– Хорошо, Джез. Пошли, Ферни, переоденемся.

Пока они натягивали джинсы и сапоги, Джез нервно расхаживала вокруг фонтана посередине внутреннего дворика. Небо было ярко-голубое, абсолютно чистое после потопа последних дней; капли дождя, все еще трепещущие там и тут на ярко-красных геранях, под лучами солнца превращались в крохотные линзы; воздух был такой свежий, что казался наэлектризованным; последние розы, которые у нее не хватало духу срезать, роняли розовые и белые лепестки, а стволы старых деревьев в кипарисовой аллее были почти черными от влаги.

Последняя неделя прошла ужасно. Стив Джонсон и его команда адвокатов по недвижимости изучили все документы и пришли к тому же заключению, что Розмонт и Мэддокс. Она может остаток своей жизни посвятить борьбе, но договор не имеет абсолютно никакой юридической силы.

Приговор ее собственных адвокатов заставил Джез уйти в себя. Она слишком высоко воспарила в своем триумфе и теперь чувствовала себя полной дурой из-за того, что позволила себе возомнить, будто победа уже в кармане. Она и злилась на такой исход событий, и одновременно была страшно огорчена, чувствуя себя не в силах совладать со спутанными мыслями и эмоциями. Об этом она отказывалась говорить даже с Кейси. Все эти бесконечные дождливые дни она молча бродила по дому, подобно поверженному пленнику, а Кейси с Джо Винтером занимались делами ранчо в конторе.

Джез чувствовала, что основательно отдалилась от Кейси. Он стоически принял сообщение об их поражении, как если бы этого и ожидал. Для него это было не более чем несчастливый билет в лотерее. Естественно, думала она, естественно, это не может его волновать, при всем его добром сердце. Он просто подыгрывал ей с того самого момента, как она перевела письмо. Да И не было ему причин принимать это близко к сердцу. Для него это просто эпизод. Гасиенда никогда не была его домом, Майк Килкуллен не был его отцом, и жизнь его не была связана воедино с этой прекрасной землей. Зачем она доверилась ему?

Сейчас между ними стояла невидимая стена, толстая стена невыраженных чувств и незаданных вопросов, неразделенных печалей и невысказанного сочувствия. И Джез даже не хотелось об этом думать. Выйти замуж за Кейси Нельсона теперь казалось ей таким же невозможным, как это было в первый вечер их знакомства, но сейчас у нее не осталось никакой эмоциональной энергии, чтобы заниматься этой проблемой. Стоило ему приблизиться к ней, как она с холодной настойчивостью отделывалась от него, не стесняясь показывать свою горечь и невысказанную досаду, свое равнодушие. Конечно, по справедливости, она не могла его причислить к стану своих врагов, но его любовь – или, вернее, то, что он называл любовью, – осталась лишь в воспоминаниях.

Вчера днем дождь наконец прекратился, поднялся ветерок, но было достаточно тепло, так что Джез решила прокатиться на лодке в надежде найти утешение в ритме волн. Но всякий раз, как ветер разворачивал ее к берегу, ее взору представал во всем величии Портола-Пик, и сердце ее съеживалось при мысли, что скоро Три Стража будут снесены бульдозером, а гора срыта почти на нет, чтобы превратиться в удобную площадку для двух десятков кондоминиумов.

Она вернулась с обветренным лицом и взъерошенными волосами, но с твердой решимостью сделать последнюю попытку поговорить с Фернандой и Валери с глазу на глаз. Она не рассчитывала переубедить их, но по крайней мере в будущем при мысли о Портола-Пик ее не будут мучить угрызения совести, что она не сделала этой последней попытки спасти гору.

Еще до приезда Валери и Фернанды Джез велела одному из вакерос оседлать трех лошадей на случай, если ее сестры согласятся прокатиться верхом. Теперь, в джинсах и ветровках, обутые в мягкие старые сапоги, которые они поленились брать с собой, когда уезжали после похорон, они легким шагом шли от дома в сторону конюшен.

– Куда мы поедем? – спросила Фернанда.

– После лощины поднимемся наверх.

– Понятно, – сказала Валери, садясь на свою гнедую. – Разыгрываешь ландшафтную карту, да, Джез?

– Примерно так. Следуйте за мной.

Джез тронулась с места на своей кобыле, а Валери и Фернанда – за ней. Едва преодолев крутой обрыв на краю лощины, она пустила свою чалую в легкий галоп. Если у нас троих и есть что-то общее, подумала она, так это умение сидеть на лошади по-ковбойски.

Джез направлялась к одинокому сикомору, возвышающемуся почти в восьми милях от дома, далеко на юге, откуда, в силу особенностей ландшафта открывался широкий обзор, дающий представление о грандиозных просторах ранчо. Это место находилось далеко от Портола-Пик, так что можно было окинуть взором и саму гору, которую нельзя было как следует разглядеть с более близкого расстояния. Этот сикомор, наверное, был почти что в центре ранчо, образующего форму веера, по просторам которого Джез могла скакать целый день и так и не достичь границы.

