Я сунула розовые вкладыши в уши и постояла, прислушиваясь к звукам собственного дыхания, к стуку капель, падающих на плиточный пол, к отзвукам голосов товарищей по команде. Затем я натянула флисовую кофту и куртку и вышла на обочину дороги, где, разумеется, уже ждала мать. «Как дела в школе?» — спросила она, и я, как всегда, ответила: «Нормально». Мать понятия не имеет, насколько все изменилось на самом деле. Не знает, что я обедала с Эмбер Гросс и ее популярными друзьями, что могу стать одной из них.

Дома мать приготовила ужин, села рядом за стол и наклонилась, словно нам предстояла серьезная беседа по душам.

— Пойду к Тамсин и Тодду делать домашнее задание, — сообщила я.

На мамином лице мелькнуло разочарование, но голос даже не дрогнул.

— Не забудь вернуться к ужину, — напомнила она.

— Конечно, — пообещала я.

Через двадцать минут мы с Тамсин и Тоддом шли по Бейнбридж-стрит к букинистическому магазину, расположенному на углу.

— Не уверен, что это хорошая мысль, — сказал Тодд.

Но я не замедлила шаг. Все мои чувства словно обострились после выхода из дома. Я замечала каждое пятнышко грязи на обочине, каждый кусочек мусора, который несло по тротуару, слово «КОЗЕЛ» на желтом металлическом ящике с новыми газетами. Влажный ветер дул мне в лицо. Из забегаловки, торгующей сырными сэндвичами, пахло жареным луком.

— А что такого? — удивилась я. — Вы же ее читали.

— Гм, — отозвался Тодд.

Тамсин глянула на него. Близнецы молчали, пока не распахнулась дверь магазина. Тодд повел меня мимо книжных полок, а Тамсин отправилась листать комиксы.

Всего через минуту блужданий по пыльному проходу я нашла «Больших девочек». Целых пять экземпляров в мягкой обложке: три толстых и два менее пухлых, под заголовками двух последних красовались золотые буквы: «МИРОВОЙ БЕСТСЕЛЛЕР». Я взяла вариант потоньше и подешевле.

— Книжка старая, но хорошая, — заметил продавец, кидая покупку в коричневый бумажный пакет. — Кстати, вы в курсе, что ее автор жила в Филадельфии?

Я промолчала. Странно, когда о матери говорят в прошедшем времени, словно она переехала или умерла.

Я засунула пакет в карман куртки, и мы с друзьями отправились в парк «Три медведя», где играли в детстве. Через тучи пробивалось слабое солнце. Относительно потеплело, и малыши сбросили куртки. Ярко-желтые и нежно-розовые курточки были свалены на одной из скамеек, а карапузы гонялись друг за другом вокруг большой круглой клумбы, еще полной подтаявшего снега.

Я села на скамейку, раскрыла книгу на первой попавшейся странице и вслух прочла:

« — Ребенок, — выдохнул Дрю и провел липкой от пота рукой по моей ноге».

Тодд разглядывал детей на горке. Тамсин достала книгу из своего пакета с покупками. Я сглотнула и стала читать молча. «Я сняла лифчик и уселась к нему на колени, широко раздвинув ноги и стараясь так устроиться, чтобы не осталось синяков. Похоже, ему неважно, что я крупнее всех его бывших подружек, ведь он выдохнул мое имя и лизнул мою...»

— Слушайте, так нечестно. Это сексуальная сцена. В смысле...

Я открыла книгу на другой странице и продолжила читать. «Просто крошечный, — жаловалась я Саре. — Малюсенький! Как резинка на карандаше. Я вообще не поняла, что он делал: трахал меня или пытался стереть!»

— Ладно. — Я захлопнула книгу. — Она вся о сексе?

Тодд пожал плечами.

— Нет, не только, — Тамсин запихнула свою книгу обратно в пакет. — Там еще есть про твою семью. В смысле, про семью героини, — быстро добавила она.

Я перевернула книгу. С обложки улыбалась мать, фото примерно десятилетней давности. Ее длинные волосы были завиты, словно она собиралась прослушиваться на диктора. Оттенок помады на губах в точности совпадал с тем, который я только что стерла в школьном туалете.

— Кто-нибудь из одноклассников ее читал? — поинтересовалась я.

— Понятия не имею, — слишком быстро сказал Тодд.

Я медленно листала страницы, ветерок обдувал мои пальцы. В глаза бросались слова и фразы: «толстая», «его пальцы ласкали мои жирные рыхлые бедра», «голубая мафия приходит на выручку», «мой отец, Плохой Папочка».

Я осторожно закрыла книгу и дернула себя за волосы, прикрывая слуховой аппарат. Я часто так делаю, когда нервничаю. Затем сложила на груди руки.

— Кошмар.

Тодд промолчал. Тамсин сжала губы, не глядя мне в глаза. Малыши бегали вокруг нашей скамейки, визжали и пускали радужные мыльные пузыри.

— Все не так уж и плохо, — наконец произнес Тодд. — Книга вовсе не о тебе.

Но когда я прочла все триста семьдесят две страницы «Больших девочек», я поняла: в некотором роде она обо мне.

