– Я был недостоин носить свое имя, дорогая моя, если бы поступил иначе. И я не хочу, чтобы мне платили, ибо честь моя от этого пострадает. И, кроме всего прочего, подобная плата была бы королевской – такой камень, да еще с изображением герба королевы…

Катрин медленно надела кольцо себе на палец, а за нею страстно следили глаза дона Алонсо. Она решилась подарить свое кольцо хозяину дома в надежде, что тот пригласит ее наконец осмотреть коллекцию, хранителем которой был Фра Иньясио. Вот уже десять дней она жила в Кока, а ей ни разу не довелось вновь увидеть человека, которого она и желала, и боялась как следует рассмотреть. Фра Иньясио исчез, словно стены красного замка поглотили его. И Катрин чувствовала, как в ней все настойчивее растет любопытство. Но как заговорить с доном Алонсо, не придумав удачного предлога?

Но вот ей пришла в голову мысль, и довольно лицемерная. Она, однако, нисколько не сомневалась и поспешила немедленно ею воспользоваться. Ей нужно было проникнуть в комнаты, тайные апартаменты, где жил алхимик. С задумчивым видом поворачивая кольцо вокруг пальца, она прошептала, глядя на камень:

– Видно, камень недостоин находиться среди драгоценностей вашей коллекции… о которой говорят, что она не имеет равных!

Чувство гордости окрасило пурпуром лицо архиепископа. Он с явным добродушием улыбнулся молодой женщине и покачал головой.

– Коллекция у меня прекрасная, и ее стоит посмотреть. Если я отказываюсь взять изумруд, то только по причинам, о которых сказал, других причин нет. И вот тому доказательство: если хотите продать вашу драгоценность, я соглашусь на это с превеликой радостью!

– Этот камень мне подарили, – вздохнула Катрин, чувствуя, что ее надежда тает, – и я не могу его продавать…

– Это понятно. А что касается моей коллекции, я был бы счастлив вам ее показать… чтобы вы могли убедиться, что ваш перстень ее бы украсил.

Катрин едва смогла сдержать радостную дрожь. Она выиграла и теперь с поспешностью проследовала за хозяином дома через лабиринт коридоров и залов замка. На сей раз, вместо того чтобы повести гостью наверх, хозяин дома направился к подвалам. Узкая дверь, скрывавшаяся среди голубых керамических плиток парадного зала для приемов, открыла доступ к винтовой лестнице, которая уходила в недра земли. Лестница хорошо освещалась множеством факелов. Пышность и торжественность зала, которым заканчивалась лестница, ошеломляли.

В конце комнаты виднелась дверка, и за ней Катрин заметила помещение гораздо более сурового вида. Это, несомненно, была лаборатория алхимика. Вдруг ее сердце замерло, губы пересохли. Она обнаружила у одной из мраморных колонн фигуру Фра Иньясио. Стоя перед одним из открытых ларцов, он изучал исключительной величины топаз. Алхимик так был поглощен своим занятием, что даже не повернул головы, когда дон Алонсо и Катрин ступили в комнату, где хранились сокровища. Он обернулся, когда его хозяин положил ему руку на плечо.

Катрин оцепенела, вновь увидев на ярком свету лицо своего первого мужа. Она почувствовала, как на лбу проступил пот, кровь прилила к сердцу. Не замечая, какая буря всколыхнула сердце его гостьи, дон Алонсо сказал несколько быстрых слов Фра Иньясио, который в знак согласия кивнул головой. Потом дон Алонсо повернулся к молодой женщине:

– Вот Фра Иньясио, мадам Катрин. Это мужественный человек и вместе с тем поистине святая душа, но его изыскания в алхимии, направленные на изготовление драгоценных камней, заставляют других монахов смотреть на него как на колдуна. Не знаю более знающего эксперта, чем он, в том, что касается драгоценных камней. Покажите же ему ваше кольцо…

Молодая женщина, державшаяся в тени одной из колонн, прошла несколько шагов до освещенного места и подняла голову, чтобы посмотреть на монаха, прямо ему в лицо. Она пожирала глазами это лицо, вышедшее из небытия, с дикой жадностью, ожидая, что тот вздрогнет, окаменеет от неожиданности, может быть, забеспокоится… Но нет! Фра Иньясио сдержанно кивнул головой, приветствуя женщину, одетую в лиловый бархат. Ничто не выдало в его лице, что этот человек ее узнал.

– Ну что же, – нетерпеливо сказал дон Алонсо, – покажите ему изумруд…

Она подняла изящную руку и показала перстень, поворачивая его на свету. Но взгляд ее не упускал из виду монаха. Так же бесстрастно монах взял протянутую руку, чтобы рассмотреть камень. При соприкосновении с его сухими горячими пальцами Катрин задрожала. Фра Иньясио вопросительно посмотрел на нее и принялся изучать камень. Он с восхищением кивнул головой. Нервы Катрин не выдержали такого поведения. Что, этот человек немой? Она хотела услышать его голос.

– Ваш изумруд очень понравился Фра Иньясио! – улыбаясь, произнес архиепископ.

– Разве этот монах нем? – спросила Катрин.

– Нисколько! Но он не разговаривает на вашем языке. Я сейчас покажу вам мои изумруды! – сказал архиепископ.

Он отошел, чтобы открыть нужный ларец. Катрин, оставшись один на один с Фра Иньясио, задала вопрос, который жег ей губы.

