— Про меня и Гришу? Знает. Только про ребёнка не знает. Я поэтому и уехала, побоялась… как он отреагировать может.

— Вот это, кстати, правильно. Тот ещё психопат.

Я грустно улыбнулась.

— Не знаю, до истории с твоим братом я ничего отталкивающего в Серёже не замечала. Он был… идеальным мужем.

— Да? Это наверное потому, что ты была идеальной женой. Серёжа очень любит всё идеальное. Прямо хлебом не корми, дай кому-нибудь пыль в глаза пустить. Чтоб все вокруг от зависти умерли.

На это мне сказать было нечего. Что есть, то есть. Правда, я раньше не относила эту черту характера любимого мужа к недостаткам. Искренне считала, что он для меня старается, не для себя.

А Алёна разглядывала меня, и в её взгляде появилось любопытство, словно она впервые меня видела.

— Я сразу сказала: ты красивая и Гришке, с его прошлым, не пара. Но он так за тебя уцепился. Я ещё тогда заметила, прямо глазами тебя ел. Теперь понимаю почему.

Я кивнула, надеясь, что особой горечи, которую я почувствовала после её слов, на моём лице не отразилось.

— Да. — Растянула губы в искусственной улыбке. — Я переходящий трофей. Жаль только, что я с самого начала об этом не догадывалась. Но Гриша молодец, как ты говоришь, упорный. Довёл свою партию до конца, Серёжу уел.

— Досталось тебе, да?

— От Серёжи? Да нет. Ему настолько противно становилось при виде меня, что он побрезговал на меня руку поднять.

— Но Гришка… — Она снова головой качнула, все еще не веря. — До чего додумался. А я ведь как чувствовала, что замыслил что-то. Как вернулся, прямо извёлся весь. Все думает да гадает, думает да гадает, и молчит. Спрошу чего, отмахивается, мол, не дурак, сам всё знаю. Но я так и знала, что он Сережку достанет, по любому. А уж если нашла коса на камень… Я тебе честно скажу, Сережка против него слабоват. Выдержки у него столько нет, как у Гриши. И это всегда сказывалось. Вместе их видишь, и сразу понимаешь, кто заводила. Гришка всегда впереди был, на полшага, но впереди. Ему по жизни деликатности не достает, привык с плеча рубить, а Сережа он похитрее, он как змей-искуситель, все вызнает для начала, почву прозондирует и тогда уже осторожно ступает. Но чутья у него Гришкиного нет, вот чтобы сразу и верно поступить. Когда Гриша начинал, все наобум делал, ни в чем не разбирался, а поднялся за пару лет. Помощник понадобился, дружков потянул за собой. Как я ему говорила тогда… И что вышло?

— А что вышло? — задала я вопрос, который меня очень давно мучил.

Алена рукой махнула в расстройстве.

— Партнера их столичного убили, у нас в городе. Дело было громкое, и все выходило так, что только их бизнесу это выгодно. Незадолго до убийства поспорили прилюдно, потом деньги делить начали, судиться принялись, и выходило так, что столичные барины процесс выигрывали, большой кусок тогда отхватить могли. А потом этого застрелили, прямо в гостиничном номере, не успел он в право собственности войти. Вот в милиции и решили, кто убийство организовал. И так у них все ловко сошлось… — Алена горько усмехнулась.

— Они? — тихо спросила я.

А Алена вдруг оживилась и в некоторой горячности произнесла:

— Не знаю! Там помимо Гришки охотников до чужих денег тьма. А мне Гоша сказал: не лезь. Я и не полезла. Но посадили-то Гришку! Конечно, разве можно нашего Серегу в тюрьме представить? А потом Алку обработал. Думает, я не знаю и не помню, как она порхала без мужа-то, расцвела вся. И только от меня глаза прятала. Сережа очень чуткий, — передразнила она незнакомую мне женщину и даже сплюнула с досады. Затем поднялась и прошлась по кухне. — Что я могу сказать? Понимаю я брата, он Сереге, как себе доверял, все мне объяснить пытался, что… Да что теперь об этом? Вот только вышло все по-моему. Ельский осмелел, заматерел, превратился в местного олигарха. А кому всем этим обязан, забыл? Надо его, конечно, на место поставить, но не так же.

Я едва заметно усмехнулась и разгладила кофту на животе.

— Как Ефимов сказал: око за око.

Алена руки на груди сложила, присматривалась ко мне внимательно.

— Гришка хороший, Насть. Он для тебя и для ребенка все сделает, уж я-то его знаю. Но если ты захочешь. Потому что иначе не выйдет ничего.

— Я не могу его остановить, — сказала я, чувствуя, как вновь начинаю задыхаться от бессилия. — Ты понимаешь, что у нас будет за жизнь в этом городе? Я не хочу так жить, и ребенка своего я на растерзание им не отдам. Он не слушает меня, но я не буду выбирать между ним и сыном, потому что выбирать нечего. Гриша проиграет.

— Он заставил тебя вернуться?

— Скажем так: он поставил меня перед фактом.

— Но если бы ты на самом деле не хотела…

Я глаза отвела.

— Наверное, ты права. Если бы я на самом деле не хотела, не приехала бы ни за что. — Я помолчала. — Я не хочу с ним жить, просто потому, что я боюсь. Он не отступится, Алена. Они так и будут изводить друг друга. Меня уже достали, а следующими кто будут? Дети, родные, матери? — Я сглотнула. — Он не может уехать отсюда, он не отступится, он ведь гордый! Он гордый, а у меня ребенок будет. И я не собираюсь становиться вдовой через пару лет, или ждать, когда он отсидит очередной срок за убийство, на этот раз моего бывшего мужа. А все к этому идет. Я сама слышала, как Сережа грозился его пристрелить. Может быть это были только слова, но как долго они еще будут расходиться с делом? Когда им обоим надоест делиться?

— Я пыталась его остановить, Насть.

Я кивнула.

— Верю. И верю, что у тебя ничего не получилось.

Гоша в кухню заглянул, окинул нас серьезным взглядом.

— Не надоело еще языками-то чесать?

Я отвернулась, а Алена на мужа рукой махнула.

— Не учи. Все о вас, мужиках проклятых, говорим. Все вам неймется, и рядом с женами не сидится.

Гоша удивленно моргнул.

— Ты чего, Ален? Я сегодня даже из дома не вышел.

— Ты не вышел, а Гришка где? Куда его черти унесли?

— Дела у него.

— Дела, — повторила она недовольно, потом кивнула на меня. — Вот его дела теперь, а он улетел, только и видели его.

— Да ладно вам, вернется, — проворчал Гоша, косясь на мою расстроенную физиономию. — Обедать будем? Дети-то голодные.

Я поднялась, взяла стопку тарелок со стола и кивнула.

— Конечно, будем. Я на стол накрою.

Гриша хоть обещал в городе не задерживаться, но вернулся только к ужину. Я к тому моменту уже извелась, хотя и старалась не показывать, что расстроена. Болтала с Алисой, листала вместе с ней журналы мод, которые она коллекционировала, обсуждала наряды, а сама украдкой на часы поглядывала. Губы кусала, и про себя гневалась: ведь знала, знала, что так все и будет. И поэтому, от своих знаний, не задала Гришке ни одного вопроса, когда он все-таки соизволил появиться. Он, видимо, понимал, что виноват, потому что сразу ко мне подошел, поцеловал, надеясь меня задобрить, и принялся рассказывать о том, как он занят был и что все его дела безумно важные. Я кивала, листала журнал, не собираясь с ним спорить или ругаться. А он, в надежде подлизаться, спросил:

— Может, завтра по магазинам пройдемся? Что ты хочешь?

Я на него посмотрела.

— Гриша, я за последний месяц поправилась на размер. Как ты думаешь, что я могу хотеть?

Он виновато потупился, осознав, что покупками вряд ли меня заинтересует и выпросит прощение.

— Ну, прости. Я, правда, не думал, что так сильно задержусь. Больше не повторится.

— Повторится, — не поверила я, а он попытался все перевести в шутку.

— Кто-то из нас должен работать, хоть иногда.

Спорить было глупо, и поэтому я промолчала. Со стороны наблюдала, как Гриша ужинает и о чем-то негромко с Гошей переговаривается. Оба выглядели серьезными и деловитыми, но тон не повышали, почти шептались, и поэтому расслышать я ничего не смогла, как ни старалась. Только мысленно Алену похвалила, когда та, проходя мимо брата, не удержалась, и тюкнула того по макушке. Гришка возмутился.

— За что?

— За то, что такой идиот.

Он насупился, на меня взглянул, но я только улыбнулась, правда, глаз от страницы журнала не подняла. А любимый осознал:

— Вы спелись.

— Еле оттащил их друг от друга, — сообщил ему Гоша, и тут же поинтересовался: — Тебе не икалось?

Гришка затылок потер и промолчал, правда, сурово хмурясь при этом.

Но позже, когда мы остались один на один в комнате, я все-таки спросила:

— И на какой стадии твои «дела»?

На Гришку я не смотрела, разглядывала детские распашонки и костюмчики, которые мне Алена дала. Крохотные, синенькие и голубенькие, которые остались после Вани, некоторые он даже обновить не успел, так быстро вырос. И я их теперь разглядывала, раскладывала на постели и не могла скрыть удовольствия. Гриша искал что-то в ящике письменного стола, а услышав мой вопрос, с ответом помедлил.

— Ну, как тебе сказать…

— Как есть, так и скажи.

— Мы делим бизнес, это дело непростое.

— А деньги уже поделили, судя по твоей новой машине?

Он хмыкнул, возражать не стал, но решил меня поправить:

— Он вернул мне долг, я не считаю это дележкой. Это справедливо.

— Все-таки додавил.

— Назови, как хочешь.

Я улыбнулась, разглядывая крохотную матроску.

— Прелесть какая, да, Гриш?

— Наверное, — с некоторым сомнением отозвался Сулима. — Больше чем уверен, что это подарок матери. Только не говори ей, что тебе понравилось, иначе она подарит нашему маленькую ковбойскую шляпу. Она любит эпатировать публику.

Я заинтересовалась.

— Ты так и не рассказал мне о матери.

Он ящик закрыл, поднялся и руки на груди сложил, привалившись плечом к стене.

— Наша мама… Как бы помягче выразиться? Она называет себя художником.