— И просил не называть имён, так?

Я покаянно кивнула.

— Так.

Серёжка не спускал с меня тяжёлого взгляда.

— Сколько раз после этого вы встречались с Сулимой?

Я сглотнула, стала смотреть в сторону. И твёрдо сказала:

— Один раз, у клуба.

— Что он от тебя хотел? — рассвирепел муж.

— Я не стала с ним разговаривать, Серёжа. Села в машину и уехала. — Осмелилась взглянуть на Ефимова. — Ведь на съёмке это видно? Что я уехала?

— Видно, — не стал он спорить.

— Вот и хорошо. — Я молчала, наблюдала за тем, как мужчины переглядываются, с намеком, потом спросила: — Серёжа, ты с ним знаком?

Муж не ответил, зыркнул на меня, потом подошёл к столу, взял фотографию, скомкал и бросил на пол. Я взглядом за смятым снимком проследила. Никаких слов уже было не нужно.

Я томилась в ожидании, мечтая, чтобы мне разрешили уйти, хотела сама пожаловаться на плохое самочувствие, но Серёжка вновь повернулся ко мне и вдруг спросил:

— Что он тебе про меня говорил?

— Про тебя? — Я всерьёз растерялась, покачала головой. — Ничего.

Серёжка прищурился недоверчиво. А я торопливо заговорила:

— Он выспрашивал меня про мужа, но это было из любопытства. Как мне показалось.

Серёжа усмехнулся.

— Из любопытства, говоришь. И что ты ему рассказала?

— Ничего. С какой стати я буду ему что-то говорить? Он же… уголовник.

— Уголовник, — кивнул муж и, кажется, остался доволен моим ответом.

Я приложила холодную дрожащую руку к своему лбу. Решила пожаловаться на головную боль.

— Я пойду к себе. Если можно…

Серёжа кивнул мне и тут же отвернулся, а я вышла из гостиной на ватных ногах. Дошла до лестницы, поднялась на несколько ступенек и опустилась на них. Вцепилась в перила. В гостиной было тихо, прошло около минуты, прежде чем я услышала ехидный голос Ефимова.

— Что-то мне всё это напоминает.

— Заткнись, — посоветовал ему мой муж.

— Конечно, дело твоё, но зная Гришку, я бы задал твоей жене немного другие вопросы.

— Заткнись, сказал.

— Да заткнусь я, заткнусь. — Ефимов усмехнулся. — Гришка — мстительный сукин сын, и надеяться, что он не вернётся в город после отсидки, было глупо. А раз вернётся, захочет получить своё. И не только деньги, Серёг. Ты это понимаешь?

— Облезет.

— Ага.

— Он сам нарывается. — Серёжка проговорил это странным, незнакомым тоном, от которого у меня мурашки поползли по коже. — Сам развязывает мне руки.

— Вот и объясняй это Коту. Я не при делах.

— Да? Кидаешь меня?

— Почему? Ты просил меня узнать, кто похитил твою жену — я узнал. Да с самого начала знал, но тебе нужны были доказательства. Я и их тебе достал. А вот связываться с Гришкой я не буду. Я ему ещё кое-чем обязан.

— Ты обязан? Ефим, опомнись, это когда было? В прошлом веке, в другой жизни. Нет больше Гришки, ему давно нет места в этом городе. Сколько ещё он будет дёргаться?

— Пока ты не вернёшь ему должок.

— Советуешь отдать? — не поверил Серёжка.

— Советую подумать.

— Мы не уживёмся в одном городе. Всё равно пристрелим друг друга. Так чего ждать?

— Решай это сам.

Я прижалась лбом к перекладине перил, сухие губы облизала, а, услышав шаги, взгляд подняла и увидела Ефимова, который направлялся к выходу. Он меня тоже заметил, усмехнулся, когда понял, что я всё слышала, и что-то такое ещё проскользнуло в его взгляде, полное понимание ситуации, что его ещё больше развеселило. Но он и не подумал остановиться и что-то сказать, из дома вышел, а я, собравшись с силами, поднялась и пошла наверх. Ясно было одно — моя семейная жизнь не рушится, она уже рухнула. И кое-кто этому очень поспособствовал.

Оставалось лишь удивляться, почему я столько времени так отчаянно не хотела замечать, что Гриша ведёт себя не как похититель, которого наняли для охраны. Он всегда говорил, что ему заплатили, а детали чужого преступления ему не интересны. Но сколько раз я слышала обрывки странных фраз, которые, конечно же, надо было сложить воедино, а не отмахиваться от них. И я бы это непременно сделала, если бы не отвлеклась на чувства и эмоции. Без конца убеждала себя, что он не причём, что он жертва обстоятельств, как и я, и надо помочь ему избежать законного наказания и гнева дружков. А выходит, что он сам всё это придумал. Меня украли по его указке, и он лично мною занимался, наверное, получая от этого извращённое удовольствие. А потом ещё и спать со мной начал, про себя посмеиваясь над бывшим дружком. А я, как последняя дура, всё это ему позволила. Позволила разрушить свою жизнь, мою любовь к мужу, счастье, которым так гордилась ещё совсем недавно. А потом появился Григорий Сулима, и вывернул мою жизнь наизнанку. Я уверена, что у него был чёткий план действий, он продумывал каждый шаг и, наверное, каждое слово. Ведь как-то ему удалось сбить меня с толка? Осторожно выспрашивал меня про мужа, про нашу семейную жизнь, даже о планах на будущее. Каждый день мне врал, занимался со мной любовью и врал. А ещё просил не зацикливаться на чувстве вины, ведь это не измена!..

