Плюхаюсь на ковер и открываю рюкзак. В маленьком переднем кармашке нащупываю карандаш, именно там, где я его и оставила, среди кучи фантиков. Кручу его в руке, между пальцев, точно так же, как это делал Беннетт сегодня утром, когда я вошла. Я закрываю глаза и вспоминаю, как он улыбался мне, когда протягивал карандаш. И начинаю обдумывать план, как бы мне его теперь вернуть.

Глава 5

Тянуть время.

Так или иначе, все детали моей превосходной стратегии по возвращению карандаша Беннетту сводятся к тому, что я буду тянуть время. Я буду медленно идти на испанский, поэтому у меня совершенно не будет времени, чтобы вернуть ему карандаш до урока. А вот потом, когда прозвенит звонок на ланч, я встану, повернусь, загородив Беннетту дорогу, и отдам ему карандаш. Если все пойдет по плану, то я смогу продолжить с ним разговор по дороге в столовую.

Я подхожу к двери, мое сердце колотится как сумасшедшее. Звенит звонок, как раз вовремя, я вхожу в класс, но не успеваю даже пройти мимо сеньора Арготты, как он уже хлопает и объявляет:

— Разговорная практика! Время двигаться, класс! — Он так этим воодушевлен, будто только что объявил о празднике.

О, нет! Только не разговорная практика. Худшее, что сейчас мог придумать Арготта - именно эти упражнения в маленьких группах. А ведь я так идеально рассчитала время прихода, но какое это будет иметь значение, если Беннетт окажется на другом конце класса.

Тем временем Арготта расхаживает между рядами парт, делит нас на пары и раздает ламинированные карточки с ситуациями, в которых никто и никогда не сможет оказаться, ни во время путешествия по Испании, ни в какой-либо другой стране мира. Мне тоже достается карточка, и я зажмуриваюсь в ожидании худшего. Открываю один глаз и читаю: «Партнер № 1. Вы проходите собеседование на вакансию официанта/официантки в одном из элитных ресторанов Мадрида. Партнер № 2. Вы владелец этого ресторана». Я смотрю на Алекса, моего постоянного партнера в этих упражнениях, он подмигивает мне.

Но тут Арготта останавливается и поворачивается ко мне.

— Сеньорита Грин в пару с сеньором Купером, por favor (исп. – пожалуйста).

Что? Нет! Простите сеньор, но я просто не могу быть партнером Беннетта Купера. Ведь я всю ночь представляла, как буду отдавать ему карандаш. Как я снова спрошу у него – теперь уже без контроля со стороны Эммы и Даниэль – не он ли все-таки был на треке в понедельник. Я собиралась спросить его, почему тогда он вел себя так, будто знает меня, а сейчас, будто мы не знакомы. Я в малейших деталях представляла себе эту беседу, но в мои планы совсем не входило говорить с ним на испанском.

Можно выйти из класса, притворившись, что мне внезапно стало плохо. Или можно пойти и занять место рядом с сеньором Кестлером на другой стороне класса, будто я не разобрала, что сказал учитель из-за его жуткого акцента. Но, как всегда, было уже поздно. Беннетт слышал все указания так же четко, как и я, и теперь смотрит на меня, словно хочет сказать «не бойся, я не кусаюсь». Он делает движение головой вверх, словно просит меня подняться, я встаю, он разворачивает мою парту к себе лицом.

— Привет! — говорю я, как только мы занимаем свои места.

— Привет! Анна, правильно? — Сейчас, произнося мое имя, Беннетт выглядит совершенно спокойным, ни намека на то странное поведение два дня назад в столовой.

— Ага. — Я опускаю глаза и смотрю в стол, куда угодно, лишь бы не в его глаза, иначе рискую утонуть в них снова. — А ты Беннетт.

Он кивает.

— Тебя обычно называют Бен? — Боже! Ну зачем я это спросила!

Он улыбается.

— Нет. Просто…Беннетт.

И опять я вся покраснела как рак. Интересно, ему бы хотелось увидеть меня с нормальным цветом лица, мне вот хотелось бы увидеть его с другой стрижкой.

— Спасибо, что одолжил. — Я протягиваю ему карандаш, а у самой на языке вертится столько вопросов к нему, что только успевай задавать, но когда он сидит так близко, прямо напротив меня, не могу произнести ни слова.

— Всегда, пожалуйста, — говорит он, и кладет его в углубление деревянной парты. Должно быть, этот карандаш обладает какими-то особыми свойствами, раз втянул нас во все это.

— Какое у нас сегодня задание? — спрашивает Беннетт, наклоняясь вперед, я просматриваю вопросы.

— Боюсь, это довольно трудно. — Я протягиваю руку и кладу карточку со словами перед ним.

Он берет ее и расплывается в улыбке.

— О, ну это легко. — И он наклоняется вперед, словно собирается раскрыть мне какой-то секрет. — Я уже проходил собеседование на должность официанта, и это было как раз в Мадриде.

— Что, серьезно?

— Нет, конечно, — он улыбается, — я шучу.

Кажется, я рассмеялась слишком громко.

— Хорошо. — Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить нервы, и прижимаю руки к парте, так будет незаметно, что они трясутся. Теперь уже я наклоняюсь к нему и говорю:

— Вообще не представляю, как надо наниматься на работу в этой стране, хотя и в любой другой тоже.

