А когда папа вышел из комнаты, я начала прикреплять красные кнопки, одну за другой. В прошлом году мы с классом ездили в столицу штата. Итак, одну кнопку крепим к Спрингфилду. Однажды мы всей семьей ходили в поход по Баундари-Уотерс, так что я ставлю одну кнопку на северо-востоке Миннесоты. Четвертое июля мы провели в городе Гранд-Рапидс, Мичиган. Тетя живет на севере Индианы, куда мы ездим дважды в год. Ну вот, пожалуй, и все. Четыре кнопки.

Сперва я видела лишь жалкое скопление красных кнопок вокруг штата Иллинойс, но сейчас, глядя на карту, я понимаю, что имел ввиду мой отец. Карта словно звала меня узнать, что скрывается за каждым ее квадратным дюймом, звала увидеть все это своими глазами, сделать мой маленький мир больше, кнопка за кнопкой.

Бросаю последний взгляд на карту и устремляюсь вниз по лестнице, следуя за чудесным запахом, доносящимся из кухни. Еще даже не спустившись, я уже знаю, что сейчас отец наливает из кофейника две кружки – один черный кофе для себя, и второй, с молоком, для меня. Он протягивает мне кружку, и я хватаю ее.

— Доброе утро. Мама уже уехала?

— Она встала еще раньше тебя. У нее сегодня утренняя смена. — Я делаю глоток, папа смотрит на меня, а сам украдкой поглядывает в окно. — Где ты сегодня бегала? Все-таки на улице еще довольно темно. — Его голос кажется встревоженным.

— В кампусе. Как обычно. — Не стоит пока рассказывать ему о парне со стадиона. — Там еще и холодно. Первая миля далась особенно тяжело. — Я наполняю чашку мюслями с изюмом и плюхаюсь на стул возле стойки.

— Ты же знаешь, что ты всегда можешь ко мне присоединиться, — говорю я с усмешкой и знаю, что произойдет дальше.

Он смотрит на меня, подняв брови. — Разбуди меня как-нибудь июньским утром, и я с удовольствием побегу с тобой. Но раньше июня тебе меня из постели не вытащить, ты не подвергнешь меня этой пытке.

— Слабак.

— Да. — Он кивает головой и поднимает кружку в качестве шутливого тоста. — Да, я такой. Куда мне до моей Анни. — Он качает головой. — Я создал монстра.

Это благодаря папе я увлеклась бегом. В средней школе он был финалистом национальных соревнований по кроссу в штате Иллинойс. А сейчас, когда эти славные победные деньки позади, он просто превратился в сумасшедшего папу в профессорской спортивной куртке, который всегда стоит за линией финиша, бурно хлопает и подбадривает меня громогласным голосом, способным свалить самые крепкие дубы в лесу. И сейчас, когда сезон бега по пересеченной местности уже закончился, становится еще хуже, ведь я бегаю на треке, где он никогда не пропадает из виду, и нет деревьев, которые смогли бы заглушить его. Но как бы сильно он не смущал меня, он все же меня любит. И поэтому он единственный, кому я по-прежнему позволяю называть себя Анни.

Папа возвращается к чтению газеты, а я допиваю кофе и доедаю хлопья в уютной тишине. В отличие от мамы, которая считает, что тишину непременно нужно чем-то заполнить, папа всегда позволяет ей витать вокруг. Но тут наш покой нарушает сигнал машины, это Эмма.

Папа выглядывает из-за газеты: — Твоя британка приехала.

Я чмокаю его в щеку и выхожу из дома.

Двигатель автомобиля, стоящего на подъездной дорожке, тихо гудит, я иду настолько быстро, насколько позволяет покрытая льдом дорожка. И когда наконец-то распахивается дверца новенького Сааба Эммы, я вздыхаю с облегчением и падаю на теплую кожу сидения.

— Доброе утро, дорогая. — Щебечет Эмма Аткинс, я слышу ее британский акцент. Она включает заднюю скорость и практически вылетает с подъездной дорожки. — Ты уже слышала? — Выпаливает она с такой силой, словно эта информация уже несколько часов распирала ее изнутри, и вот, наконец-то, она смогла ею с кем-то поделиться.

— Конечно же, нет. — Я смотрю на нее и закатываю глаза. — Разве я могу узнать о чем-то раньше тебя?

— У нас с сегодняшнего дня новый ученик. Он только что переехал из Калифорнии. Вот здорово, правда? — Хотя Эмма и повидала мир, но в США других штатов, кроме штатов Среднего Запада не видела. Поэтому Калифорния была для нее чем-то вроде фантастической американской диковины, как замороженный заварной крем или хот-дог на палочке в кукурузной муке.

— Всё новое – это хорошо, — произношу я и еще раз внимательно смотрю на нее, замечая, что теней она сегодня нанесла больше, чем обычно, украшений тоже надела много, а форменную миниюбку сделала еще более «мини». Видимо мысли о новом ученике не оставляли ее с самого утра, с момента, как она проснулась. Когда мы останавливаемся на светофоре, она тянется к зеркалу заднего вида и растирает помаду на губах кончиком пальца. Хотя никакая дополнительная помощь ей вовсе и не требуется. Эмма – англичанка, но выглядит как бразильская супермодель – высокие, четко очерченные скулы и темные знойные глаза. А я вот сегодня даже блеск для губ не потрудилась нанести. И когда мы вместе будем заходить в школу, будет совсем не важно, для кого наряжалась Эмма, все головы будут повернуты в ее сторону.

