Но Полин не собиралась навещать приют. Она занималась сбором средств для него, выписывала чеки, но дальше этого заходить не хотела. Раз в год миссис Перселл набиралась смелости и намекала Полин, что она могла бы усыновить ребенка. Но все знали, что это были за дети: незамужние матери, которым они были не нужны, оставляли их на пороге приюта. А Полин хотела собственного ребенка, чужой ей был не нужен совершенно.

Она вернулась в свою палатку для стрельбы из лука и подала Луизе стакан с холодным лимонадом.

– Боже, какая жара! – сказала Луиза, с благодарностью принимая стакан.

Полин не переставала удивляться, как ее подруга не падает в обморок в таком тугом корсете, надетом под платье из плотного шелка. Когда Луиза ходила по палатке, Полин было слышно, как скрипят в ее корсете пластинки из китового уса.

– Я так завидую твоей стройности, Полин, – проговорила Луиза без намека на зависть. – Ты всегда такая свежая, словно на тебя не действует жара. А посмотри на меня. Вот что значит иметь детей. Я старалась похудеть, но приходится приглядывать, как для нас восьмерых готовится еда, и снимать пробу. И это трижды в день!

Полин собрала луки со стрелами и разложила их на столике.

– Тебе везет – продолжала Луиза. – Джадд в школе, Колин часто обедает в клубе. Тебе легко избежать искушения.

Но Полин не слушала ее, погрузившись в свои мысли. «Я знаю, что Колин способен любить, – размышляла она. – Выходя за него замуж, я понимала, что он едва ли полюбит снова, но я знаю, что в глубине души у него хранится способность любить». Ей как-то случилось наблюдать проявление этой любви, когда девять лет назад она заехала навестить Кристину и увидела Колина, сидевшего рядом с молодой женой. Он был таким нежным, заботливым, влюбленным до самозабвения. В нем должен остаться глубоко скрытый источник нежных чувств. Полин думала, что, возможно, ошиблась, полагая, что Колин не может полюбить, и по этой причине она не смогла найти путь к этому роднику, а он, может быть, остается там, в ожидании ее.

– Боже, посмотри только на эту девушку! – воскликнула Луиза. – Готова поклясться, что она взрослеет не по дням, а по часам!

Полин обернулась и увидела направляющуюся к ним старшую дочь Луизы Минерву Гамильтон. Высокая, с темными миндалевидными глазами, чувственным ртом и копной красивых волос, Минерва, стоявшая на пороге шестнадцатилетия, притягивала взгляды мужчин. Полин заметила, как они поворачиваются, глядя ей вслед.

– Молодые люди начали к нам заглядывать, – обмахиваясь веером, говорила Луиза. – Я говорю себе, что она еще слишком молода. Но потом вспоминаю, что сама я вышла замуж за мистера Гамильтона в восемнадцать лет, а Минерве всего два с половиной года до восемнадцати. И подумать только! – она рассмеялась. – Я считала, что у меня с малышами покончено наконец, а теперь вот думаю, что скоро, может быть, и бабушкой стану!

Полин очень хотелось сказать Луизе, чтобы та замолчала. С большим трудом она сдержала себя и погрузилась в размышления о том, как вызвать у Колина любовь к ней и зачать ребенка.


Колин стоял перед раскрытыми дверями кабинета, ведущими в сад, и полной грудью вдыхал горячий и сухой воздух. Не верилось, что оставался один месяц до календарной зимы. Ночь, скорее, напоминала январскую, чем апрельскую. Как и другие овцеводы в колонии Виктория, он молил Бога, чтобы засуха не отразилась на качестве шерсти. На мировом рынке цены на шерсть упали. Двадцать лет назад шерсть шла по цене двадцать два цента за фунт, а теперь она не дотягивала и до двенадцати. Увеличивать годовой доход Килмарнока становилось все труднее. А теперь еще и эта засуха.

Колин смотрел на свое отражение в окне и видел лицо отца, тринадцатого владельца Килмарнока, человека внешне очень интересного и сурового, способного одним своим взглядом заставить мужчину замолчать, а у женщины вызвать дрожь. Это было лицо хозяина, человека, в чьих руках власть. Отец Колина обладал этой властью в своем замке на острове Скай. А Колин знал, что его властная внешность всего лишь видимость. Власть его была иллюзорной. Она зависела от дождей и засухи, от овец и травы. Его власть над тридцатью тысячами акров земли основывалась не как у его отца на родословной и правах, соответствующих титулу, а на капризах погоды и экономики. Колин прекрасно понимал, что может всего лишиться, если не будет неустанно за всем следить.

Он думал о Хью Уэстбруке. Несмотря на трудности «Меринды», вызванные засухой, Уэстбруку удалось добиться успеха со своей новой породой овец. Когда семь лет назад Хью свел барана породы рамбулье со своими овцами, Колин первый поднял его на смех.

– Ему ничего не удастся добиться, – говорил он Джону Риду и Иагу Гамильтону. – Любой дурак знает, что к западу от Дарлинг-Даунз невозможно держать овец. Но новая порода из «Меринды» оказалась многообещающей. Несколько овцеводов купили у Хью баранов и стали подбирать им лучших овец и тщательно заниматься селекцией и выбраковкой стада. В результате порода приобрела повышенную выносливость. Теперь уже третье поколение росло на землях, считавшихся ранее не пригодными для содержания овец, и о породе из «Меринды» заговорили от Коулрейна до Барку.

