11

Сара собрала свои амулеты отнесла их снова к реке. Ее магия действовала: тиф ушел. И хотя многие в районе умерли, Джоанна, Хью и Адам остались живы. Все говорили, что болезнь завез в Западную Викторию мистер Шапиро, но Сара считала, что песня-отрава тоже была к этому причастна. Она верила в это, потому что ее пение, как видно, отвело зло. Теперь ритуальные предметы следовало предать земле, потому что они обладали силой. У каждого была своя жизнь, и к ним следовало проявлять должное уважение. Раскапывая мягкую глину на берегу пруда, она пела заключительную песню. Это была песня любви.

Сара видела, как растет взаимная любовь Хью и Джоанны и любовь их к маленькому мальчику, начавшему понемногу оправляться от глубокой душевной раны. Но Хью предстояла женитьба, и Джоанна собиралась уехать. Однако Сара считала, что Джоанна должна остаться. Здесь ее место, сюда она пришла, следуя за своей песенной линией. Песня Сары имела большую силу. Она переняла ее у матери очень давно, до того, как та ушла в пустыню и не вернулась. Сара теперь хотела этой песней соединить Хью и Джоанну.

Тщательно, чтобы никто не смог найти, она зарыла все атрибуты магии и, когда выпрямилась, завершив работу, увидела среди деревьев старика. В руках он держал бумеранг, какие приходили покупать в миссию богатые люди, чтобы повесить на стены в своих домах. На какой-то миг старик показался Саре призраком. Иезекииль ходил в брюках и рубахе, выданных ему в миссии, но голову его охватывал поддерживающий волосы волосяной шнурок, а на обнаженных руках виднелись ритуальные шрамы, оставшиеся с давних времен. Он направился к ней, дождавшись, когда она завершит обряд и ритуал позволит приблизиться к ней. Сара почтительно встала. Они стояли и смотрели друг на друга в кружеве тени окружавших поляну деревьев.

– Старший Отец, – обратилась к старику Сара, – здесь сильная магия. Магия хранительницы песен и магия песни-отравы. Между ними идет борьба. Мне нужна ваша помощь.

Он перевел взгляд на бумеранг, который держал в руках. Это был не «возвращающийся», а «убивающий» бумеранг. Когда-то давно он сам его вырезал, и на нем хранились магические знаки его юности. И теперь, глядя на бумеранг, Иезекииль пытался понять, в чем мог быть смысл его глубоких и продолжительных раздумий в последние несколько недель. Ему еще не приходилось столько размышлять. Как и обещал Саре, он все это время ждал и наблюдал, но для него ничего не прояснилось. Былая простота ушла. В прежнее время все происходило по предписанным законам. Закон устанавливал, когда теща могла обращаться к зятю; закон указывал, что матери, когда сын проходил обряд посвящения, следовало говорить с ним на особом языке; закон определял, где и кому надлежало сидеть у костра, чья обязанность приносить воду. В ту пору до прихода белых людей все знали законы и чтили их, во всем был порядок, потрясений избегали. Теперь законы нарушались, о порядке стали забывать, и старики, такие, как Иезекииль, не знали, что обо всем этом думать и как это понимать.

В нем боролись противоречивые чувства к белой женщине из «Меринды». Он наблюдал за ней, опасался ее, и в то же время она приводила его в замешательство и поражала. Старик думал теперь о том, что говорила о ней Сара. Он был свидетелем того, как Джоанна творила чудеса, спасая людей от болезни, а также оберегая себя, Адама и Хью. Этого человека Иезекииль уважал и считал своим другом.

– Почему ты поешь песню любви? – спросил он.

– Чтобы Джоанна осталась. Сегодня утром она уехала. Хью должен вернуть ее.

Когда Сара продолжила пение, Иезекииль хмыкнул и посмотрел на небо. Пение песен любви относилось к женской магии; он не разбирался в этом. Возможно, она могла подействовать. Он ненадолго задумался, а потом решительно направился через лес к главной дороге. Пение пением. Может быть, песни любви и имели свою силу, но старики знали, что иногда участие человека только укрепляло магию.


Хью с Полин ходили по кладбищу, оставляя цветы у надгробий со знакомыми именами: Билл Ловелл, Дэвид Рамзи и еще многих и многих других под фамилией Камерон, Макклинток и Данн. Полин остановилась у могильного камня с надписью: «Малыш Гамильтон – 22 января 1872 года». Луизу тиф пощадил, но переживания вызвали преждевременные роды. Оставляя цветы у маленькой могилки, Полин гадала, успела ли Луиза узнать у доктора Рамзи секрет предохранения от беременности. В отличие от большинства женщин, Полин пришла на кладбище не в трауре. На ней было серое платье с черной отделкой из уважения к скорби остальных. Эпидемия обошла их с Фрэнком стороной. Однако тиф не прошел для Фрэнка без следа: пропала мисс Дирборн. Фрэнк потратил на ее поиски не один день, но так и не нашел, решив в итоге, что она, должно быть, умерла от тифа. Теперь он вернулся в Мельбурн и занялся газетой в надежде, что время, работа и расстояние помогут ему отгородиться от болезненных воспоминаний.

Под руку с Хью Полин обходила могилы, чувствуя тепло очищающего февральского солнца, и мысли ее были о будущем: «Надо оставить трагедию позади и продолжать жить». Но пока о свадьбе, до которой оставался всего месяц, разговор не заходил.

