– Грек опасен, очень опасен….

– Что вы ему выговаривали, госпожа?

– Фатима, я уверена, что порошок подсыпали по его приказу.

– Зачем ему?

– Я мешаю их дружбе с Повелителем. Грек желает владеть сердцем султана в одиночку. Это очень плохо, потому что сил и ума у него куда больше, чем у Махидевран, а валиде за меня заступаться не станет. К тому же Повелитель скорее поверит Ибрагиму, чем мне.

Фатима только вздохнула, что можно ответить на такие слова? Хуррем и впрямь многим мешает, а потому не знаешь, с какой стороны ждать беды. Но то, что грек как-то странно смотрит на Хуррем, правда. Конечно, служанке показалось, что взгляд вовсе не полон ненависти, скорее это сожаление о чем-то.

Фатима с Зейнаб уже обсудили такую догадку, выяснили кое-что и теперь знали куда больше, чем сама Роксолана. Старые женщины лучше молодой понимали, сколь опасной может быть неутоленная страсть мужчины, как легко становится врагом та, которая оказалась в чужих объятиях. А уж у такого сильного мужчины, как Ибрагим-паша, все еще ярче, а значит, страшней для Хуррем.

Старухи придумывали, как обезопасить госпожу от этой ненависти, но Хуррем снова беременна, значит, не всякие средства применимы, можно навредить ребенку.

В конце концов решили:

– Поживем – увидим.


Получив разрешение не только валиде, но и самого султана, Роксолана отправилась покупать себе рабынь.

– Разве тебе мало тех, кто рядом? Если мало, скажи кизляр-аге, он добавит служанок.

– Нет, Повелитель, я хочу купить сама, купить такую, которая ляжет к душе с первого взгляда. Мне было бы достаточно слуг, но Мириам больше не может ухаживать за Мехмедом, она сама ждет ребенка, а Гюль одна не справится.

– Разве у тебя всего две служанки?

– Есть еще Фатима и Зейнаб, но они стары.

– Тогда замени их молодыми.

– Нет-нет, они дают столько полезных советов, что я не могу от них отказаться. Я не превышаю своего содержания, Повелитель, не трачу на служанок лишних денег, у Махидевран и Гульфем слуг много больше…

– Хорошо, покупай, но помни, что эти женщины будут ухаживать и за Мехмедом.

– Об этом я не забываю ни на минуту.

Впервые за много месяцев Роксолана, закутанная в ткани так, что кончиков пальцев не видно, на носилках, также плотно закрытых, выбралась за пределы не только гарема, но самого дворца. До внешних ворот носилки сопровождали четверо евнухов – черных, рослых мужчин, у которых мышцы вздымались буграми, а на лицах сверкали белки глаз, подчеркивая черноту кожи. За воротами добавились янычары, султан вовсе не желал, чтобы его Хасеки подверглась малейшей опасности.

Увидев столь внушительную охрану, Роксолана сокрушенно вздохнула:

– Что и кого я смогу увидеть?

Она посадила с собой Зейнаб, та была свободной женщиной и могла приходить в гарем и уходить когда вздумается на правах повитухи.

Как только носилки миновали внешние ворота, Зейнаб принялась творить странные дела, она ловко скинула с себя большой платок, под которым оказался еще один, набросила его на голову Роксоланы, поправила и довольно кивнула.

Женщина поняла хитрость служанки, темная ткань скрывала все от головы до пяток, для глаз оставалась совсем узкая щелочка, но она все же была! Даже если в таком наряде выйти из носилок, никто не узнает. Нельзя только подавать голос.

Роксолана закивала, давая понять Зейнаб, что догадалась о хитрости. Для начала она чуть тронула занавеску носилок, образовывая щель. Шагавший рядом евнух тревожно покосился на эту щелочку, но, заметив простой черный плат, успокоился. В том, что наружу выглядывала эта черная ворона-служанка не было ничего страшного, главное, чтобы не кадина.

Так они добрались до рынка рабов. Все время Роксолана с трудом сдерживалась, чтобы не засыпать Зейнаб вопросами или восклицаниями. Она впитывала впечатления, как сухой песок воду, прятала их внутри, стараясь запомнить как можно больше, чтобы потом расспросить подробней. Все же Роксолане не исполнилось и семнадцати, самое время веселиться, кокетничать, любить, а не страдать в страхе за свою жизнь и жизнь детей.

Но сейчас Роксолану занимало другое: ей очень хотелось найти не просто толковую, а ученую служанку. Еще когда собирались, Зейнаб почти обиженно поинтересовалась:

– Какую служанку желаете найти вы, госпожа? Чем вас не устраивают Фатима и Гюль?

Роксолана заговорщически улыбнулась:

– Ты всегда говорила мне «Хуррем», Зейнаб. Почему изменила обращение?

– Потому что вы изменились, госпожа.

– Чем? Тем, что покупаю еще слуг? Гюль тяжело справляться с Мехмедом, к тому же еще родится маленький, к тому же Хуррем Султан, названной Повелителем Хасеки, положено куда больше слуг. К чему отказываться? А рабыня мне нужна особая. Вы с Фатимой прекрасные советчицы, я без вас не выжила бы, но даже вы не можете знать все.

Зейнаб, начавшая расплываться в улыбке, снова поджала губы:

– Чего же мы не знаем, госпожа?

