жаворонки, а летучие мыши. Вырываемся из темноты и пугаем одиноких случайных прохожих. А давай-ка рванем за город, будем распугивать не людей, а привыкшие к тишине деревья.

Федька задал задачку, и на самой высокой скорости мы ее непременно решим. А может, заодно и с моими проблемками разберемся. Разложим все по полочкам.

А не захочется — не станем раскладывать, отложим на завтра. Могу я себе позволить просто помечтать? Мне же давно хотелось побродить по лесу и помечтать. Вот и отправимся в лес.

Ну не в лес, так в лесопарк, это ближе. Махнем в «Сокольники»!

Только не в ту официальную часть, где асфальт и аттракционы, киоски со спиртным работают даже по ночам, а туда, где еще не нарушена девственная тишина и сквозь опавшую хвою проросло весеннее лакомство — заячья капустка. Ее можно нащупать даже в темноте. Достаточно присесть на корточки, опустить вниз чувствительную ладонь левой руки — и пожалуйста: рви целыми горстями нежную кисленькую травку. Да запивай, как нектаром, густым и вязким, насыщенным ароматами майским воздухом!

В этих запахах и прошлое, и будущее. Ушедший год сохранился в прели иголок, листьев и сырой земли. Завтрашний день, а возможно, даже грядущий век — все то, что еще не родилось, растворено в струйках терпкого живого воздуха, веющего вокруг юных клейких листиков.

А между прошедшим и будущим сиюминутное «здесь и теперь». В этом крошечном, почти незаметном промежутке умещаются два материальных существа — я и ты.

…Вот и прибыли. Ты уж прости, Мотька, но я тебя припрячу вот тут, возле чьих-то дощатых сараев. Слишком ты шумная для сегодняшней лесной прогулки. И слишком быстрая. Спугнешь тишину и таинственные ночные шорохи: мне вдруг взбрело в голову прислушаться к ним.

Не бойся, рано утром я тебя заберу. Отдыхай. Отоспись как следует за свою хозяйку! Доброй тебе ночи.

А я углубляюсь в заросли. Пусть это только парк, но нынче он напоминает мне родную тайгу.

Кто-то просеменил рядом. Ежик? Мышка-лесовка?

Вот досада, я, кажется, разучилась различать эти милые маленькие существа. Отец был бы недоволен: его дочь превратилась из таежного следопыта в городскую цацу!

А впрочем, все можно восстановить! Припоминают же люди изученный в детстве иностранный язык, попадая в страну, где на нем говорят все. Надо только расслабиться и чутко прислушаться. Отнестись к лесу как к ровне.

Эй, здравствуйте, замшелые елки, подмосковные сестры наших серьезных и молчаливых таежных кедров!

Приветствую вас, трусливые, дрожащие осины, деревья вампиров! Говорят, вы и сами тянете из людей энергию, а потому рядом с вами нельзя долго находиться: захиреешь.

Да не пугайтесь вы, дурочки, я в это не верю. Я вас люблю! Может, потому, что у меня энергии — всегда через край, и не жалко уступить вам излишки. А взамен вы мне подарите свои загадочные шорохи. Махнулись?

Говорят, что совсем недавно, всего лет двадцать — тридцать назад, тут еще бродили лоси. Эх, все-таки надо было мне родиться чуть раньше! А вдруг и сейчас повезет, повстречаю какого-нибудь зверя, для беспокойной Москвы необычного?

Чу! Неужели?

Там, впереди, кто-то крупный ломает ветки.

Ха! А вдруг чудом сохранившееся медвежье семейство? Сейчас у бурых увальней самое время появиться малышам.

Медведица-мама обычно кровожадна: бдительно охраняет своих неуклюжих Винни-Пухов.

Но я не боюсь. Она не дура, поймет, что я пришла к ней в гости без злого умысла, не с ружьем да рогатиной, а с неофициальным дружеским визитом.

Так вперед, навстречу приключениям!

«Знаете ли вы московскую ночь? О, вы не знаете московской ночи!» — воскликнул бы великий писатель, окажись он сейчас на окраине Сокольнического парка.

Да, вы не знаете ее, и мало кто сможет разгадать эту загадку.

Что такое ночь в Москве?

— Проститутки на Тверской, — скажут одни.