Однажды я слышала репортаж о мужчине из Далласа, который съел «боинг». Журналист спросил его: «Как вы умудрились съесть целый самолет?» «По чуть-чуть», — ответил мужчина, судя по голосу вполне нормальный. Мамину книгу я одолела именно так: по чуть-чуть. Три недели читала ее перед сном. Все это время я обедала с Эмбер, а когда мама спрашивала, как дела в школе, неизменно отвечала: «Нормально». Дни текли своим чередом. Тренировки по плаванию, домашние задания, ранний подъем для приведения волос в порядок. Все как обычно, не считая того, что одновременно передо мной разворачивалась другая, тайная жизнь. И она казалась даже более реальной, чем настоящая, которая состояла из школы, домашних заданий, плавания и размышлений родителей: снимать или не снимать летом старый дом на побережье. Я погрузилась в мир книжных страниц.

К середине марта, давясь, я проглотила каждое слово, от посвящения на первой странице («Моей Джой») до интервью с автором на последней. «Что стало причиной, мотивом создания этой книги?» — «Отчасти хотела переписать свою собственную жизнь, разобрать на части и собрать заново». И что это значит? В книге все правда? Или выдумка? Или части правды взболтаны и перемешаны? Если эта книга — улучшенная версия жизни мамы, то насколько ужасной была жизнь настоящая?

Каждая страница прочно врезалась мне в память. Воспоминания о том, как мамин отец (отец Элли) заставлял ее вставать на весы перед всей семьей, когда она приезжала из школы домой на каникулы. Упоминание о том, что пенис ее парня (Дрю) походил на чахлый корнишон. «Такой же маленький или такой же зеленый?» — задумалась я и отложила книгу, хотя прочла в тот вечер всего семь страниц.

Итак, я выяснила, что моя мать, или Элли, героиня книги, к окончанию школы была увесистее, чем средний игрок в американский футбол. Причем перепробовала больше парней, чем все мои знакомые девчонки, вместе взятые. Возможно, она была нимфоманкой. И если последняя часть книги — правда, или основана на правде, или лишь отчасти правда, мое рождение — несчастный случай.

Конечно, мне мама говорила совсем другое. «Я всегда хотела ребенка, — твердила она, сажая меня на колени или расчесывая волосы. Ее глаза наполнялись слезами. — Я была так рада, когда узнала... и Брюс тоже, хотя это было немного неожиданно. Мы оба очень обрадовались. Я так счастлива, что ты родилась!»

Это не слишком отличается от обычных историй. «Мы ужасно хотели ребенка», — рассказывают родители, которые усыновили малыша либо использовали донорскую сперму или яйцеклетки. «Мы всю жизнь тебя ждали. Мы так обрадовались». Я знаю детей с мамами и папами, с мамами и мамами, с папами и папами, с одинокими разведенными матерями и одинокими матерями, обратившимися за помощью к друзьям-геям или в банк спермы, желая забеременеть, либо усыновившими малыша из Китая или Гватемалы. Во всех историях звучит одно: «Я хотела ребенка, и у меня появился ты».

Вот только если в книге правда, это значит, что мать меня не хотела. Она вообще не хотела ребенка. Я открыла сто семьдесят восьмую страницу и перечитала абзац, который уже успела запомнить: «Я двумя пальцами держала тест, с него еще капала моча. Орел или решка? Одна полоска, пожалуйста, Господи, одна полоска. Если я еще хоть раз лягу с мужчиной, то не раньше, чем вставлю себе две спирали и начну принимать пилюли. Я заставлю его надеть презерватив и вытащить прежде, чем он кончит. Одна полоска, одна полоска, одна полоска, — заклинала я. — Одна полоска — и я спасена; две полоски — и моя жизнь кончена».

— Ч-черт, — прошептала я, сидя нога на ногу на розовой кровати под фальшивыми звездами.

Я с трудом сглотнула, от стыда меня даже подташнивало. Меня обманули. Мне лгали. Сколько бы мать ни внушала, что любит меня, как бы ни заботилась, неприглядная правда состоит в том, что моя бабушка — лесбиянка, дедушка — придурок, а родители вообще не желали моего рождения. Но хуже всего, что это известно каждому читателю книги. Всем одноклассникам, всем знакомым, а может быть, и всем на свете. Известно каждому.

Я сжала кулаки и, топая, спустилась в мамин кабинет, где стащила черный маркер из стаканчика на столе. Вернувшись в кровать, я принялась водить маркером по странице сто семьдесят восемь, по мокрому от мочи тесту на беременность и по причитаниям Элли. Я возила маркером туда-сюда, уничтожая позорные слова, пока чернила не просочились на следующую страницу.

Когда мы вернулись из школы на следующий день после того, как я дочитала книгу, мать отправилась на кухню и стала разгружать посудомоечную машину.

— Тебе пришло письмо, — небрежно бросила она.

— Да ну?

Почта лежала на кухонной стойке. На самом верху стопки красовался огромный блестящий черный конверт с моим именем. Затейливый серебряный шрифт складывался в слова:


Мисс Джой Шапиро Крушелевански

Я уставилась на письмо.

— Что это?

Мать ткнула конверт лопаточкой, отчего тот заскользил по стойке.