– Прекрати меня звать так, когда никого рядом нет! Да и я не все знаю, например, я немного говорю по-итальянски, выучила в Кафе, но только немного.

– К чему это вам?! – Старухи ахнули уже в один голос. Гюль пока просто прислушивалась.

– Ибрагим готов отвратить Повелителя от меня. Он умней, сильнее и знает много больше, чем я. Ибрагим-пашу много учили, меня меньше. Я должна научиться сама.

– Вах, госпожа! Да тому ли нужно учиться женщине? Вам достаточно быть приятной Повелителю на ложе.

– Э, нет… Вот в этом ты не права. Если буду просто приятной на ложе, то останусь только наложницей.

– Вы уже Хасеки.

– Потому что горяча в постели?

Старухи задумались, эта юная женщина права, есть и погорячей, и красивей, а Хуррем взяла другим – своим умением поговорить с Повелителем, а не только ублажать его.

– Но вы же не можете выучить все, что знает Ибрагим-паша.

– А мне и не нужно. Мне вообще почти не нужно знать то, что знает паша. Мне нужно знать то, чего он не знает.

– Как это?

– О чем ведут беседы Повелитель и валиде, можете сказать?

– Вы хотите, чтобы мы подслушали? Это слишком опасно.

– Нет, мне просто нужно знать, о чем они говорят, а не что именно.

– Тут и без подслушивания ясно – о делах в гареме. Не Повелителю же заниматься этими делами, распоряжаться наложницами и слугами, подсчитывать расходы?

– Конечно, этим занимается валиде. Ни влезать в эти дела, ни мешать валиде я не собираюсь. К тому же мне вовсе не хочется заниматься ссорами одалисок. А о чем беседует Повелитель с Ибрагим-пашой?

– Мало ли у мужчин разговоров? Та же охота…

– Правильно, Ибрагим-паша много знает, с ним интересно, к тому же они обсуждают дела империи. А я?

– Разве вы мало знаете и с вами не о чем говорить? Одни стихи чего стоят.

Женщины никак не могли понять, к чему клонит их подопечная.

– Стихами долго жить не будешь. Конечно, поэзия – это прекрасно, но когда-нибудь Повелителю просто надоест видеть во мне домашнего поэта. Он интересуется жизнью других стран и народов, мне это тоже интересно, я просто не представляю, как живут за стенами гарема.

– Вах! Да разве вы мало читаете?

– Этого мало, чтобы что-то узнать, недостаточно просто листать книги, книги написаны давно, да и не обо всем в них можно прочесть. Нужно беседовать с людьми, расспрашивать их. А чтобы беседовать, надо знать их язык.

Нет, Зейнаб и Фатиме совсем не понравилось то, что говорила Хуррем. Глупая она, что ли? Повелитель назвал ее Хасеки не столько за умные беседы, сколько за то, что родила сына. Нужно за это и держаться. Конечно, опасно жить в гареме, но другой-то жизни у нее все равно нет. При чем здесь жизнь в других странах? Глупости!

Но Хуррем стояла на своем:

– Мне нужны служанки, которых захватили в плен, такие, что родились и воспитывались в богатых семьях и многое знают.

– Да будут ли они работать?

– Для работы купим других. Зейнаб, нужно найти хотя бы одну женщину грамотную, умеющую читать, знающую о жизни в Европе. Лучше, если она будет образованна, но некрасива и не слишком молода.

Зейнаб задумалась. Да, если женщина некрасива, она не будет стоить дорого при всей образованности. Кому нужна образованная дурнушка? К тому же она ничего не будет уметь делать, ведь жившая в богатой семье сама небось привыкла к слугам.

Поняв, что требуется Хуррем, Зейнаб сама отправилась к торговцу живым товаром. Она могла выходить из дворца и возвращаться обратно свободно, а потому уже к вечеру сообщила, что есть две женщины, которые могут подойти Хуррем:

– Если госпожа прикажет, я приведу сюда обеих, вы выберете.

– Зачем приводить, мне разрешили посетить Бедестан самой.

– Что?! Это зачем?

– Зейнаб, я забыла, когда видела солнце просто над головой, а не сквозь решетку окна или сада. Забыла, как шумят люди на улицах, как вообще звучат людские голоса, а не шепот.

Служанкам оставалось только вздохнуть.

И вот теперь Роксолана подглядывала сквозь щелку за жизнью стамбульской толпы… Ее собственная жизнь и впрямь была похожа на жизнь соловья в золотой клетке. Гарем велик, сад и того больше, в нем много прекрасных цветов, которые сладко пахнут, звонко поют птицы… Но любая птаха из сада может улететь, а обитательницы гарема видят только стены и корабли на водной глади Босфора.


Они действительно купили двух служанок-итальянок. От Роксоланы не укрылось то, как презрительно сморщился евнух, увидев внешность женщин. Обычно служанок старались покупать красивых и молодых, чтобы приятно было смотреть самим, а Хуррем Султан купила двух бездельниц, это видно с первого взгляда, у них руки ни к чему не приспособлены.

Но кто мог возразить Хасеки?

Одна из женщин была флорентийкой, вторая венецианкой. Обе захвачены пиратами, привезены без особой надежды продать, а потому содержались в той самой одежде, в которой попали в плен, торговец не слишком завысил цену, справедливо полагая, что не часто находятся желающие приобрести некрасивую, строптивую женщину.