Татьяна Веденская - Все дело в платье

– Не-а, – замотала головой Маша. И тут то ли из-за того, как все нелепо выходило, то ли от излишней чувствительности, которую все приписывают беременным, но Маша заплакала. Такой поворот окончательно утвердил Роберта Левинского в предположении, что с Машей все вовсе не в порядке, но что с этим делать, он не совсем понимал. Выяснив подробности драмы с дверью, он выдвинул два предложения – пойти с Машей и попробовать открыть дверь вместе, а также пойти к Ольге и подождать Гончарова у нее. Оба предложения были отметены Машей как неприемлемые.

– Но почему? – переспросил Роберт, искренне недоумевая.

– Да потому что! – крикнула Маша, хотя вроде орать и не собиралась. Нервы. – Что, если он передумал и сменил замки?

– Глупость какая-то, я уверен, это не так.

– Не так? Ну так пусть он мне сам это объяснит. Завтра. Или послезавтра. Или через недельку, я посмотрю в своем календаре, когда у меня будет время. – Машу несло, как бумажный кораблик по наклонной улице в половодье, того и гляди смоет в ближайшую решетку для ливневой воды. Роберт покачал головой и предложил не кипятиться.

– Почему? Почему бы мне не кипятиться? – спросила Маша.

– Потому что ты – не чай, – резонно ответил Роберт. – Так, ты вся дрожишь.

– Ничего я не дрожу.

– Пойдем в кафе, выпьем чаю и ты НЕ будешь дрожать так, – примирительно рассмеялся Роберт. Когда они оба, вдвоем, вошли в кафе, это было, в общем-то, довольно странно. Их усадили за маленький – единственный свободный – столик в кафешке. Официантка бросила им одно меню на двоих, но, поскольку Маша и думать не могла ни о какой еде, кроме шоколадного торта, выбор был прост.

– Принесите торт и два чая. Один зеленый, другой с бергамотом, – попросил Роберт. – У вас есть молочный улун?

– Да, конечно, – кивнула официантка и ушла, забрав столь дефицитное меню.

– Ты помнишь, какой я люблю чай, – сказала Маша утвердительно, но Роберт только пожал плечами.

– Это не так сложно, когда работаешь с человеком так долго, как мы с тобой. Ну что, ты успокоилась немного? Мы сейчас спросим, может быть, у них тут найдется зарядка для твоего телефона. У тебя же обычный яблочный аппарат, да?

– Да, самый обычный, – кивнула Маша. Однако зарядки для телефона в кафе не нашлось. Наплевать. Маша решила, что, раз уж вечер окончательно испорчен, она поедет домой к маме. В любом случае. Сегодня она не хотела ни о чем рассказывать Гончарову, так она была зла. Особенно о том, что он скоро станет отцом. Перебьется. Пусть ему дверь рассказывает.

– Как ты вообще поживаешь? – спросил Роберт с улыбкой, глядя на то, с какой скоростью поглощает Мария Андреевна Кошкина шоколадный торт. – Счастлива? Я слышал, вы назначили дату?

– Я не понимаю! Мы назначили ее сегодня утром. Сегодня! Как все об этом узнали?

– Я лично – от Щучки.

– А, ясно. Ему небось Николай сам донес. Поделился радостью, – мрачно кивнула Маша.

– Значит, с делами покончено? Будешь строить семью? – спросил он, вызвав яростный протест.

– С чего бы? Я не собираюсь ничего бросать. Парк я доделаю, это точно. И рекламная концепция на весну сейчас как раз разрабатывается. Кто знает… Семья – это хорошо, но это еще не все! Я вообще не думаю, что моя жизнь сильно изменится после этой свадьбы. – Маша и сама чувствовала, что несет полный бред. Ее жизнь не изменится? Ха! Да она меняется прямо сейчас, пока Маша пьет чай. Растет, преображается. Ничто не будет прежним.

– Ты знаешь, я не должен был бы тебе этого рассказывать, – пробормотал вдруг Роберт, отодвинув чашку остро пахнущего чая с бергамотом в сторону. – Это вообще не мое дело. Гончаров, возможно, сам тебе все расскажет, когда появится ясность.

– Расскажет о чем? – нахмурилась Маша.

– Я лучше помолчу. Просто… спроси своего Николая о… нет, правда, это не мое дело, – и красивое, тонкое лицо Роберта отразило такие муки и сомнения, что Маша похолодела.

– Расскажи ты. Я никому не скажу.

– Не в этом дело. Я не этого боюсь, понимаешь? Я бы не хотел быть тем, кто приносит дурные вести. В конце концов, я уже доставил тебе немало беспокойства в прошлом. Я рад, что все обошлось, и, на самом деле, бизнес – жесткая игра. Что ж поделать.

– Ты меня пугаешь.

– Вот именно этого-то я и не хочу, – вздохнул Роберт и улыбнулся, но грустно, а не радостно, так, как улыбаются, сообщая о том, что в анализе крови много лейкоцитов. Может быть, ничего страшного, но и хорошего ничего.

– Ты уже это сделал. Лучше будет, если ты перестанешь рассказывать мне тут про мораль и объяснишь, в чем дело. У Гончарова кто-то есть? Другая?

– Что? – вытаращился Роберт, а затем расхохотался. – Нет-нет, ты меня неправильно поняла, Маша. Дело не в ваших отношениях. Я уверен, что он любит тебя так, как ты того заслуживаешь. Ладно. В конце концов, у меня есть перед тобой определенный долг – в том самом моральном смысле, над которым ты посмеиваешься. Я благодарен тебе за все, что ты сделала. И за то, что ты НЕ сделала. Так что слушай.

Ольга Дмитриевна Чезганова, действительно, была невестой хоть куда. Однако не для Роберта же! Нет, конечно, Роберт ей нравился, но она бы ни за что не назвала эти отношения чем-то серьезным. В конце концов, он-то лучшим женихом не был. Да, молод, да хорош собой и не без таланта. Но замужество – это не только то, что происходит в спальне, но и то, о чем пишут в банковских выписках. Хватало и того, что Колька-олух удумал жениться на непонятно ком, да еще всех их притащил знакомиться, словно они – одного поля ягоды. Не то что поле, между ними лежит видовая, классовая, какая угодно пропасть. Но – нужно улыбаться. Николай Гончаров – это сила, а с силой не стоит бороться, силой нужно учиться управлять. Что Ольга и делала. Иногда – прямо при Роберте Левинском, словно он был безмолвное и бессловесное существо, неспособное даже понять, о чем говорят, пока он чертит трехмерный план бизнес-центра. Но он – понимал.

– Ты хочешь сказать… не совсем уверена, что я поняла, – хмурилась Маша, пытаясь осознать то, что услышала только что. – Она же всегда так поддерживала меня, помогала. Созванивалась с нужными людьми.

– Да, помогала, – кивнул Роберт, отпивая из чашки темную, слишком крепко заварившуюся бергамотовую жидкость. – Ее планы совпадали с твоими – до определенных пределов. Но с самого начала у нее была другая цель. Это как бесплатно доехать на попутной машине, понимаешь? Ты думала, что она едет в Питер, а ей на самом деле нужно продать парк под новый гольф-корт.

– Кто вообще играет в гольф? – всплеснула руками Маша, да так, что чуть не опрокинула их крошечный столик.

– Ты удивишься, но очень большое количество людей, причем именно таких, кто в состоянии заплатить пятнадцать тысяч долларов только за членство в клубе. В Москве и окрестностях только один-единственный гольф-клуб, до него далеко, не доедешь. Да и устарел он во многом. Все наши толстосумы уже прошли восемнадцать лунок его поля по тысяче раз каждую, во всех сочетаниях и при любой погоде.

– Я не понимаю. Столько любителей гольфа?

– Дело не в этом, Маша. Ведь гольф – это только вершина айсберга. Гольф-клуб – это связующее звено, но там же будут и беговые дорожки, и бассейны, и фитнес-центры с теннисными кортами, и всесезонные всякие-разные симуляторы, и оздоровительные центры, где можно будет подтянуть лицо за бешеные деньги. Элитный комплекс. Бешеные деньги. И ты преподнесла им его на блюдечке, переведя землю именно в ту категорию, что нужна для организации такого санатория.

Маша замолчала, перебирая в голове аргументы, которые могли быть противопоставлены этой стройной линии, такой же изящной и выверенной, как длинное гибкое тело Гусеницы. Неужели человек может быть таким двуличным? Ольга улыбалась на ужине и вела себя как сестра, которой у Маши никогда не было. Так, кажется, говорят в слезных сериалах? А сама, значит, ковала цепь из предательств? Коварные планы спустить все Машины труды в унитаз, а на пустыре из ее разбитой мечты разбить поле для гольфа? Поле, на которое никогда и ни за какие коврижки не пустят ни одного жителя из окрестных деревень? Один аргумент все же нашелся.

– Николай ей никогда не позволит! – воскликнула Маша в отчаянии.

– Ты правда веришь в это?

– Если это не так, если он знает обо всем и одобряет идею с парком – это означает только то, что я понятия не имею, что это за человек. Это значит, он врал мне в лицо, подбадривал, посылал все это оформлять, всех уговаривать. Для чего? Для того чтобы сделать очередной закрытый клуб для избранных. Он знает, как ненавижу я такие схемы! Если он такой, тогда… тогда… – голос ее задрожал, и договорить она не смогла. Тогда она не может выйти за него замуж. Это было чудовищно.

– Маша, я не предлагаю тебе верить мне на слово. Я вообще не уверен, что должен был все это тебе говорить. Видишь ли, я сам услышал об этом только сегодня. Возможно, все это еще не решено. И переговоры…

– Ты уверен, что переговоры будут у Щучки?

– Она так и сказала. «Мы приедем к Щучке к двенадцати».

– Но почему там? Может быть, ты что-то неправильно понял? – спросила Маша с надеждой.

– Может быть. Хотя вряд ли. Переговоры будут у нас, потому что мы, скорее всего, будем разрабатывать проект загородного гольф-клуба, понимаешь? Щучка, скорее всего, тоже все знает. Так что, рано или поздно, ты тоже все равно все узнала бы, правильно? Лучше от меня сегодня, чем от чужих людей, когда ваш лес обнесут забором и поставят табличку «Частная территория, проход запрещен».

– Какой кошмар! – выдохнула Маша, хватаясь за телефон, но он все еще оставался бесполезным куском пластика.

– Не звони ему, – пробормотал Роберт обеспокоенно и положил руку на Машину ладонь. – Обдумай все. Не действуй сгоряча.

Маша замерла, чувствуя теплоту его руки. Когда-то она любила Роберта, а сейчас она только испытывает какую-то светлую грусть оттого, как сложно все в жизни и как много неправильных, но неизбежных выборов всем приходится делать.