И Колин ненавидел Хью за это… и за многое другое.

Когда Колину достались 5 тысяч бесполезных акров у подножия гор и он обрушил изгородь вдоль границ с «Мериндой», ему показалось, что удача на его стороне, потому что в результате большая часть стада Уэстбука погибла в реке. Однако после этого в районе на него стали смотреть косо, и ему пришлось обуздать свою жажду могущества и мести. Но Макгрегор не мог простить Хью, что он не отпустил Джоанну Друри помочь его умирающей жене. Колин дожидался, когда настанет подходящий момент, и не собирался его упускать. Он хотел, чтобы Хью было так же больно, как в свое время ему, Колину. И его потеря должна была стать такой же огромной.

В дверь постучали, и в комнату со шляпой в руке вошел его бывший управляющий Локи Макбин.

– Добрый вечер, мистер Макгрегор. Я только что вернулся.

– Вижу, что вернулся. Ну, что скажешь?

Несколько лет назад бывший управляющий Локи получил повышение и теперь занимался сбором арендной платы с земельных участков Макгрегора, находящихся в разных частях района. Несколько семей, работавших на участках Колина, платили ему арендную плату и передавали доходы от того, что производили, оставляя себе небольшой процент от вырученных средств. Другие покупали у него маленькие земледельческие хозяйства или овцефермы и регулярно вносили плату по закладной и плюс к этому процент от дохода от продажи шерсти. Локи должен был следить, чтобы платежи поступали вовремя и без всякого обмана. И в трудные времена, такие, как складывались теперь для некоторых мелких фермеров, Локи заботился о том, чтобы они вносили плату в любом случае, даже если она была им не по силам.

Локи достал потрепанную бухгалтерскую книгу и положил на стол перед Колином.

– Вам придется повысить ставку процента по закладной Драммонда, мистер Макгрегор.

– Почему? В чем дело?

– Шерсть в этом году у них из-за засухи будет плохая, и после стрижки вас ждут потери прибыли.

В районе у некоторых землевладельцев существовала такая практика: если арендатор не мог обеспечить годовой доход от продажи шерсти, тогда для компенсации убытков повышались размеры платежей по закладной. Но проблема состояла в том, что в случае, если мелким фермерам, таким как Драммонд, приходилось платить повешенный процент по закладной, они старались сократить расходы по другим статьям и обычно давали расчет наемным рабочим, увеличивая безработицу в районе.

– Дай ему месяц, – распорядился Колин. – А если не заплатит, выселишь его.

– У Драммондов восемь детей.

– Я за них не отвечаю. Дальше что?

Несколько минут они занимались бухгалтерией, и Локи назвал еще несколько семей, которым грозило выселение. Это были фермы, далекие от проблем, стоявших перед Драммондами. Они ожидали получить хороший доход и рассчитывали выручить достаточно денег, чтобы полностью расплатиться по закладной после продажи шерсти или зерна. В таких случаях Макгрегор действовал следующим образом: он предъявлял долговое обязательство на собственность и требовал полного расчета по нему немедленно, до сезона стрижки или уборки урожая, тем самым обрекая на выселение фермера с семьей без гроша в кармане, в то время как у Колина оставался первоначальный капитал, вложенный этим человеком в ферму. После этого Колин предпринимал новый маневр: продавал эту ферму очередному обладателю небольших средств. При этом Макгрегор предполагал согнать в свое время с земли и этого беднягу, когда тот слишком близко подойдет к тому, чтобы оказаться хозяином фермы. Для Колина это был до смешного простой способ зарабатывать деньги, и он с презрением смотрел на тех землевладельцев, которые не пользовались этой практикой, поскольку ничего противозаконного в ней не было.

После ухода Макбина Колин достал полученное утром письмо из Шотландии и прочитал единственную фразу, имевшую для него значение среди нескольких листов, исписанных рукой матери: «Твой отец очень болен. Мне бы хотелось, чтобы ты приехал домой».

«Домой», – с горечью думал Колин. Он бы с большим желанием вернулся домой. Не по своей охоте он оказался вдали от родной земли. Колин сделал попытку помириться с отцом, когда приезжал с Полин на остров Скай семь лет назад во время их свадебного путешествия. Но сэр Роберт принять их отказался. Он так и не смог забыть слова сына, сказанные ему много лет назад, во время спора по поводу вытеснения фермеров с земли, чтобы освободить площади для производства баранины, обещавшего высокие прибыли. Колин тогда отвернулся от своего наследия, родных мест и уплыл в Австралию. Колин с Полин провели две недели, изучая Скай. Они гуляли по лесу, ездили верхом по пустошам, где паслись черномордые овцы, охотились в окружающих замок лесах и удили рыбу в озере Килмарнок. Они обнаружили замшелые кельтские кресты и надгробия с надписями, не поддающимися прочтению; они ужинали в обществе леди Энн и затем уехали, внезапно прервав визит, так и не повидавшись с сэром Робертом.