— Боже мой… — Накрылась одеялом с головой и сильно зажмурилась.

Грозы я всегда боялась, не смотря на то, что и родители, и Сережка говорили про заземление, про то, что в современных домах никакой опасности удара молнией не существует, но я не думала об опасности, я боялось того, как гремит гром и угрожающе сверкает молния. А переживать грозу в маленьком домике посреди леса мне и вовсе раньше не приходилось. Вот тут я уже вспомнила и про заземление, которого точно нет. Рядом, конечно, лес, но дом-то стоит на полянке, и кто знает, чем всё это закончится. А уж молния больно ярко и часто сверкает, я такого не припомню. Я нос из-под одеяла высунула, потому что нечем стало дышать, голову с дивана свесила и посмотрела на Гришу, который спал на полу, посапывал во сне, и ни о какой грозе не беспокоился. Я даже хныкнула от обиды.

В какой-то момент не выдержала и села на постели. Гроза разошлась не на шутку, и уходить не собиралась, хотя пора бы уже. Во дворе что-то загромыхало, Гриша голову с подушки приподнял и прислушался. Заметил, что я сижу, и спросил:

— Чего не спишь?

— Там что-то упало, — зашептала я ему.

— Ванна железная упала. Спи.

Я вздохнула.

— Не могу. Почему она не уходит?

— Бушует вдали от города, — с неким непонятным мне удовольствием, проговорил Григорий, лёг и потянулся.

— А если пожар? Если молния в дерево ударит? Или в нас?

— Насть, хватит себя запугивать.

— А вдруг? — не отставала я. — Что мы будем делать?

— На улице ночевать, — буркнул он, недовольный моими приставаниями.

Небо снова раскололось на части, как мне показалось, прямо над крышей нашего дома, и дождь ударил стеной, с новой силой, словно и не затихал пару минут назад. Я снова зажмурилась, зная, что после грома последует ослепительная вспышка молнии. Вцепилась в одеяло, сосредоточившись на своих чувствах, даже не сразу почувствовала другого человека рядом.

— Двигайся, — недовольно попросил Гриша, — я спать хочу.

Подушку свою пристроил рядом с моей, и лёг. А потом опрокинул меня на подушки. Я спорить не стала, свернулась калачиком за его спиной, глаза закрыла и принялась считать про себя. Пять… Вдох… Десять… Выдох… Двадцать… Удар грома… Двадцать пять… Я прижалась лбом к Гришиной спине, не желая видеть молнию.

— Насть.

Я всхлипнула и пожаловалась.

— Я домой хочу.

Он пошевелился, как мне показалось, вздохнул, нашёл мою руку и заставил обнять его. Моя ладонь оказалась на его груди, и я замерла, чувствуя, как бьётся его сердце. Совершенно спокойно. Он не боялся грозы.

Уснула я под грохот грома. Прижатая к стене на узком диване, мужчиной, которого ненавидела всей душой, я заснула, измученная второй неудачной попыткой бежать из плена и страхом из-за сильной грозы. А утром проснулась, почувствовав рядом с собой движение. Сначала не поняла в чём дело, приоткрыла один глаз и увидела Гришину спину, он сел на постели, ноги на пол спустил и потянулся с чувством. Поднялся, прошёл к окну и распахнул его настежь. В комнату ворвалась блаженная прохлада, пение птиц и запах травы после дождя. Я осторожно пошевелилась, а после замерла, когда поняла, что Гришка собирается снова лечь и не на свой спальный мешок, а ко мне. Я только на другой бок перевернулась, якобы во сне, и так замерла, затаив дыхание. Он лег, рук ко мне не тянул, пока по крайней мере, подушку свою кулаком поддал, и вроде бы собрался снова заснуть. Потом руку на меня положил. Я зажмурилась крепче, уговаривая себя потерпеть. Вот только кое-кому уже не спалось. Я чувствовала чужой настырный взгляд, затем рука с моего живота исчезла и прикоснулась к моим волосам, что по подушке раскинулись.

— Ты их красишь?

Глаза я открыла. Оказывается, этот гад в курсе, что я не сплю.

— Нет.

— Никогда не встречал людей с таким цветом волос. Вроде блондинка, а вроде рыжая.

— Может, ты уберёшься на пол?

— Что, уже не страшно?

Я вздохнула.

— Это была минута слабости.

— А может, у меня сейчас тоже минута слабости? И я сейчас добрый.

— Пошёл к чёрту.

Он хмыкнул. Продолжал перебирать мои волосы, я напряглась и едва терпела, а затем испуганно охнула, когда Гришка неожиданно зажал мои волосы в кулаке и с силой потянул на себя. Сопротивляться было невозможно, и я выгнулась, чтобы облегчить боль.

— Ты с ума сошёл?

Он подбородок мой рукой обхватил, закидывая мне голову назад, тянул меня за волосы, и я невольно прижалась спиной к его телу. И то, что почувствовала, меня всерьёз напугало, что уж тут скрывать.

— Сюрприз, — проговорил он мне в губы. — Это ведь так удивительно, заманить мужика к себе в постель, проспать с ним всю ночь в обнимку, а потом удивляться последствиям. Ты удивлена, детка?

— Не смей, — выдохнула я, хотя говорить было весьма проблематично, если Гриша продолжать сжимать мою челюсть.

— Ты же хочешь домой, — напомнил он. — Всего пара часов — и к вечеру ты будешь дома.

Я попыталась развернуться, благо он волосы мои отпустил, я умудрилась вывернуться буквой зю, и оказалась с ним лицом к лицу, уперлась руками в его грудь.

— Ничего я не хочу, — пыхтела я, с таким усердием, словно пыталась с места тепловоз сдвинуть. Занятие бесполезное, потому что пока я теряла силы, Гришка наблюдал за моими стараниями со снисходительностью, а когда я выдохлась и от бессилия взвыла, перехватил мои руки и легко перевернул меня на спину. Мои глаза наполнились слезами. — Отпусти, пожалуйста.

— Почему?

— Я не могу, — прошептала я.

— Почему? — с нажимом переспросил он.

— Я не могу! — выкрикнула я ему в лицо. — Не могу, не хочу! — И заревела.

Странно, но я прочитала его в глазах довольство. Оно мелькнуло и исчезло. Гришка всё ещё лежал на мне, я чувствовала тяжесть его тела, хотя он и упирался одним локтем в постель, видимо, боясь меня раздавить. Отпустил мои руки, и я не сразу, но поняла, что лежу под ним, абсолютно доступная, смотрю в его глаза и плачу.

— Не реви, — попросил он.

— Я не могу.

— Ненавидишь?

— Господи, — воскликнула я, не сдержавшись, — неужели это так странно, что я мужа люблю?

— Да люби ты кого хочешь. Я от тебя любви не жду. — Так как руки были заняты, он наклонился и губами едва-едва коснулся моего подбородка. Я перестала лить слёзы, всхлипывать и дыхание затаила. Чувствовала его губы, которые поначалу легко касались, потом осмелели, прошлись по моей нижней губе, но не поцеловали, спустились ниже. Я задёргалась, сопротивляясь, но когда Гришина рука легла на мой живот, в страхе затаилась. Сердце колотилось, я не знала, что делать и кого звать на помощь, боялась любым неосторожным движением распалить его, и без того чувствовала, что он сильно возбуждён. А мужчины в таком состоянии не всегда реагируют на просьбы и сопротивление, даже активное. А что взять с бывшего уголовника? Его пальцы добрались до резинки моих трусиков, я тихонько завыла, понимая, что меня собираются изнасиловать, а Гриша шею мою нацеловывал, а потом впился в неё губами. Я охнула, стукнула его кулаком по спине, а он оторвался от меня, рассмеялся, не скрываясь, и отодвинулся, вроде бы в один момент, потеряв ко мне интерес. А я за шею схватилась, понимая, что след от засоса точно останется.

— Ненавижу, ненавижу, — твердила я позже, когда сумела вырваться из дома. Сидела в высокой траве на полянке, размазывала слёзы по щекам, и боялась возвращаться в дом.

С того утра наши отношения изменились. Я старалась держаться от Гриши на расстоянии, лишних вопросов не задавала и по большей части отмалчивалась и отводила взгляд. Каждый раз, когда он обращал на меня своё внимание, мне чудилась опасность, казалось, что он схватит меня и кинет на постель, а я даже достойного сопротивления оказать не смогу. Что я могу сделать со здоровым мужиком? Особенно злым и возбуждённым? То, что он меня хочет, стало очевидным. Уж не знаю, инстинкт ли сработал, или он назло Поляку хотел переспать со мной, лично для меня никакой разницы не было. Я начала его бояться, сильнее, чем в первый день, оказавшись здесь. Тогда он мне казался опасным психопатом, а сейчас превратился в потенциального насильника. Истерические рыдания комом в горле вставали каждый раз, когда он оказывался ко мне в опасной близости. Думаю, он видел и понимал моё состояние, но особого раскаяния или попытки загладить свою вину, я в нём не наблюдала. Что ещё больше убедило меня в том, что Гришка настоящий мерзавец.

Через день приехал Смурной, один, без напарника. И даже в дом не вошёл. Я наблюдала за ним в окно, как он к Грише подошёл, как они руки друг другу жали, а потом отошли к отремонтированной ограде и начали разговор. Из дома я услышать ничего не могла, и злилась поэтому. Судя по лицам, обсуждали они что-то серьёзное, Смурной махал руками и что-то Грише доказывал, а тот только ухмылялся в сторону. Из дома я всё-таки вышла, обежала его и замерла за углом, привалившись к стеночке. Можно было, конечно, подобраться поближе, прошмыгнув за кустами, но рисковать не хотелось. К тому же, мужчины к тому моменту перешли на повышенные тона, и я многое отсюда слышала.

— А я говорил, что перемудрили, — зло выговаривал Смурной, возмущаясь. — А кое-кому неймётся, всё в игры играем. На хрена мне эти игры? Пристрелить его надо было, вот и вся недолга!

— Успеется, — отозвался Гриша.

— Серьёзно? Ты созрел, как я понимаю?

— Ну, за такие-то бабки… Что он мне, родной?

— А ты сможешь? — вроде бы усомнился Смурной. — Поляк свою армию до зубов вооружил.

— Дело не в армии, Антох, дело в моём желании. А оно крепнет с каждым днём, — Гриша проговорил это с какой-то особой ненавистью, у меня даже сердце ёкнуло.

— Во-от, — взвыл его дружок. — Я тебе когда об этом говорил? А ты всю плешь мне проел!..