– Какой жаркий выдался день, – обмахиваясь, говорила она. – Надеюсь, на свадьбу будет не так жарко!

– Полин, – начал он.

Она чувствовала, что к этому идет. С каждым днем опасность приближалась. Она хотела ее отвратить, не желая этого разговора.

– Дорогой, давай уедем из этого печального места, – предложила она. – Съездим лучше в горы. Они такие зеленые, там, наверное, прохладно.

– Полин, – настойчиво повторил он. – Нам нужно поговорить.

Произошло то, от чего она старательно пыталась отгородиться с того самого дня, когда, приехав в «Меринду», увидела в домике Хью с Джоанной.

– Ну, зачем такой серьезный тон, дорогой, – сказала она с улыбкой. – Мне кажется, это ужасное кладбище испортило тебе настроение. Поедем в гостиницу «Лиса и Гончие» и выпьем прохладного…

– Полин, – перебил ее Хью. – Ты знаешь, что я всегда был честен в отношениях с тобой. Хочу быть таким и сейчас. Речь о Джоанне Друри.

– Пожалуйста, не надо об этом.

– Было бы несправедливо заключать наш союз, скрывая от тебя правду. Это было бы бесчестно и противоречило бы моему высокому мнению о тебе.

– Ты хочешь сказать, что влюблен в нее, – цепенея, проговорила Полин.

– Да.

– Надо полагать, что ты намерен оставить ее как няню Адама? – Ее синие глаза обдали его холодом.

– Нет, это было бы несправедливо. Джоанна уезжает. Она заживет своей жизнью, а мы – своей.

– Тогда к чему тебе говорить мне о своих чувствах к ней? – воскликнула Полин.

– Потому что в этом правда. Потому что ты это знаешь. Я не могу стать твоим мужем, зная, что между нами остается недоговоренность.

– А как же я? – спросила она, поджимая губы. – Ты меня любишь?

Он смотрел на нее, такую красивую и элегантную, но думал о том, как ему хочется целовать Джоанну и о той страсти, что потрясла своей силой их обоих. Он взял Полин за руки:

– Я уважаю и восхищаюсь тобой, Полин. И мое мнение о тебе очень высоко.

– Но ты меня не любишь.

– Ты мне очень нравишься, Полин.

– Хью! Я хочу, чтобы ты меня любил!

Она не выдержала и отвернулась. Почему нельзя было оставить это их маленькой грустной тайной? Какой был бы от этого вред? Она бы продолжала притворяться и, может быть, со временем на самом деле поверила бы, что он любит только ее. Возможно, когда-нибудь он бы к этому и пришел. Она чувствовала поднимавшуюся в ней волну ярости, когда ей представилось, что она снова видит Хью с Джоанной, как он нежно прикасается к ней, каким долгим взглядом на нее смотрит. И ей хотелось крикнуть Джоанне: «Убирайся отсюда! Ты его не заслуживаешь! Ты не добивалась его! Не ты любила его с четырнадцати лет! Не ты в шестнадцать обняла его и поцеловала, когда он получил главный приз на животноводческой выставке. Не ты в семнадцать рыдала не один день, когда произошел несчастный случай на охоте и Хью принесли домой белого, как полотно, в окровавленной рубашке. Никогда не стояла ты среди зрителей на скачках и не молилась, чтобы Хью победил. Все это делала я! Он должен достаться мне!»

– Ты говоришь мне это, – ровным тоном произнесла Полин, – потому что хочешь отменить свадьбу.

– Нет, Полин, не поэтому.

– Но именно этого ты и хочешь, разве не так?

– Нет. А то, что я хочу, здесь не обсуждается.

– Боже, Хью, мне не нужен муж-мученик! Я не хочу выходить замуж при таких условиях: только потому, что ты проявляешь благородство!

– Полин, я буду тебе хорошим мужем. Ты будешь всем обеспечена. Я буду верен тебе. Обещаю.

Полин закрыла глаза и подумала: «Но любить ты меня не будешь!»

– А когда ты меня возненавидишь? – спросила она. – Как только священник объявит нас мужем и женой, я посмотрю на тебя и начну гадать, когда и при каких обстоятельствах в твоем взгляде я увижу ненависть, потому что я не Джоанна.

– Я никогда не стану тебя ненавидеть, Полин.

– Ну, тогда я тебе скоро наскучу, что и того хуже! Полин задумалась о своей любви к этому человеку, о хитроумном плане, составленном ею, чтобы его завлечь. Пикник в дождливый день, ее предложение пожениться. Ей вспомнилось, как она старалась восстановить всех против Джоанны Друри, дать ей почувствовать себя чужой, лишней и выгнать из этих краев. Оглядываясь, Полин видела, как последовательно, спокойно и настойчиво двигалась она к цели, и теперь могла оценить результаты своих стараний: ей принадлежала его преданность, честь и привязанность, она добилась бы и его имени, но его самого не завоевала. В конечном итоге победа ничего ей не принесла.

– Хью, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты женился на мне. Но женился, потому что ты того хочешь, без всяких условий, без принуждения и по любви. Не из-за каких-то благородных побуждений, а потому что желаешь меня так же, как и я тебя.