Забираю карточку у него со стола и откидываюсь на спинку стула, стараюсь выглядеть как можно более расслабленной.

— Итак, — начинаю я, старательно произнося испанские слова, — расскажите мне о вашем опыте работы официантом, сеньор Купер.

Беннетт начинает подробно описывать свою работу в воображаемых ресторанах по всей Испании. Отлично построенными предложениями он описывает свой профессиональный опыт в уборке крошек. Он объясняет, каким образом он может уговорить посетителей заказать блюдо дня вместо того, что они уже выбрали. Рассказывает, что может одновременно обслуживать десять столиков и даже большие праздничные ужины и что он всегда получает больше чаевых, чем все другие официанты. Он рассказывает обо всем этом с невозмутимым видом и еле заметным блеском в глазах.

Я понимаю его испанский, но мне все равно приходится сосредоточиться, чтобы понять все слова. У него красивое произношение. Его голос спокойный и уверенный, ритм неторопливый, и я практически не могу пошевелиться, очарованная силой его голоса. Теперь он рассказывает об еще одной выдуманной работе в ресторане Севильи под названием «El Mesero Mejor», что значит «Лучший официант».

В конце его рассказа я невольно улыбаюсь. Смеюсь. И даже немного прихожу в трепет. И вот он, наконец, подводит итог:

— Как вы видите, я прекрасно подхожу для вашего ресторана.

Даже не знаю, сколько времени прошло между его последним предложением и следующей фразой:

— Ну и? — Подняв брови, он ждет ответа.

Понимаю, что он опять заметил, как я уставилась на него, в смущении закусываю губу и жду, когда вспыхнет мое лицо, но этого почему-то не происходит. Тогда я продолжаю:

— Вы приняты на работу. — И пожимаю плечами.

— Ух ты! Вот так просто? — говорит он, уже на английском. — Легко с таким управляющим как ты.

Пытаюсь ответить что-нибудь умное, но в голове, как назло, пусто.

— Ты замечательно говоришь по-испански, — произношу я вместо этого.

— Я был в Барселоне прошлым летом, обучающая программа.

Я улыбаюсь, представила его живущим в Барселоне в семье местных жителей.

— Я тоже бы так хотела. Это, наверное, очень круто – там жить, полностью погрузиться в чужую культуру.

— Да.. Это было просто потрясающе! — Он кладет руки на парту. — А ты? Ты когда-нибудь была в Испании?

— Нет, — отвечаю я еле слышно. — Я.. вообще нигде не была. Я работаю в книжном магазине отца и много времени провожу в отделе про путешествия. Только так и узнаю об остальном мире.

— Ты меня удивляешь. — Он наклоняется ко мне ближе, словно хочет раскрыть секрет. — Я всего третий день здесь, и мне кажется, что в этой школе все только и делают, что путешествуют.

— Так и есть. — Я пожимаю плечами. — Боюсь, только… что я не из их числа.

— Итак, ты работаешь в книжном магазине. — Это скорее утверждение, чем вопрос. — И читаешь книги о путешествиях.

Я смотрю на него и пытаюсь придумать ответ. Я невероятно смущена тем, что оказалась самым бедным учеником в этой школе для богатых, но ему это знать ни к чему.

— Так и есть. А ты, я вижу, много путешествуешь.

— Я? — Он смотрит на стол. — Да. Можно сказать и так… — Он умолкает, пытаясь сдержать улыбку.

— Я люблю путешествовать, — говорит Беннетт. Должно быть, выражение лица выдает смущение, потому что он тут же становится серьезным и поясняет. — Да. Я много путешествую… Всегда, когда есть возможность.

— Везет тебе. — Это прозвучало как-то резко, поэтому мне тут же захотелось забрать свои слова назад. — Извини. Я, наверное, показалась тебе грубой. Я не хотела.

— Нет.

Он же не виноват в том, что я практически никуда не выезжала за пределы штата.

— Ты не была грубой.

— Думаю, тот, кто хочет путешествовать, найдет способ это сделать. Просто нужно подойти к этому творчески.

Внезапно появляется сеньор Арготта и оказывается в пределах слышимости, тогда Беннетт снова переключается на испанский. Он смотрит мне прямо в глаза и говорит:

— Знаешь, есть такое выражение «La vida es una aventura atrevida o no es nada» (исп. – Жизнь – это либо дерзкое приключение, либо ничто).

Затем смотрит украдкой и задумывается.

— Не помню, чьи это слова.

Я еле заметно улыбаюсь.

— Что? — Беннетт улыбается вместе со мной, хотя и озадачен, что же меня так развеселило.

— Хелен Келлер, — шепчу я, вспомнив плакат, провисевший целый год в кабинете английского у мисс Уотерс, когда я училась в седьмом классе, на нем была изображена белая парусная лодка, борющаяся с течением, внизу была цитата «Жизнь – это либо дерзкое приключение, либо ничто».

— И скорее всего она сказала это не на испанском.

Я стараюсь сдержать улыбку, но не получается.

— Нет, скорее всего, нет.

Мы оба широко улыбаемся и продолжаем смотреть друг на друга, но мне приходится разорвать эту связь – смотрю наверх, нужно убедиться, что Арготта не слышит, как мы разговариваем на английском. Но он прохаживается по классу, склоняется над одной из групп, чтобы помочь им с переводом. Когда я снова поворачиваюсь к Беннетту, то обнаруживаю, что он все это время не отрывал от меня глаз.