– Под таким дождем? – с презрением бросил Жербер. – И вы берете на себя смелость обыскивать и женщин?

– Двое из наших сестер следуют за нами и вот-вот появятся. Да вот, впрочем, и они, – произнес монах, у которого на все был ответ. – Вот за этим поворотом стоит небольшая часовенка, где можно будет устроиться. Прошу вас, брат мой. Речь идет о славе Сент-Фуа и о чести Господа нашего!

Привстав на цыпочки, Катрин увидела двух монахинь, которые торопливо шли по дороге. Жербер ответил не сразу. Обыск глубоко оскорблял его, это новая потеря времени!.. Но вот он грозно оглядел своих подопечных и бросил:

– Что вы об этом думаете, братья мои? Согласны ли вы подвергнуться этой… неприятной формальности?

– Паломничество вменяет нам послушание, – произнес Колен с сокрушенным видом.

Паломники направились к каменной молеленке, выстроенной на краю дороги чуть дальше, на верхней части склона. Оттуда открывался красивый вид на город Конк, но никто и не подумал им любоваться.

– Путешествия в такой пестрой компании и впрямь очаровательны, – иронизировала Эрменгарда, подойдя к Катрин. – Эти бравые монахи так за нами надзирают, словно мы преступники. Но если они думают, что я отдамся в их руки, чтобы меня обыскивали…

– Это обязательно нужно будет сделать, ведь в противном случае все подозрения падут на вас, а в том настроении, в котором находятся наши спутники, они вам могут устроить и что-нибудь похуже обыска! О!.. Какой же вы неловкий, брат мой!

Последние ее слова относились к Жоссу: тот, споткнувшись о камень, так резко толкнул ее, что оба они оказались на коленях.

– Я в отчаянии, – произнес парижанин с удрученным выражением лица, – но эта проклятущая дорога вся в рытвинах и в дырах, как ряса у нищего монаха. Я сделал вам больно?

Он помог ей встать, отряхивая рукой грязь с ее одежды. У него был такой огорченный вид, что Катрин не смогла на него злиться.

Потом вместе с Эрменгардой они пошли и сели на камень под навесом маленькой часовенки, в которую только что вошли монахини. Решили, что женщин будут обыскивать первыми, чтобы монахини смогли побыстрее вернуться к себе в монастырь. Но несколько мужчин по доброй воле подверглись неприятному осмотру прямо снаружи, и Жербер был во главе них. К счастью, дождь прекратился.

– Какая красота! – сказала Катрин, оглядываясь вокруг.

– Край красивый, – насмешливо ответила Эрменгарда, – но мне бы хотелось, чтобы он был далеко позади. А! Вот и мои служанки выходят! Теперь наша очередь! Помогите мне!

Поддерживая друг друга, подруги прошли в часовенку. Там было холодно, сыро, отвратительно пахло плесенью, и пожилая дама, несмотря на теплую одежду, невольно поежилась.

– Делайте свое дело побыстрее, вы, обе! – строго кинула она монахиням. – И не бойтесь, я никогда еще никого не съела, – прибавила она, веселясь при виде испуга на лицах у монахинь.

Закончив с Эрменгардой, монахиня повернулась к Катрин, которая ждала своей очереди.

– Теперь вы, сестра моя! – бросила монахиня, подходя к ней. – И прежде всего дайте мне кошель, что висит у вас на поясе.

Не произнося ни слова, Катрин отстегнула большой увесистый кожаный кошель, в котором хранила четки, немного золота, кинжал с ястребом, с которым никогда не расставалась, и изумруд королевы Иоланды. Преднамеренная простота ее наряда не позволяла носить на пальце такую драгоценность, но, с другой стороны, она не хотела с ней расставаться. Тем более она не желала остаться без перстня, направляясь в испанские земли, на родину королевы, где ее герб мог стать для Катрин поддержкой и защитой, как объяснила сама же Иоланда.

Все содержимое ее кошеля монахиня вытряхнула на узкий каменный алтарь и, увидев кинжал, бросила на Катрин косой взгляд.

– Странный предмет для женщины, которая не должна иметь другой защиты, кроме молитвы.

– Это кинжал моего супруга! – сухо ответила Катрин. – Я никогда с ним не расстаюсь и выучилась защищаться им от бандитов!

– Которые, конечно, очень даже заинтересуются вот этим! – сказала монахиня, показывая на перстень.

Гневный жар ударил в лицо Катрин. Тон и манеры этой женщины ей не нравились. Она не воспротивилась желанию немедленно заткнуть ей глотку:

– Мне подарила его сама королева Иоланда, герцогиня Анжуйская и мать нашей королевы. Вы что, видите в этом какой-то грех? Я сама…

– Да, да, вы, конечно, знатная дама? – отрезала та с саркастической улыбкой. – И очень любите драгоценные камни, да? Что вы на это скажете… знатная дама?

Под носом у разъяренной Катрин она развернула маленькую тряпочку, которую молодая женщина только что заметила. На грязной ткани засияли пять рубинов.

– Что это? – вскрикнула Катрин. – Я их никогда не видела.

Монахиня схватила Катрин за руку и потянула ее из часовни наружу, крича:

– Братья! Арестуйте! Рубины, вот они! А вот воровка!

Покраснев от ярости и стыда перед направленными на нее изумленными взглядами, Катрин резким движением вырвала руку из сухонькой руки монашенки.