Но еще более необычным, чем все эти изменения ее внешности, было то, что она не включила музыку. Я дотягиваюсь до бардачка и начинаю продираться сквозь кипу дисков, они цепляются и скребутся друг о друга, наконец, мои пальцы нащупывают замшевую поверхность. Я извлекаю на свет ярко-розовый футляр для дисков, который подарила Эмме на день рождения в прошлом году, и начинаю складывать диски в пластиковые кармашки.

— Эй! Почему-то ты не очень взволнована? Это важная новость, Анна. Последним нашим новым учеником был… — и она замолкает, барабаня пальцами по рулю, так она обычно делает, когда задумывается.

Я не поднимаю взгляда и не отрываюсь от своего занятия, чтобы закончить за ней предложение, — была я.

— Точно?

Я пожимаю плечами и киваю. — Да. Восьмой класс. Прыщи и скобки. Жуткий клетчатый джемпер с надписью «Вестлейк». — При мысли о последнем я вздрагиваю. — Новый ученик. Им была я.

— Действительно… — она смотрит в окно и все еще размышляет, как будто есть хоть один шанс, что я могу оказаться неправа. А потом говорит: — Так и есть, — тянет ко мне руку и щиплет за щеку.

— И посмотри, как здорово получилось. Без тебя мне пришлось бы все петь одной. Послушай, мы скорее до школы доедем, чем ты диск выберешь. Вот, - Эмма протягивает руку и вытаскивает один сверху. — Vitalogy (прим. пер. Третий студийный альбом американской рок-группы Pearl Jam). Просто отлично.

Мы слушали новый диск Pearl Jam практически без остановки последние три месяца. Эмма вставляет диск в стерео и включает звук настолько громко, насколько это не искажает басы. Она смотрит на меня и улыбается, двигаясь в такт музыке, тихо звучат первые гитарные ноты «Corduroy», затем начинают нарастать, пока не превращаются в устойчивый ритм, машина наполняется звуком. Присоединяются басы, сначала мягко, потом громче, я откидываюсь на сидение. Мы слушаем последние пять нот вступления, и вот он – наш выход, мы смотрим друг на друга и поем.

The waiting drove me mad.…

You’re finally here and I’m a mess….

Мы поем каждое слово, громко и фальшиво, но последняя минута песни - инструментальная, и вот где мы отрываемся по-настоящему. Я играю на невидимой гитаре и трясу головой, Эмма играет на руле, словно на барабанах, ее пальцы летают над ним и шлепают по коже. И тут Эмма добавляет немного хореографии в наше прибытие – в тот самый момент, как затихают последние гитарные аккорды, она сворачивает на наше обычное парковочное место и поворачивает ключ в замке зажигания.

— Знаешь, Pearl Jam выступят в Солджерфилде (прим. пер. Название стадиона в Чикаго) этим летом. Попроси Веснушку достать нам билеты.

— Прекрати так его называть, — я с трудом сдерживаю смех. — Его зовут Джастин. Хорошо, я спрошу, возможно, он достанет нам билеты…

Она смотрит на меня и поднимает брови. — Возможно? Да брось, он сделает все, о чем бы ты ни попросила. Этот парень без ума от тебя.

— Ну нет. Я знаю его с пяти лет. Мы просто друзья.

— А он-то об этом знает?

— Конечно, знает. — Мои родители и родители Джастина знакомы уже много лет, и большую часть из них мы с ним были неразлучны. Но рано или поздно все меняется. Раньше Джастин Райли был для меня словно уютный спортивный костюм, но превратился в платье для вечеринки. Милое, но не всегда удобное.

— Ладно. Тогда может быть ты любезно попросишь своего друга достать нам билеты на Pearl Jam? — Она уже почти вышла из машины, как вдруг останавливается, захваченная новой мыслью. — Стой! А что если он не сможет их достать? Что тогда?

Я внимательно смотрю на нее. — Ты очень хочешь увидеть Pearl Jam этим летом, Эм?

Она кивает. — Конечно.

— Тогда вспомни, когда в последний раз ты не получала то, чего хотела?

Она задумалась, а я застыла в ожидании. Потом она просто пожимает плечами и улыбается. — Я что, такая испорченная?

— Нет, — лгу я. Эмма смотрит на меня глазами обиженного щенка, и я произношу: — Ну может иногда, но я все равно тебя люблю. — Наградой мне служит улыбка.

Мы с Эммой проходим мимо группы студентов у бокового выхода, останавливаемся на коврике у входа, наблюдаем, как обогреватель заставляет таять снег на нашей обуви, и тот каплями стекает вниз. И тут я понимаю, что за все утро это самый удобный момент. Если я кому и хотела рассказать о том, что произошло на стадионе, так это Эмме, и сделать это нужно было сейчас, вот только я не знаю, с чего начать. Как рассказать лучшей подруге о парне, который внезапно возник из воздуха, улыбнулся мне, а потом также внезапно исчез, как и появился, прямо у меня на глазах, и который не оставил ничего, кроме отпечатка на снегу и тайны, нестерпимо зудящей и требующей разрешения.

— Эм?

— Да?

— Могу я рассказать тебе кое-что… странное? — Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что никто нас не подслушивает. Одно дело – рассказать лучшей подруге, что ты сошла с ума, и другое дело, если эта новость начнет распространяться по школе со скоростью света.