— Фильмы по кабельному телевидению допоздна, — ответят другие.

— Казино! — воскликнут третьи.

А четвертые, самые многочисленные, фыркнут:

— Храпеть до утра, а там — снова на работу.

— А лес? — спросите вы. — А колдовство?

Но на вас в лучшем случае посмотрят как на психа. Какой такой лес? Столица!

Впереди трещали ветки, и под чьими-то ногами хрустела хвоя. Но голос неведомые существа пока не подавали.

Ирина приблизилась: темные таинственные тени безмолвно скользили по поляне.

А потом вдруг чиркнула спичка, вспыхнул во тьме один-единственный маленький огонек, как заплутавший оранжевый светлячок, и чей-то глубокий бас затянул со странными, непривычными модуляциями:

— И огневи мольбу вознесем, сварожичи-и!

Огонек опустился к земле и побежал, затанцевал по сложенному в форме решетки сухому хворосту, разрастаясь в кровавый узор.

Это был не обычный костер, когда пламя стоит столбом, а низкий и плоский, как будто земля-матушка служила мангалом, раскаляясь докрасна, или как светящийся ковер.

Едва дозвучал, растворяясь в густых ветвях, первый клич, как ответили на него отовсюду, но не словами, а посвистами. Будто был этот лес соловьиным, а соловьи — не певчими птичками, а сплошь разбойниками.

— Вейте, ветры буйные, дуйте в дуды богатырские, пробудися, Похвист, Стрибожий сын!

И опять засвистали соловьи-разбойники, пробуждая Похвиста. И послушно вторил им ветер в ветвях деревьев.

Женские слаженные голоса слились со свистом, только были они тихими и смирными. Мычали что-то плавное без слов, точно в противовес разбойникам, кого-то убаюкивали. Может, нежеланную бурю усмиряли, а может, от кого-то напасти отводили.

А чьи-то руки все подкладывали ветки в костер, да не как попало, а в виде продуманного узора. Сучки загорались, но не вспыхивая бурно, а жарко тлея, и потому не освещали ни одного лица.

— Кто вы? Уж не нечистая ли сила? — прошептала Ирина в полном восторге от неожиданной встречи с непознанным, чем бы и кем бы оно ни оказалось.

Нет, это не звери, не лоси и не косолапые мишки. Звери огня боятся и песен не складывают…

Но все равно Ирина торжествовала: встретила-таки она нечто реликтовое. Стоило только захотеть! Если бы все желания также исполнялись! И она смело шагнула к огню, не боясь, что нарушит заведенный кем-то порядок.

Ахнула темнота на разные лады. И вытолкнула из своего черного чрева ночных своих чад.

Тут и Ирина ахнула: все-таки не люди, а звери! Хоть и передвигаются по-людски, а не на четвереньках.

Но лица… личины, вернее!

Вот медведь, встречи с которым она так жаждала. Да не простой, а синий, того глубокого цвета, какого бывает чистое полуночное небо, если в нем нет городского смога.

А вот белая корова с золотыми рогами, венчающими ее лоб, точно полумесяц.

Петух с бородкой, алым гребнем и радужным оперением…

И жутко, и чудно. Дух захватывает!

Обступили существа самозванку и двигаются к ней потихоньку, постепенно сужая круг, тесня ее к самому костру.

И молчат. Вот это действительно пугает. Лучше б уж бранились да угрожали!

Надо разрушить, взорвать эту гробовую, но такую живую тишину.

— Я вам не враг! — звонко выкрикнула Ирина. — Примите меня к себе! Мне костер ваш нравится!

И отступили звери на шаг, и почтительно склонились перед высоким стариком с длинной серебристой бородой, который точно из воздуха образовался перед Ириной.

Она невольно попятилась, наступила кроссовкой в огонь, и резина на подметке задымилась.

Старик раскатисто хохотнул, и девушка вздохнула с облегчением: не слышалось в его смехе дурных намерений.

— Брат к сестре в гости идет, а сестра от брата пятится, — зычно протянул бородач. — А ну отгадай, кто такие.

«Вы мне?» — хотела переспросить Ирина, но поняла, что это прозвучало бы слишком суетливо для этой ночи, не терпящей суеты. И вдруг, точно кто-то невидимый подсказал ответ, выпалила не думая:

— Солнце — брат, луна — сестра.