От злости и бессилия я заревела. Ходила по спальне и в буквальном смысле руки заламывала. Выражение «заламывать руки» всегда казалось мне странным и глупым, я понять не могла, что оно означает, а вот сегодня поняла. Хотелось заорать, затопать ногами, начать бросаться на стены, но я вместо этого обхватывала себя за локти, сжимала кулаки, потом взмахивала руками, не зная, как избавиться от тяжести в груди. Мне нечем было дышать. В какой-то момент тошнота стала непереносимой, и я кинулась в туалет, потом долго не могла отдышаться. Едва сумела подняться на слабых ногах и добраться до раковины, чтобы умыться и прополоскать рот.

— Стася, тебе плохо?

Я головой мотнула, мужа оттолкнула, чтобы пропустил меня в комнату, и рухнула на постель. Голова сильно кружилась, я даже глаза открыть не могла.

— Я вызову «скорую», — решил Серёжка, понаблюдав за мной минуту.

— Нет! — Я постаралась справиться с собой. — Я просто переволновалась. Сейчас пройдет.

Сережа на край постели сел, смотрел на меня, но дотронуться не решался.

— Малыш, прости. Я не думал, что он на такое решится. Но это ведь… чокнутый сукин сын. Украсть тебя удумал.

Я крепко зажмурилась и взмолилась:

— Серёжа, хватит. Я не хочу об этом больше говорить. Не могу…

— Хорошо, хорошо. — Он всё же погладил меня по спине, потом укрыл одеялом. — Отдохни.

Следующий день начался с того, что я поняла: не могу смотреть мужу в глаза. И не из-за стыда, который испытывала последние недели, а просто-напросто боюсь. Боюсь увидеть в его глазах нечто страшное и для меня незнакомое. Вчера, подслушивая его разговор с Ефимовым, я очень четко осознала, что многое про Серёжку не знаю. О своем прошлом он всегда говорил с неохотой и иронией, намекая на то, что времена тогда были лихие, а он был молод и горяч, и, без сомнения, совершал ошибки, о некоторых до сих пор жалеет, но исправить уже ничего не может. Единственное решение: не позволять себе повторять их. А вот теперь я всё больше уверялась в том, что лихие времена не прошли для него бесследно, и натворить он успел, куда больше, чем признавался, да и привычки и способы решения проблем остались прежние, просто он в последние годы старательно их маскировал за солидностью и деловым подходом. Но послушав вчера, насколько спокойно он рассуждает: а не пристрелить ли ему надоевшего Гришку Сулиму, я всерьёз впечатлилась. Не знала, что и думать, если честно. Дурацкая затея с похищением враз перестала быть чьей-то игрой и банальным желанием подзаработать, она превратилась в опасную авантюру, и Гриша, наверняка, знал с самого начала, на что идет. Поэтому столько раз говорил мне: молчи, молчи до последнего.

— Как ты себя чувствуешь?

Я смотрела в свою тарелку, примяла ложкой взбитый творог.

— Хорошо.

— Больше не тошнит?

Я проглотила комок, вставший в горле, затем покачала головой.

— Нет. Это от нервов.

— Наверное. Но ты бы показалась врачу.

— Зачем? Причин для переживаний от этого меньше не станет.

— Стася.

— Серёж, со мной всё в порядке.

Он недовольно вздохнул, и вроде бы решил внести ясность.

— Ты сама виновата. Тебе нужно было сразу мне всё рассказать, а не платить кучу бабок какому-то уголовнику.

— Вчера ты сказал, что это копейки по сравнению с тем, что он требует.

Серёжа в раздражении отодвинул от себя тарелку.

— А ты не бери в голову лишнее, и к мужским разговорам не прислушивайся. Они тебя совершенно не касаются. Я сам разберусь.

— Неужели ты не можешь с ним договориться? Отдай ему деньги, пусть уедет.

Серёжа в досаде губами пошевелил.

— У меня столько нет, — проговорил он негромко.

Я взглянула в растерянности.

— Что?

— У меня нет столько денег! Они все в дело вложены. А делить с ним бизнес я не буду, ясно?! — Он произнёс это таким тоном, словно не сомневался, что я непременно передам Гришке его слова. Я поторопилась отвернуться. — Я пахал, пока он сидел, и он не вернулся к разбитому корыту. Как оказалось, все эти годы, я его капиталы множил, раз он с меня их требует.

— Вы вместе работали? — Я поневоле попыталась представить Гришку на месте мужа в его кабинете на пятнадцатом этаже нового офисного здания в центре города, в костюме за две тысячи долларов, обсуждающим миллионные сделки по поставкам вторсырья, и, признаться, не смогла.

Серёжа посверлил меня взглядом, но так и не ответил, из-за стола поднялся.

— Мне нужно на работу, — глухо оповестил он. — А ты, будь добра, не езди сегодня в город.

Я промолчала. Комкала в руках льняную салфетку, и дождаться не могла, когда на меня снизойдёт озарение. Когда я пойму, как нужно поступить и что, вообще, делать дальше? Озарения не было, и я страдала. Через полчаса, забыв о просьбе мужа, засобиралась в город. Нужно было увидеться с этим вруном и подлецом Гришкой, чтобы кое-что прояснить. Коля, снова заступивший на смену, и явно предупреждённый моим мужем о том, что мне выезжать из дома не следует, попытался возразить, но я никак не отреагировала, только прикрикнула: