— Ты никак ждёшь? — издевательским шёпотом поинтересовался он.

— Вот ещё, — фыркнула я. — Просто ты топаешь, как слон, — соврала я. Легла, а сама обдумывала, как бы мне ему намекнуть, чтобы шёл ночевать в другую комнату, дом, слава богу, не маленький. Но снова пререкаться с ним я как-то опасалась. И пока опасалась, он разделся и лёг. На пионерском от меня расстоянии. Я поняла так, что он всё-таки обижен. Подумать только! Стокилограммовый малыш обиделся на меня за то, что я не пошла у него на поводу. Я взяла и ещё отодвинулась. И назло ему, и для того, чтобы не задохнуться от резкого запаха алкоголя. Гришка голову отвернул, дышал в сторону, и вскоре его дыхание стало глубоким и ровным. А я продолжала лежать, и смотреть на него. В темноте видела лишь очертания, но мне большего и не нужно было. Думала о том, что совсем скоро всё останется позади. Наконец-то. И, наверное, я испытаю невиданное облегчение. Так хочется поскорее его испытать, потому что пока что, с каждым днём, я теряюсь всё больше. Реальность отступает, её заслоняет лес, старая избушка, болото и этот человек, который сейчас спит рядом. С какой стати он, вообще, спит рядом со мной, в одной постели? Никого другого кроме мужа рядом со мной быть не должно. Но это случилось, и я не знаю, что делать и как всё это поскорее забыть. Прошлую ночь, грозу, чужие губы на своём теле, ощущения, предательские и низменные. Может быть я и смогу соврать Серёжке, смогу скрыть и не проговориться о произошедшем, но как вычеркнуть из памяти своё предательство — не знаю. И с каждым днём вранья и скрытничества, предательство будет разрастаться и, в конце концов, я сама стану считать себя законченно лгуньей. Но не зря же говорят, что есть ложь во благо. И иногда нужно совершать плохие поступки, спасаясь. И я поступила именно так, я спасала свою жизнь, и если Сережа не узнает страшной правды, ему будет намного легче жить. Так что я поступаю правильно, а с собственной совестью я постараюсь договориться.

Одно неизменно: я хочу, чтобы всё поскорее закончилось. Хочу свою жизнь обратно, покой и стабильность.

Проснулась я оттого, что Гришка сильно сжал меня, потягиваясь. Глаза открыла, тут же загородилась рукой, спасаясь от яркого солнечного света, и следом уже поняла, что крепко прижата к мужскому телу, и мужчина за моей спиной просыпается. Вздыхает, тыкается носом мне в шею и потягивается. В первый момент, ещё находясь в полудреме, я откинула голову ему на плечо, позволила себя погладить по боку и животу, а следом глаза в страхе распахнула и поспешила отодвинуться. Но это не так-то просто было сделать, Гриша держал меня крепко, в инстинктивном желании добиться взаимности и продемонстрировать степень своего утреннего желания. Это я как раз хорошо чувствовала, и запаниковала. Но вырываться и кричать было опасно, и поэтому я попыталась осторожно отодвинуться от него, потом села на постели, всё ещё удерживаемая мужской рукой. На Гришку посмотрела, он лежал с закрытыми глазами, уткнувшись носом в мою подушку, щёки потемнели от щетины, и так он выглядел ещё более зверски, а оттого странно — лёжа на белоснежном сатиновом постельном белье. И я впервые разглядела побелевший от времени шрам на его ребрах с левой стороны. Сглотнула, от накатившего волнения, взгляд отвела, а потом потрясла Гришку за плечо.

— Просыпайся, Гриш.

Он угукнул без всякого намерения открыть глаза. Я ещё потрясла и добавила требовательности в голос.

— Гриша.

Он выдохнул, губами причмокнул и перевернулся на спину, раскинув руки в стороны. Я решила дать ему минуту, волосы пальцами расчесала и собрала их в хвост. Посмотрела за окно и неожиданно вздохнула, как перед тяжким испытанием. Почувствовала взгляд, направленный мне в затылок, повернулась, но сказать ничего не успела, дверь без стука открылась и в комнату заглянула Алёна. На руках у неё был ребёнок, и она, кажется, запоздало вспомнила о том, что неплохо было бы проявить деликатность. А я, хоть и была в футболке, которая скрывала от постороннего взгляда мою наготу, под её взглядом ощутила себя голой и смутилась.

— Вы разбудить просили. Автобус через час.

Гриша со стоном потянулся.

— Встаём, Алён.

Она дверь закрыла, Гришка без всякого промедления на кровати сел, наклонился за своими джинсами, а я продолжала сидеть, не в силах справиться с эмоциями. Этим утром они меня прямо душили, а смысла их я понять не могла.

— Ты только не пропадай снова, — попросила его Алёна на прощание, целуя в щёку и пристально вглядываясь в его лицо. — Звони обязательно. И матери позвони.

— Конечно.

— Не конечно, Гриша, а позвони. Мне надоело оправдываться перед ней.

— А ты не оправдывайся. Скажи всё, как есть.

— Ты шутишь?

— Нет, — серьёзно ответил он, а после улыбнулся и обнял сестру за плечи. — Я позвоню завтра, — пообещал он.

— Хотя бы через неделю позвони.

Он усмехнулся.

— Хорошо, через неделю.

Алёна перевела на меня взгляд и неожиданно попросила:

— Напомни ему, чтобы позвонил.

Я рот открыла, не зная, что сказать. В итоге кивнула.

— Конечно.

— Да, ты мне напомни, — передразнил Гриша, когда мы на улицу вышли. — Через недельку.

— А что я должна была ей сказать? — огрызнулась я.

Он плечом дёрнул и взял меня за руку. Шаг мы ускорили.

На автобус едва не опоздали. Когда подошли, он уже подъехал к остановке, мы заторопились, но я всё же успела краем глаза увидеть Свету, которая выходила из магазина. Увидела нас, остановилась и приложила руку к глазам, закрываясь от солнца и наблюдая за нами. Я не удержалась и махнула ей рукой, а за это Гришка несильно ткнул меня кулаком в поясницу, когда я в автобус входила.

— Куда мы направляемся? — спросила я, когда автобус в город въезжал.

— За ключом от банковской ячейки. Где он, говоришь?

— В маминой квартире, — с готовностью отозвалась я, приберегая плохие новости напоследок. — Вот только…

Гриша голову повернул и вперил в меня тяжёлый взгляд.

— Что?

— От неё ключей у меня нет. Как ты понимаешь.

— А-а. Ну, это ничего.

— Да? — подивилась я. — Что ж, тебе виднее. И ещё…

— Что ещё?

— В соседней квартире живёт Серёжина мама. Как нам мимо неё пробраться?

Гришка разглядывал меня почти с умилением.

— Дорогая, если бы ты знала, как ты меня бесишь.

Я отодвинулась от него, прижимаясь плечом к холодному стеклу.

— Я же тебе говорила об этом, — возмутилась я шипящим шёпотом. — Говорила, что тётя Валя жила с нами дверь в дверь.

— Где ключ лежит?

— В комоде. Там такая шкатулочка, синенькая, с голубым бантиком. А почему ты спрашиваешь?

— Я один пойду, ты подождёшь на улице.

— Да? — Хотела спросить, как он собирается в квартиру попасть, но взглянув на его небритую, устрашающую физиономию, решила, что мне лично без разницы, как он внутрь попадёт. И вместо расспросов начала его инструктировать: — Вот в этой синей шкатулке ключ, с биркой, а ещё… На стенке, там где книги, лежат мои водительские права. Их тоже возьми, они понадобятся.

— А почему права там?

— Это старые. Я их потеряла… думала, что потеряла, мне другие сделали, а потом я эти нашла. Ну и… — Гришка всё смотрел и смотрел на меня, смотрел и смотрел. Я разозлилась и стукнула его по руке. — Хватит на меня таращиться, лучше запоминай.

— Я стараюсь.

От его тона я пренебрежительно фыркнула и отвернулась к окну.

Оказавшись в городе, я неожиданно почувствовала дискомфорт. За две недели в лесу отвыкла от шума и людей. А ещё мне казалось, что как только я выйду из автобуса, на меня набросятся с криками: «Нашлась, нашлась, она нашлась!». Но никто ко мне не бросился, даже не взглянул в мою сторону. Ещё бы, с волосами, заплетёнными в хвост, в дешёвенькой футболке и джинсиках с барахолки, я выглядела обычной дачницей. Гриша снова взял меня за руку, и мы направились на троллейбусную остановку, чтобы добраться до квартиры моей матери. Почти не говорили, и даже зайдя в троллейбус, разделились: я села на сидение, а Гришка стоял на задней площадке и зорко на меня поглядывал. Наверное, боялся, что на какой-нибудь остановке я неожиданно вскочу и сбегу от него, а он среагировать не успеет. Конечно, можно было бы попробовать, и у меня даже все шансы были, вот только… Смешно признаться в этом, но я хотела отдать ему эти деньги. Чтобы быть уверенной в том, что он уедет. Чтобы не думалось, чтобы не оглядываться с опаской, ожидая, что он появится, желая стребовать должок. А ведь ещё может изловчиться и сообщить Серёжке кто и почему помог мне сбежать из плена. Этого точно допустить никак нельзя, и я решила подстраховаться. Отдать ему деньги и распрощаться навсегда. Ведь ему глупо будет болтаться по городу с такой прорвой чужих денег.

— Только попробуй сбежать, — предупредил меня Гриша, когда мы к дому подходили. Он подтолкнул меня к зарослям сирени, мы ненадолго там обосновались и принялись оглядываться, изучая территорию. Точнее, Гриша пристально приглядывался к тому, что происходило во дворе, а я лишь бестолково таращилась, от барабанной дроби в висках ничего не слыша и не воспринимая. А когда я на его слова никак не отреагировала, он меня за руку дернул. — Ты слышишь меня?

— Слышу, — отозвалась я сквозь зубы.

— Если ты смоешься…

— Куда я смоюсь, идиот, ты в квартиру моей матери идешь.

Гриша удовлетворенно кивнул.

— Помни об этом.

Я разозлилась, больше оттого, что чувствовала себя крайне неспокойно, и поинтересовалась:

— Ты идешь?

— Не шипи на меня, я сам знаю, что делать. — Отвернулся, и снова начал оглядывать двор, а я нос морщила, потому что в кустах пахло далеко не сиренью, а скорее уж кошачьей мочой.

Через двадцать минут Гриша все-таки ушел, я видела, как он не торопливо шагает к подъезду, курит, и совсем не выглядит взломщиком квартир, не смотря на свою внешность. Я осталась нервничать в кустах, притопывала ногой от нервозности, и успокаивала себя тем, что много времени, чтобы обнаружить нужные вещи, ему не потребуется. Вот только вопрос, как он в квартиру попадет?