– Подожди, подожди, подожди! Какие подозрения? – нахмурилась Маша, но из Николая уже было и слова лишнего клещами не вытянуть. Он улыбался, говорил о сортах белых вин, о том, что знает одно хорошее местечко, где прекрасно готовят палтуса, а это, между прочим, не такой уж и простой процесс. Палтус – рыба капризная, особенно океанский палтус. Недобросовестные рестораторы заменяют палтуса всякой нечистью, считая, что под сливочным соусом никто не заметит разницы, но она огромна. Разница.

– Я совсем не хочу есть, – покачала головой Маша, раздумывая над вопросом, который Николай озвучил чуть раньше. Что им делать? В его голосе, сквозь наигранно легкую интонацию проступала паника. Почему они расстались? Он думал, что Маша его не любит, что она никогда его не любила.

– Не хочешь? А чего ты хочешь? Пить? Только не кофе, Машенька, столько кофе вредно, особенно на ночь. Ты не будешь спать до утра! – пригрозил он, и Маша вздрогнула, будто ее пронзило током.

– А я и не хочу.

– Чего? Спать? – опешил Николай.

– Да! Отвези меня домой! – скомандовала Маша, улыбнувшись во весь рот. Николай побледнел.

– Домой? Но… Еще немножко. Я не могу отпустить тебя.

– Отвези меня домой! Немедленно! – повторила Маша. – Отвези меня к себе домой!


Николай замер, прикусил верхнюю губу и посмотрел на Машу внимательно, с каким-то шальным восторгом.


– Ко мне? Ты уверена? – спросил он, и Маша медленно кивнула. Николай оставался недвижимым, словно пытаясь осмыслить услышанное и увиденное. Затем его губы раскрылись, он начал было говорить что-то, но остановился и покачал головой. Затем хищно облизнулся и кивнул. Через мгновение они уже продирались сквозь пробку.

– Ну что такое? Откуда столько машин! – возмущался Николай, продвигаясь в час по чайной ложке.

– Это Москва, мой дорогой Дон, и тут проще ездить на метро.

– Я помню, как ты дразнила меня тем, что я сто лет не был в метро, – рассмеялся Николай, и Маша кивнула.

– Ты не был нигде – ни в троллейбусах, ни в трамваях. А пробовал ли ты когда-нибудь шаурму?

– Шаурма? Что это? Курорт?

– Издеваешься? Это особенный вид массажа, его делают тем, кто ездит на трамваях. После десяти поездок одна шаурма делается бесплатно.

– Да что ты говоришь! – расхохотался Николай. Они болтали, игриво перебрасываясь словами, и делали вид, что ничего, ничего не происходит. Они просто едут, просто говорят о всякой ерунде, и ни один из них не показывал того, что было очевидно. Они едут, чтобы заняться любовью, чтобы продолжить с того места, где все оборвалось в прошлый раз. Машу сотрясало живое, бегущее по крови землетрясение каждый раз, когда она думала об этом. Они едут, чтобы заняться любовью. Бах! Взрывная волна от мысли разлетается по телу. Она решилась, и все остальное не важно. Она хочет его, и ей все равно, чем это кончится. Николай рядом, они едут, чтобы заняться любовью. Эта мысль расплавляет воздух, и он становится обжигающим, густым, как в турецкой паровой бане. Они будут одни. Николай тут, рядом, и его спокойствие такое обманчивое.

– Я хочу тебя, – прошептала Маша, когда их автомобиль проезжал по тоннелю под Ленинградским шоссе. Николай не ожидал этого, он вдавил педаль газа в пол, и машина прыгнула вперед так, что чуть не влетела в ползущую перед ней «Шкоду». Николай тут же справился с собой, ударил по тормозам, выровнял траекторию движения и повернулся к Маше, сдвинув брови.

– Смерти моей хочешь?

– Я сказала, чего хочу, – выдохнула она.

– Сейчас я остановлю машину и возьму тебя прямо тут. И пусть весь мир подождет! – пригрозил Николай.

– Не думай, что я остановлю тебя, – улыбнулась Маша. Николай сжал руль в руках и простонал.

– Ты, Машенька, заставила меня жить без тебя, и у меня руки чешутся наподдать тебе. Зли меня, зли. Ты правда хочешь этого?

– Я только этого и хочу.

– И моя квартира не вызовет у тебя той паники? В прошлый раз тебе там совсем не понравилось, – Гончаров крутился по мелким улочкам московского центра с поспешностью, веселившей Машу.

– Твоя квартира производит удручающее впечатление. Тут, в машине, я еще могу чувствовать себя человеком, а там я определенно понимаю, что ты – инопланетянин, прилетел с другой планеты прямо со своим контуром выживания.

– Ты только даешь мне новые аргументы, почему я должен не выпускать тебя из этого автомобиля.

– Маньяк.

– Ты даже не представляешь, насколько ты хороша! Буквально сводишь с ума, – и Николай рассмеялся легко и счастливо. От этой улыбки Маша загоралась спичкой. Поцеловать бы его… прямо в эту чудесную улыбку. Маша даже не заметила, как они добрались до дома, вызывавшего столько противоречивых воспоминаний.

– Значит, Гусеница… То есть Ольга Дмитриевна – она твоя сестра? А она не придет? Что ты о нас говорил? Что она сказала?

– Ну вот, я так и знал, – нахмурился Гончаров. – Стоит нам заехать на парковку, как ты снова задаешь вопросы, которые лишены какого-либо смысла. Оля не зайдет ко мне. Она живет вообще в другом крыле.

– Это радует.

– Вот мама…

– Что? – вытаращилась Маша, окончательно перепугавшись. Николай рассмеялся.

– Мама сейчас в Испании. Она ненавидит осень, улетает еще до того, как начинаются дожди. Знаешь, как перелетные птицы. Она улетает на юг, но возвращается на Новый год, на мой день рождения.

– Твой день рождения?

– Ты же понимаешь, что я был рожден в определенный день, как и все остальные смертные, верно? Эта версия с инопланетянами, она ведь не главная? – улыбнулся Николай, и Маше тут же стало стыдно за то, как мало она, на самом деле, знает про человека, из-за которого ею было пролито столько слез.

– А я вот родилась летом, и мой день рождения уже тю-тю, – она развела руками, стараясь подавить дрожь в коленях. Николай остановился на полупустой парковке, вышел из машины, обошел ее, чуть прихрамывая – Маше нравилась даже эта деталь, это несовершенство в мужчине, которого она находила таким совершенным, и открыл перед девушкой дверь.

– Прошу вас, мисс! – он протянул Маше руку. Всю дорогу они не прикасались друг к другу, оттягивая этот момент, боясь, что снова что-то может пойти не так. Маша вложила руку в большущую теплую ладонь Николая. – Добро пожаловать в пещеру Циклопа.

– Скорее, в покои крестного отца! – заметила Маша, подходя к лифту.

– Неужели этот образ никогда не исчезнет? Ведь я рассказал тебе, как раздробил себе пятку? Что еще может сделать мужчина, чтобы его перестали считать гангстером?

– Мужчина может многое, но если женщине нравится считать его гангстером, этого он изменить не сможет.

– Думаешь, я опасен?

– Уверена в этом, – кивнула она задорно, как вдруг Николай развернул Машу к себе, крепко схватил ее за талию и поднял вверх так, что ноги оторвались от пола. Не успела она и пикнуть, как он шагнул вперед, швырнул Машу внутрь раскрытого лифта, прижал ее к зеркальной стене.

– Тише, тише, девочка моя, теперь я тебя не выпущу. Ты права, я опасен, – он шептал, как безумный, просовывая руки прямо Маше под водолазку. – Рыжая, бесстыжая. – Поцелуй был сильным, не допускающим сопротивления, но Маша и не собиралась его оказывать. Николай раздвинул ей ноги коленом, прижал ее ногой еще плотнее к стене.

– Ты сломаешь лифт! – пискнула Маша, но в ответ услышала только смех. Жадные, бесцеремонные руки ощупывали ее тело, прикасались к бедрам, сжимали груди. – Тут висит видеокамера? Коля?

– Коля? – рассмеялся он. – Интересно, куда делся Дон Корлеоне? – Лифт остановился, и двери раскрылись, но Николай продолжал удерживать Машу, глядя победно на ее смятение. Тогда Маша вдохнула поглубже и тоже решилась – просунула руки ему под рубашку. От восторга у Маши перехватило дыхание, она почувствовала под ладонями сильное, упругое спортивное тело, почувствовала биение сердца.

– Мария Андреевна! – воскликнул Николай, изумленно глядя на Машу. – Что вы себе позволяете! Как вам не стыдно?

– Я же теперь рыжая, вы сами сказали, – пожала плечами Маша.

Гончаров помедлил, но все же отпустил Машу на волю, совсем чуть-чуть, недалеко. Он перехватил ее ладонь, запустил свои пальцы между ее и крепко сжал.

– Идем, – шепнул он, потянув девушку за собой. Через секунду они оказались в его квартире, и мягкий полумрак просторного холла был как сигнал к действию. Двери закрылись за ними с тихим щелчком, и они остались наедине. Шутки были отброшены вместе с Машиной ветровкой в горошек. Николай спешил, словно всерьез боялся, что все снова оборвется, что он опять останется в одиночестве размышлять о том, что же пошло не так. Но все, что испугало Машу в прошлый раз, теперь ничего не значило, а после всего, что она пережила, перечувствовала за последние недели, она боялась того же самого, что и Гончаров. Маша подняла руки вверх, позволив Николаю стянуть водолазку. После этого она осталась почти без всего, и Николай замер, желая наглядеться на нежную полуобнаженную девушку с перепуганными глазами на пол-лица.

– Ты восхитительно хороша!

– Кто бы мог подумать, что на тебя произведет такое впечатление рыжий цвет, – прошептала Маша неуверенно. Николай завел руки за ее спину и расстегнул бюстгальтер. Тонкие бретельки покорно слетели с Машиных плеч, Николай взял ее за запястья и поднял их, прижал Машины руки к стене, не желая дать ей даже шанс прикрыться от него. Он наклонился, провел губами по ее шее, по плечам, поднялся и поцеловал ее в губы.

– Это не имеет никакого отношения к твоим волосам, – прошептал он. – Просто я люблю тебя.

Глава 12

Лучшее снотворное

Сердце хочет того, чего хочет сердце. Логика и разум замолкают, когда говорит тело. В двадцать три этот голос громче летнего грома, мощнее, чем взрыв, ярче, чем световое лазерное шоу. Волю тела не переменить, не обмануть, не заглушить вином. Нет ничего прекраснее ночи с любимым, нет ничего страшнее безответной любви. После всех этих недель, проведенных в выжигающей пустыне одиночества, Машино тело никак не могло насытиться – не верило в то, что источник не собирается никуда исчезать.