Рождение малышки внесло в жизнь Богдановых приятные заботы. Молодые родители с радостью окунулись в каждодневные, изматывающие и одновременно придающие силы заботы о дочке. Постепенно наладился ритм, полностью подстроенный под потребности беззащитного комочка. В семье никак не могли выбрать имя для своей принцессы. Только через два месяца отец пошел в загс регистрировать маленького человечка. На семейном совете наконец пришли к соглашению. Кроха родилась тридцатого сентября. Мама и бабушка логично хотели назвать малышку Софьей, дед – Ксенией, он не придерживался никаких календарей. Отец загадочно улыбался. Он говорил, что еще раздумывает, кому отдать свой голос. Еще раз просмотрев церковный календарь, книгу толкования имен, все-таки остановились на Софье. Регистрировать малышку поручили отцу. Каково же было изумление домочадцев, когда, раскрыв свидетельство о рождении, они прочли: Богданова Аэлита Владимировна. После молчания, достойного пера Гоголя, прорезался праведный гнев возмущенной бабушки.

– Что на тебя нашло, Владимир? Как ты мог так поступить? Надо было деда посылать.

Володя только улыбался, глядя на дочурку. Он давно задумал сделать это. Чувство вины за обман, конечно, было, но счастливый отец надеялся, что его поймут.

– Она такая особенная. Ее появление – чудо. Только подумаю, как из микроскопической клеточки. – он замолчал, переводя дыхание, и обвел окружающих восхищенным взглядом: – У нее должно быть неземное имя, красивое и загадочное, как Вселенная.

– Чем же тебе Софья не подошло? Сколько в нем смысла, красоты, божественного. Кира, скажи хоть слово своему мужу! – Мама Киры не могла смириться с происшедшим.

– Елена Петровна, не сердитесь, прошу вас. Я ведь хотел показать всему миру, что моя дочь необыкновенна!

– Бог с тобой, дорогой зять. Мне внучка дорога, как бы ее ни назвали. Пусть так, лишь бы не болела. – Теща раздосадованно махнула рукой. Тесть неопределенно покачал головой.

Молодая мама молчала, покусывая губу. С одной стороны, муж поступил по-свински, с другой – он так здорово все объяснил. Он всегда умел красиво все обосновывать.

– Лита так Лита, – только и сказала она, беря малышку на руки. – Доченька, а папа твой мастер на сюрпризы. И не какие-то, на всю жизнь.

Эту семейную байку Лита впервые услышала от деда. Потом от мамы, бабушки, отца. Каждый вносил в рассказ что-то свое. Он стал притчей, которая разрасталась, обрастала новыми подробностями, прибаутками. Неизменным оставалась лишь безмерная любовь к ее героине. Такая же беспредельная, как фантазия человека, впервые придумавшего Аэлиту.


Улыбаясь, Лита поднялась и потянулась. Пора окунуться, скоро обед. Она поняла, что, задумавшись, слишком долго загорала. Посмотрев вверх, увидела солнце прямо над головой: должно быть, уже полдень. Провела ладонью по разгоряченным плечам. Не хватало еще перегреться. Лита с удовольствием окунулась. Море отдавало свою прохладу, возвращая бодрость, желание двигаться. Лита плавала долго, потом легла животом на омываемую плещущимся прибоем гладкую гальку. Она расслабилась, впитывая приятный холодок отшлифованных камушков. Идти на обед не хотелось. Но и оставаться больше под палящими лучами не стоило. Так, уговаривая себя подняться, Лита продолжала лежать. Через некоторое время молодая женщина почувствовала какой-то дискомфорт. Необъяснимое чувство заставило ее поднять голову. В двух шагах от нее стоял загорелый высокий мужчина и, улыбаясь, наблюдал за нею. Его седые волосы не сочетались с бронзовым цветом обласканного солнцем лица и стройным, мускулистым телом. На вид ему было под пятьдесят. Лита поднялась и, отряхивая прилипшую гальку, вопросительно посмотрела на него.

– Я наблюдаю за вашим одиночеством десятый день. Это срок для того, чтобы мысли улеглись. Я прав? – приятный баритон заставил девушку волноваться.

– Кажется, у меня в голове полный ералаш, но я справлюсь с этим, – Лита не замечала, что давно улыбается.

– Хорошо, тогда давайте знакомиться. Меня зовут Георгий.

– Аэлита. Можно просто Лита.

– Вот не думал, что у вас такое имя, – неподдельно изумился мужчина.

– Не подходит?

– Имя говорит о многом, накладывает отпечаток на характер, поведение, судьбу. На месте ваших родителей я бы назвал вас Софьей, – увидев, как застыло лицо девушки, поспешил добавить: – Я не психолог, но все дни, что наблюдал за вами, мысленно обращался к вам именно так. Почему вы так смотрите на меня?

– Мистика, – перестав улыбаться, Лита всплеснула руками. – Мама и бабушка тоже хотели этого, но отец.

Она рассказала историю своего имени, не замечая, как пристально разглядывает ее новый знакомый, но в его взгляде не было ничего назойливого. Он располагал к себе, от него не хотелось бежать. Приятное разнообразие в веренице спокойных, однообразных дней. Одиночество было прервано, но пока Лита не жалела об этом. Георгий слушал и ругал себя за то, что столько дней не мог решиться подойти. Вдруг Лита спохватилась и стала быстро собирать вещи в пляжную сумку.

– Вот заболталась. Мне пора идти.

– Это я виноват, не вовремя затеял разговор. Честно говоря, до вечера я просто не дожил бы, – его загорелое лицо выражало беспокойство.

Он нарушил ее уединение, захочет ли она общаться еще? Проще было бы спросить об этом, но он молчал.

Молодая женщина настолько понравилась ему, что он совершенно потерял способность трезво мыслить. Красноречие изменило ему, опыт прожитых лет отошел на дальний план. Сейчас здесь был только несмелый влюбленный мужчина. Он давно не ухаживал за женщинами. После того как овдовел, он не видел рядом никого, кто бы привлек его внимание. К противоположному полу у него с юных лет было особое отношение. Георгий даже не предполагал, что способен ощущать настоящую страсть. К тому же ему всегда казалось, что он интересует женщин постольку, поскольку туг его кошелек. Работа предполагала многочисленные знакомства, связи. Он давно научился распознавать заискивание, подхалимаж, плохое подыгрывание. Сейчас Георгий ловил себя на мысли, что за всю жизнь не испытывал ничего подобного. Он завороженно наблюдал за каждым движением Литы. Общение с ней не тяготило, приносило удовольствие. Она не напускала на себя загадочный вид, не кокетничала, вела себя просто, естественно. Что заставило ее все эти дни искать одиночества? Наверняка здесь разбитое сердце. Кажется, не обошлось без комплекса вины. Мартов чувствовал это интуитивно. Сопереживал, глядя с балкона своей дачи, как она прикуривает одну сигарету за другой, а потом, как в омут, с головой бросается в море, плавая до изнеможения. Образ стройной, резвящейся в море девы постоянно возникал в его воображении. Он отвык желать женского общества и удивлялся навязчивости собственной фантазии. Сдался Мартов только сегодня – слишком властный импульс прошел по всему телу. Он заставил его вести себя решительнее, и пока Георгий ни о чем не жалел. Все оказалось лучше, чем он мог себе представить. Только робость, сковавшая тело и язык, мешала довершить то, ради чего он пришел. Ему пришлось дать строгий приказ охране, чтоб не высовывались.

Не хватало прийти на первое свидание, как под конвоем. Еще рано утром Мартов распорядился готовить обед на двоих. Это было слишком самонадеянно, но в своем возрасте он мог позволить себе форсировать события. Выдержав пронизывающий взгляд экономки Елены Васильевны, он отправился навстречу манящему, лишившему покоя образу. Теперь нужно было только преодолеть робость и сказать подготовленный текст. Но женщина опередила его.

– Спасибо, что пообщались со мной. Наверное, я действительно отдыхаю среди этих огромных камней и разогретой гальки. Наслаждение молчанием и отсутствием всякой лжи – скоро я буду лишена этого. Осталась какая-то неделька, и конец отдыху. Обидный закон жизни: все хорошее очень быстро заканчивается.

– Кем вы работаете?

– Врачом-кардиологом на «скорой». Люблю свое дело, но ужасно устаю морально. Вид человеческого страдания. – Лита не договорила, на ее лице промелькнуло выражение горечи, неприятных воспоминаний.

– Врач должен мужественно переносить чужую боль, иначе он не сможет реально помочь, борясь с собственными эмоциями.

– Да, вы правы. Слишком я мягкотелая, и не только в работе. – Она вновь выглядела расстроенной. Мартов почувствовал себя виновным в том, что затронул больную тему.

– Извините, я не хотел будоражить наболевшее.

– Вы здесь ни при чем. Все дело только во мне. До свидания, и еще раз спасибо.

Закинув сумку за спину, Лита не спеша пошла в сторону общего пляжа. Ступни вгрузали в шуршащую огненную гальку, но она продолжала идти босиком, бросив шлепанцы в сумку. Ей нравился этот обжигающий ковер.

– Лита, Лита, подождите! – Мартов догнал ее и, наладив сбивающийся от волнения ритм дыхания, тихо сказал: – Я не могу отпустить вас. Я так долго думал, что и как сказать, целую речь подготовил и решил, что проще без всяких формальностей. Останьтесь, я приглашаю вас на обед. Обещаю, что буду соблюдать все законы гостеприимства. Соглашайтесь, прошу.

– Не понимаю, – прошептала Лита. Ее слова заглушил плеск волн. Еще громче, казалось, застучало в висках. Сладкая нега мягко окутала уставшее тело. Глаза потеряли способность видеть что-либо, кроме этого призывного взгляда незнакомого мужчины. Похоже на начало того, чего она старалась избежать. Она почувствовала, как сжалось все ее естество от одной мысли, что к ней прикоснутся мужские руки. Потом пришли совсем иные ощущения. Курортный роман. Неловкость, брезгливость, чуть ли не отвращение сменили волну приятных ощущений от знакомства. – Не нужно опошлять! Ради бога, избавьте меня от этого!

Она резко повернулась и, прижимая мешавшую сумку, побежала прочь. Накатывающиеся слезы сдерживало приближение к пляжу пансионата, где любители позагорать поглощали последние предобеденные лучи. Как, должно быть, смешно она выглядит со стороны. Но вдруг Лита почувствовала необъяснимое желание оглянуться. Она должна увидеть, что он делает.