4


В День святого Валентина ученики Академии Филадельфии дарят друг другу сахарные печенья с розовой и красной глазурью в форме сердечек, к каждому прикреплена маленькая открытка. Одно печенье стоит доллар; все деньги идут в школьный строительный фонд.

Сразу после детского сада я начала ходить в Академию Филадельфии. И каждый год четырнадцатого февраля нахожу на парте одно и то же: по печенью от Тамсин и Тодда и печенье от Джереми Албина — его, как и меня, мать заставляет покупать печенье всем одноклассникам.

Я уже заранее знаю, что в начале февраля мы с мамой поссоримся. («Разойдемся во мнениях», как она говорит, но на самом деле поссоримся.) Я скажу, что должна покупать печенье на карманные деньги и дарить своим настоящим друзьям, а она возразит, что в течение жизни круг общения постепенно сужается, но начинать в седьмом классе (или шестом, или еще каком) слишком рано.

Я отвечу, что если дарить печенье всем и каждому, то потеряется значимость подарка. Мама вздохнет, отчего ее сиськи мерзко заколышутся, и произнесет: «Нет, он будет значить: “Поздравляю с Днем святого Валентина. Джой”». Вдруг кто-нибудь вообще не получит ни одного печенья? Каково ему будет? А каково мне будет сознавать, что я могла предотвратить чью-то обиду и разочарование, потратив мамины деньги — даже не свои, а мамины — и подарив всем по печенью?

Отчасти она права. В нашем классе есть ребята, которые, если бы не мы с Джереми Албином, могли бы остаться без печенья. Джек Кореи, например. У него жуткая перхоть. В темном свитере он выглядит так, словно только что попал под снегопад. А может, даже Тамсин. Порой она слишком увлекается, рассуждая о фантастике.

Проблема в том, что некоторые люди не заслуживают лишнего печенья. Например, Эмбер Гросс. Она ни разу в жизни со мной не разговаривала, хотя и в обычную школу, и в еврейскую мы поступили одновременно. Даже «Музыкой для самых маленьких» мы занимались вместе. Нам тогда было по два годика. У мамы сохранились фотографии, и на них мы с Эмбер всегда в разных углах. Наверное, Эмбер презирала меня еще до того, как научилась говорить. Она получает горы печенья. И мое ей совершенно ни к чему.

Но в пятницу накануне Дня святого Валентина, когда я указала на это матери, она скривилась и выдала очередную бесполезную фразочку:

— Джой, жизнь слишком коротка.

Мне хотелось спросить: «Слишком коротка для чего?», но раздался школьный звонок. Его было слышно даже сквозь закрытые окна машины. Мама сунула мне в руку двадцать долларов. «Просто подари всем немного счастья», — попросила она и попыталась меня обнять, но я отодвинулась на край сиденья. Сунув деньги в карман джинсов, я опустила голову и под трели звонка пошла через игровую площадку.

— Удачного дня! — крикнула вслед мать.

Четырнадцатого февраля, как и в каждый учебный день, будильник зазвонил без пятнадцати шесть. В ванной я потерла ноги и локти «Энергетическим сахарным апельсиновым скрабом», подаренным тетей Элль, затем побрила ноги и подмышки, вымыла волосы выпрямляющим шампунем «Секретный агент» от Джона Карама, нанесла кондиционер из той же серии, включила холодную воду и, дрожа, досчитала до тридцати, чтобы приостановить рост кутикул.

К шести пятнадцати я уже завернулась в полотенце, почистила зубы пастой и нитью, спрыснула волосы выпрямляющим спреем и смазала выпрямляющим кремом. Еще сорок пять минут ушло на возню со щеткой для волос и диффузором. Я бы справилась и быстрее, если бы поменьше оглядывалась на дверь. Мать считает, что мне незачем выпрямлять волосы. По ее мнению, я должна наслаждаться своей природной красотой. В результате я единственная девочка на свете, которая прячет выпрямляющий утюжок под кроватью, словно это непристойный журнал или пистолет.

В семь прическа была готова. Я повесила мокрое полотенце, повторно сполоснула рот и приклеила ежедневную прокладку. До месячных еще неделя, но рисковать не стоит.

Со мной и так не все ладно. Еще не хватало прибежать в медкабинет с чужим свитером вокруг талии. Все будут пялиться, прекрасно понимая, в чем дело.

Я вытерла раковину туалетной бумагой, снова натянула ночную рубашку и забралась в постель. Через пять минут постучалась мать.

— Проснись и пой! — воскликнула она.

Ее волосы были убраны в узел, из которого торчал жидкий хвост. В вырезе папиного банного халата виднелись ее очки.

— Что будешь, яичницу или овсянку?

Я уже год не прикасаюсь к яичнице и овсянке. Мой завтрак — три четверти чашки отрубей с высоким содержанием клетчатки и белка, полчашки обезжиренного органического молока и шесть сырых миндальных орехов. Но мать все равно каждое утро спрашивает, что я буду: яичницу или овсянку.

— Нет, спасибо. Предпочитаю хлопья.