На их пути вверх по зеленеющим свежей травой холмам там и тут попадались стада пасущихся коров, а вакерос приветствовали их радостными возгласами. Джез время от времени оглядывалась на сестер. Они двигались сзади нее – сначала Валери, за ней Фернанда, с развевающимися волосами, уверенно держащиеся в седле, совсем непохожие на самих себя, когда они находились в доме. Никогда прежде ей не доводилось вот так скакать верхом вместе с ними – ни разу за все эти годы, подумала она с горечью.

– Ну хорошо, Джез, что дальше? – спросила Валери, как только они подъехали к одинокому сикомору.

Отсюда во все стороны раскинулись поля, на плоских холмах цвета львиной гривы только начала пробиваться трава. Выше к пурпурным склонам Портола, казалось, были пришпилены несколько клоков, оторванных от облака. Отсюда были видны волны, ударяющие в Валенсия-Пойнт, но их шум сюда не доносился. В тишине огромных, безмятежных, голубых с золотом просторов холмов весь мир уходил куда-то на задний план.

Джез развернула и бросила на влажную траву взятое с собой одеяло.

– Почему бы нам не присесть здесь?

– Становится все интересней и интересней, – пробормотала Фернанда, но тоже опустилась на одеяло.

– Только не говори мне: сделай глубокий, освежающий вдох. Насколько я понимаю, это не оздоровительный класс, – сказала Валери, садясь с видом, исполненным достоинства.

– Я хотела привести вас сюда, потому что отсюда лучше всего можно показать вам, что включает и чего не включает «завет», иначе нам пришлось бы забираться к Трем Стражам.

– Завет? – спросила Валери.

– Какие еще Три Стража? – машинально спросила Фернанда.

– Господи, вы ничего не знаете? Они вам ничего не сказали! У них не было на это никакого права, не было права! Я поверить не могу, что они утаили это от вас.

– Джез, ты что – сообщила сэру Джону и Джимми о чем-то, что они нам не передали? – Голос Валери звучал требовательно.

– Еще бы. Это, правда, не имеет законной силы и ни к чему не обязывает, но как они посмели не рассказать вам? Вас обеих это касается не в меньшей степени, чем меня, вы точно такие же наследницы!

– Минутку, – вдруг заговорила Фернанда. – Может быть, это то, о чем упоминала Джорджина? Она сказала, что Джимми говорил, будто ты выудила какую-то нелепую историю, какую-то, как он выразился, побасенку, но что это не имеет никакого значения и он не хочет раздувать из мухи слона.

– Ах, он негодяй! Наглый, бесчестный мерзавец! Это просто ни в какие ворота не лезет, что он взял на себя наглость принять такое решение – не посвящать вас в курс дела!

Джез гневно поднялась и пошла к лошади, чтобы взять привезенный с собой свиток бумаг – она прихватила их на случай, если, Валери и Фернанда вдруг заинтересуются подлинными документами. От негодования руки у нее тряслись, когда она раскладывала на одеяле копию «дизеньо», другие бумаги и фотографии.

– Господи, он даже не сказал вам о существовании письма нашей прапрабабушки! «Побасенка», черт бы его побрал!

Валери заинтересовалась историей предков, тем более что Джез сказала, что это им ничем не грозит.

– Джез, начни-ка сначала. Оставь в покое эти бумаги и объясни, в чем суть дела, – скомандовала она.

– Только если вы обещаете меня не перебивать.

Джез вдруг ощутила проблеск надежды. Отец день за днем посвящал ее в историю семьи Валенсия, пока они вдвоем коротали время в комнате, где хранились бумаги. Но сестры ее едва ли слышали об истории семьи и поместья больше двух слов. Майк Килкуллен никогда не был любителем поговорить, даже если дело касалось его собственной семьи.

Она стала пересказывать сестрам всю историю своих поисков, с самого начала до обнаружения карты в коллекции рукописей Хантингтона и перевода договора, заключенного Бернардо Валенсия в подтверждение обета, данного Теодосио Валенсия в 1808 году.

– И Майкл Килкуллен, наш прапрадед, – говорила Джез, показывая сестрам карту, – и его сын хранили верность этому обету. Письмо служит тому доказательством. В этом и заключается причина того, что ранчо никогда не перепродавалось, а передавалось в целости и сохранности от одного главы рода к другому. Отец любил повторять, что, когда он еще был ребенком, его дед заставил его пообещать, что он никогда не продаст ни единого акра этой земли.

– Да, я помню, что он это говорил... Но это не более чем предрассудки, – настаивала Валери.

– Ну, Вэл, это все-таки фамильная история, – возразила Фернанда.

– Вы меня перебиваете, – сказала Джез и продолжала рассказ о поисках Трех Стражей, дойдя до самого того дня, когда она выложила свои бумаги перед Розмонтом и сэром Джоном и узнала, что в юридическом смысле они ничего не стоят.

– Так если ты думала, что мы уже знаем всю историю, зачем ты потащила нас сюда, Джез? – спросила Валери недоверчиво. – Чего ты добиваешься? Ты хочешь заставить нас почувствовать, что мы делаем что-то не так? Нарушаем верность прошлому? Господи, да этот старый завет был написан почти двести лет назад, тогда дать такое обещание не стоило Бернардо Валенсия ни гроша, а сегодня – и ты это понимаешь не хуже меня – в современном мире не нашлось бы охотника давать такие обеты.