– Гарен, – прошептала она, – это же вы! Признайтесь!

Монах повернул к ней удивленный взгляд. Едва заметная печальная улыбка слегка растянула тонкие губы. Он медленно покачал головой…

– No comprendo!.. – прошептал он, возвращаясь к своему топазу.

Катрин подошла ближе, словно тоже хотела полюбоваться на огромный камень. Бархат ее платья коснулся монашеского облачения. Она могла поклясться, что этот человек – Гарен… и, однако, у него была некая медлительность жестов, нечто вроде хрипоты в голосе, которые ее сбивали.

– Посмотрите на меня! Не делайте вида, что не узнаете! Я не изменилась до такой степени! Вы же хорошо знаете, что я Катрин!

Но опять загадочный монах молча качал головой. За спиной Катрин услышала голос дона Алонсо. Он звал ее полюбоваться на только что вынутые им камни. Она чуть замешкалась, бросила быстрый взгляд на Фра Иньясио: тот спокойно укладывал огромный топаз в ларец. Казалось, он уже забыл о молодой женщине.

Он ограничился коротеньким кивком, когда Катрин и дон Алонсо выходили из комнаты. Они молча поднялись к жилым комнатам.

– Я провожу вас! – любезно сказал архиепископ.

– Нет… пожалуйста! Благодарю, ваше преосвященство, но я хотела бы, перед тем как пойти к себе, узнать о здоровье моего слуги.

Она все же решилась:

– Этот Фра Иньясио кажется мне невероятным человеком. Он уже давно занимается своим делом?

– Семь или восемь лет, – ответил дон Алонсо. – Мои люди нашли его однажды, он умирал от голода на большой дороге. Его выгнали его братья по Наваррскому монастырю, где он занимался своими странными делами. Он шел в Толедо, где хотел изучить Каббалу. Но для вас в этом мало интереса. Покидаю вас, мадам Катрин, и иду отдохнуть. По правде говоря, я чувствую себя крайне усталым.

Катрин провела дрожащей рукой по влажному лбу… Семь или восемь лет! Прошло уже десять лет после казни Гарена. Что же произошло, каким чудом он добрался до Наваррского монастыря, откуда его изгнали за колдовство? Впрочем, обвинение в колдовстве ее смущало. Гарен обожал драгоценные камни и в этом сходился с таинственным монахом. Между тем никогда Катрин не видела его за занятием алхимией. Или же к нему пришло это увлечение, после того как рухнула карьера и пропало его состояние?

Катрин оторвалась от своих размышлений и направилась к башне, делая вид, что не заметила Томаса, внезапно появившегося во дворе. Со времени ее появления в замке она постоянно встречала темную фигуру пажа. Катрин, которую раздражал этот юнец, взяла себе за правило никогда не замечать его. Она и теперь поступила так же и поднялась к Готье.

Нормандец быстро выздоравливал после операции, которую ему сделал Хамза. Его могучий организм и умелое лечение, а также прекрасный уход делали свое дело. К несчастью, гигант, видимо, совершенно потерял память.

Само собой разумеется, он пришел в полное сознание. Но, что с ним было до той минуты, когда он впервые открыл глаза после операции, Готье не помнил. Забыл даже свое собственное имя. Когда Катрин наклонилась над кроватью, ей пришлось пережить разочарование. Гигант смотрел на нее полными восхищения глазами, словно она явилась ему в мечтах, но явно не узнавал. Тогда она заговорила с ним, назвала себя, повторяя, что она – Катрин, что он не мог не узнать ее… Но Готье покачал головой.

– Простите меня, мадам, – прошептал он. – Вы прекрасны как свет, но я не знаю, кто вы, я даже не знаю, кто я сам, – печально добавил он.

– Тебя зовут Готье Нормандец. Ты мне слуга и друг… Ты что, так и позабыл обо всех наших горестях, о Монсальви, о Мишеле? О Саре? О мессире Арно?

Рыдание надорвало ей голос при имени супруга, но в тусклом взгляде гиганта не загорелось ни малейшего света воспоминаний. Опять он потряс головой:

– Нет… Я ничего не помню!

Тогда она опять обернулась к Хамзе, а тот, молчаливо скрестив руки под своим белым облачением, наблюдал за сценой из угла комнаты.

– Разве… ничего нельзя сделать?

– Нет, – тихо сказал Хамза. – Я ничего больше не могу сделать. Только у природы есть сила и власть возвратить ему память о прошлом.

– Но каким путем?

– Может быть, ему нужен толчок! Я, признаюсь, надеялся, когда ты перед ним появилась, но был разочарован.

– А ведь он был ко мне очень привязан… Могу даже сказать, что он меня любил, никогда не осмеливаясь в этом признаться.

– Тогда попытайся оживить его любовь. Возможно, чудо и произойдет.

Катрин повторяла про себя эти слова по дороге в комнату Готье. Он, сидя у окна, смотрел на ночь. Готье повернул голову, когда Катрин вошла, и свет упал на его измученное лицо. Болезнь облагородила грубые черты, лицо стало мягче, моложавее.

Он захотел встать, когда молодая женщина подошла, но она помешала ему в этом, живо положив руку на костлявое плечо.

– Нет… не двигайся! Ты еще не лег?

– Мне не спится. Я задыхаюсь в этой комнате. Она такая маленькая!