Я отбросила покрывало и направилась в ванную, как будто не провела в ней до этого целый час. Я снова почистила зубы, натянула джинсы, ботинки и розовый свитер, сунула в карман тушь для ресниц и блеск для губ и спустилась на кухню. Мать застыла, держа в руках красный чайник, словно неведомый волшебный артефакт. Я отсчитала миндаль. Она не пошевелилась.

— Мама! — наконец произнесла я.

Она поставила чайник на плиту и включила газ.

— Извини, милая.

Мать села напротив, вздохнула и пригладила растрепанные волосы, однако лучше не стало.

— Я просто задумалась.

— О чем?

Она еще немного потеребила волосы и довольно печально улыбнулась.

— Ерунда. Всякие взрослые заморочки.

Полагаю, именно так нужно беседовать с дочерью. Если дочери четыре года.

Как обычно, мать высадила меня у сетчатого забора, отделяющего игровую площадку от тротуара. На втором этаже я завернула в пустой туалет для девочек и нанесла на губы блеск. Затем расстегнула рюкзак и достала школьный обед в розовом пакете с молнией и моим именем. Я переложила еду из этого кошмарного розового пакета в обычный пластиковый, как у всех.

В завершение я вытащила из ушей слуховой аппарат и сунула его в карман. Конечно, обмануть никого не получится. Почти все одноклассники помнят, как я ходила в детский сад с огромными кошмарными штуковинами за ушами. До третьего класса учителя надевали беспроводные микрофоны, а я — наушники, вроде айподовских. Я старалась сильнее распушить непослушное гнездо на голове, чтобы никто не увидел слуховой аппарат или наушники. Но все равно о них знали, и однажды это даже пригодилось. Миссис Миэрс забыла снять микрофон и ушла в учительскую. Весь класс столпился у моих наушников и слушал. (На следующий день вместо обсуждения фотосинтеза миссис Миэрс прочла лекцию «Синдром раздраженной кишки — это не смешно».)

В шестом классе я доросла до внутриушного слухового аппарата с ним нужно сидеть только в первом ряду. Но прошлым летом тетя Элль провела с нами неделю на море. С собой она взяла самое крошечное на свете черное бикини и холщовую сумку, битком набитую «Элль», «Вог», «Ин тач» и «Инстайл». Мама покачала головой, когда тетя Элль положила глянцевые журналы рядом с шезлонгом и стала намазывать плечи маслом. У нас в доме таких изданий не бывает — мать опасается дурного влияния.

Мама нахмурилась, глядя на красивых длинноногих моделей на обложках, и сообщила, что их фото обработаны, что все дело в специальном освещении, ретуши и редактировании. Позднее она загрузила снимки в компьютер и показала, как дизайнеры разглаживают морщинки и подтягивают руки, ноги и зады. Одной модели даже сделали руку длиннее.

— Да ладно тебе, Кэнни, это всего лишь журналы, — возразила Элль и подсунула мне парочку, когда мать отвернулась.

Через семь дней внимательного чтения «Вог» и наблюдений за тетей я решила, что настала пора меняться. К черту слуховой аппарат и первый ряд! Я буду выпрямлять волосы, краситься и заправлять блузку. Все увидят меня с новой стороны. Поймут, что я не какая-нибудь чудачка с жалкими двумя друзьями, гнездом на голове и матерью, которая обращается со мной как с ребенком.

Мне казалось, что получается не очень. Но когда я вошла в класс тем утром, у меня забрезжила надежда на лучшее. Сначала я увидела, что Тамсин и Тодд шепчутся в углу. А через секунду — предмет их обсуждения: двенадцать сахарных сердечек на моей парте. Невероятно! Даже Эмбер Гросс не получила больше.

Я проверила, в тот ли класс попала. Затем пересчитала парты — все правильно, третья. Взяла печенье и подождала, ожидая, что кто-нибудь хлопнет меня по плечу и скажет: «Гм, извини, но это вообще-то мое».

Кому:Джой.

От:Мартина.

Поздравление:Поздравляю с Днем святого Валентина.

Единственный Мартин в нашей школе — Мартин Бейкер, парень Эмбер. Он всегда ходит в бутсах, чтобы мы не забывали о его футбольных успехах. Я осторожно взяла печенье. В детском саду мы по очереди приносили из дома игрушки и делились ими с другими детьми. Во время упражнения «покажи и расскажи» воспитательница предупреждала: «Держим аккуратно!», и это напоминало, что играть можно, но вещь чужая.

Я посмотрела на другое печенье.

Кому:Джой.

От:Тайного поклонника.

Поздравление:Ты милая.

Я покраснела. У меня есть тайный поклонник! Я взглянула на печенье, потом — быстро — на Дункана Бродки и так же быстро отвела глаза.

Я медленно перебирала остальное печенье, пока не обнаружила то, от которого сердце на мгновение остановилось.

Кому:Джой.

От:Эмбер Гросс.

Поздравление:С Валентиновым днем!

Эмбер Гросс. Эмбер Гросс прислала мне печенье. Эмбер Гросс поздравила меня с праздником. Определенно солнце взошло на западе, реки потекли вспять, а рак на горе свистнул прямо в мой слуховой аппарат.