– Я ничего не брала!.. Эти камни мне подложили.

Гневный ропот паломников прервал ее. Катрин с ужасом поняла, что они ей не верят. Разозленные задержкой в пути и павшим на них подозрением, все эти смирные до этого момента люди были готовы превратиться в настоящих волков.

Тут на сцену выступила Эрменгарда.

– Перестаньте горланить! – взревела она. – Вы совершенно обезумели! Обвинить в воровстве знатную даму?.. Знаете ли вы, о ком говорите?

– О воровке, – пронзительно взвизгнула монахиня. – О бесстыднице, у которой припрятан перстень, наверное, тоже ворованный.

На этот раз она вынуждена была замолчать. Тяжелая рука Эрменгарды поднялась и изо всех сил влепила ей пощечину. И все пять пальцев отпечатались на щеке монахини красным пятном.

– Научитесь вежливости и сдержанности, сестра моя! – вскричала она. – Боже правый, если все монастыри населены такими гарпиями, видно, Бог не особенно счастлив в собственном доме! – Потом, повысив голос, она громыхнула: – Беро, к оружию!

И прежде чем пораженные паломники попытались помешать, трое бургундцев направили лошадей в середину круга, оттеснив женщин к часовне и образовав живое укрепление между ними и толпой. Беро выхватил длинную шпагу, а его люди, отцепив большие луки, висевшие у них на плече, вставляли в них стрелы. В глубоком молчании паломники следили за этими действиями. Эрменгарда торжествующе улыбнулась.

– Первый, кто двинется, не сделает и трех шагов! – сказала она резко. Затем, изменив тон и став любезной, сказала: – Теперь, когда силы пришли в равновесие, пожалуйста, побеседуем!

Несмотря на угрозу, Жербер Боа сделал два шага вперед. Один из воинов натянул лук, но графиня удержала его руку.

– Могу я сказать?

– Говорите, мессир Боа!

– Точно ли так, действительно ли рубины были найдены на этой…

– У меня! – вскричала Катрин. – Но перед Богом клянусь, что не знаю, как они ко мне попали!

– С одной стороны, очевидно, что вор пойман, – продолжал Жербер. – С другой стороны, только утверждение этой женщины…

– Брат мой, – прервала его Эрменгарда в нетерпении, – если вы станете упорствовать и обходиться с мадам Катрин как с виновной, я лишу вас слова. Могу я знать, что вы собираетесь предпринять?

Клермонец с презрением уставился на Катрин, которая буквально дрожала от ярости. Жербер обратился к Эрменгарде:

– Единственно правильное решение: отдать… мадам Катрин святым отцам, пусть они отведут ее в Конк, где суд аббата…

– Где ее разорвет в куски толпа гораздо раньше, чем она доберется до аббатства! Нет, мессир, она не вернется в Конк. Послушайте следующее: рубины найдены, и это главное! Унесите их, господа монахи, верните их вашей святой… вместе вот с этим! Так вы будете вознаграждены за труды!..

Она бросила тому из монахов, который стоял ближе, увесистый кошелек.

– А что касается нас, вы оставите нас в покое!

– А если нет? – высокомерно спросил Жербер.

– Тогда, – спокойно произнесла Эрменгарда, – мы проложим себе дорогу сквозь ваши ряды! Катрин, попросите же нашу добрую сестру вернуть вам то, что вам принадлежит, и расстанемся с миром.

– Никогда! – вскричала монахиня, которая решительно не хотела сложить оружия. – Эта драгоценность, конечно, тоже ворованная! Ее тоже нужно отдать отцу аббату.

С усталым вздохом графиня вырвала у нее из рук кошель, убедилась, что там все на месте, и без слов отдала Катрин. Потом, обернувшись к одной из своих служанок, она приказала:

– Амьель! Лошадей! Оставьте мадам Жилетте ту, на которой она сидит…

Но Жилетта де Вошель подошла и встала рядом с Катрин:

– Я еду с вами! Я верю в невинность госпожи Катрин.

– И я тоже, я тоже ей верю! – вскричала Марго, подражая Жилетте. – Я тоже хочу ехать с вами!

Эрменгарда де Шатовиллен расхохоталась.

– Поостерегитесь, мессир Боа, так вы можете остаться без людей.

– Ну, это меня бы удивило! У добропорядочных людей не может возникнуть желания путешествовать вместе с подозрительной женщиной, которая накликает на нашу голову проклятие. Езжайте… раз уж нет возможности передать виновную в руки правосудия, не проливая при этом крови, но мы больше не хотим вас видеть!

Он стоял впереди всей своей группы паломников, которые так и теснились один к другому, как бы стараясь подальше отодвинуться от подозреваемой. Катрин чуть не плакала от обиды. Стыд жег ее словно раскаленное железо. И так как Эрменгарда жестом пригласила ее подняться на лошадь, она с жаром воскликнула:

– Как же мне ехать, не доказав своей невиновности, не…

– Если у вас был бы самый маленький шанс это сделать, я сама бы посоветовала вам добраться до Конка, – возразила Эрменгарда, – но эти люди не дали бы вам это сделать. Они же фанатики и действуют без суда и следствия. В седло!

Толпа расступилась перед маленьким отрядом, к которому присоединилась Жилетта, а на крупе лошади последней пристроилась счастливая, как ребенок, Марго. Проезжая мимо Жербера, Катрин придержала лошадь и очень высокомерно бросила: