— Ты должен его нейтрализовать, — говорит Ползин. Ему делают массаж, поэтому он смотрит в пол, голова благодаря отверстию для лица в массажном столе неподвижна. Массажист, огромный турок, обрабатывает его спину так рьяно, что я вздрагиваю. — Я тебя понимаю. Судя по твоим же словам, ты лучший, — продолжает он. — Так почему американец до сих пор разгуливает живым, а?

Я рад, что он на меня не смотрит, рад, что не приходится переживать о выражении лица, только о тембре голоса.

Терпеливо отвечаю:

— Как я уже говорил, мы работаем над его идентификацией. Но судя по тому, что он на днях мне рассказал, я не сомневаюсь в двух моментах. Во-первых, он бывший военный. И, во-вторых, с его стороны это дело личное. Так скажи мне: ты можешь припомнить американских военных, которые могли бы испытывать к тебе недобрые чувства?

Он матерится по-русски. Злобно.

— Сколько ему лет?

Подавляю вздох. Уже раз десять я называл возраст.

— Полагаю, лет тридцать. Готов поспорить: раньше он был каким-то командиром. Своего рода лидером... Но он потерял своих солдат. Кажется, два-три года назад. — Замолкаю. — Что-нибудь подпадает под эту категорию?

Несколько минут он молчит. Начинаю задумываться, не уснул ли он. Как вдруг он ерзает и по-русски приказывает здоровяку свалить.

— Ну?

Он соскакивает со стола и тянется за халатом. Сергею Ползину прилично за шестьдесят, у него коренастое, бочкообразное тело, сильные ноги и поросль серебристых волосков на груди. Баки тоже серебристые, но остальные волосы невероятно черные. В общем, он похож на неуклюжего, но результативного медведя.

Ползин, пока массажист собирается, проходит к холодильнику в другом конце комнаты. Он вытаскивает бутылку охлажденной водки «Зубровка», от души наливает в стакан и тут же опрокидывает, потом наливает в стакан побольше и убирает бутылку. Мне выпить не предлагает. Вот такой он невоспитанный.

Как только дверь за массажистом захлопывается, Ползин говорит:

— Несколько лет назад произошел инцидент. Неминуемый. — Он бегло на меня взглядывает, акульи глаза смотрят спокойно.

Сохраняю нейтральное выражение на лице.

— Х-м-м. И что же случилось?

Ползин усаживается на стоящий посреди комнаты огромный кожаный диван и отпивает водки.

— Знаешь мой новый летний дом на Черном море?

Прищуриваюсь. Мне уже не нравится.

— Разумеется, — отвечаю я. Это скорее дворец, чем дом. Отвратительный в своем величии. Он им очень гордится. Недавно он фигурировал в статье какого-то высококлассного журнала о современной русской архитектуре.

— Ты же знаешь, что стены и пол там из мрамора.

Так и есть. Из белого мрамора с ониксово-черными и золотистыми венками.

— Это был последний мрамор такого рода из Герата в Афганистане. Очень редкий. Очень сложно приобрести.

Для человека вроде Ползина вообще несложно.

— Этот мрамор был неотъемлемым украшением дома. Предусмотрен архитекторами. Но, конечно же, война. — Он вскидывает руку. «Война». Будто сражения затеяли лишь для того, чтоб вывести его из себя. — Боевые действия задерживали горные работы, — жалуется он. — И как только камень погрузили в машину, дорогу перекрыли. Мои строители сидели на жопе ровно и ждали несколько недель. Каждую неделю мне приходилось им платить — ни за что! Типа они работали без передышки. Наконец-то благодаря бумагам на вывоз мрамор можно было эвакуировать. А потом... появились американцы. — Эти слова он почти выплевывает. — Они грохнули человека, которому был обеспечен безопасный проезд.

— Он был талибом9?

— Разве там есть кто-то еще? Пришлось иметь дело с новым лидером. Дебилы американцы. Уберешь одного — вылезут еще. Этот новенький хотел информацию о передвижениях армии. Иначе не выпустил бы мой груз. Этим мрамором он держал меня за яйца. — Ползин вздыхает.

— Ты что, не мог использовать другой мрамор?

Он бросает на меня обиженный взгляд.

— Он был моим! Я за него заплатил! Дизайн дома был разработан с учетом этого мрамора — как он смотрится при определенном расположении солнца. Ну, ты видел. В общем, — он пожимает плечами, — он хотел информацию. Ничего важного.

— Например?

— Время и место встречи. Американцы вытаскивали коллаборациониста10. Сверхсекретно. — Он хохочет и поднимает палец. — Но от меня ничего не утаить.

— Значит, американцы попали в засаду. — В глубине души меня поражает мой спокойный тон, тогда как сердце барабанит, а кровь мчится по венам с таким грохотом, что кажется, будто у меня аневризма.

Ползин отвечает на мой вопрос небрежным взмахом руки.

— А что поделать? Талибы чокнутые. Можно лишь догадываться, для чего они используют информацию. Американцы в курсе.

Стараюсь контролировать выражение лица и самостоятельно додумываю дальнейшее развитие событий. Если б было сказано: «Мне было известно, что люди умрут, и я собственно чхать хотел», это было бы не так мерзко, как откровенное вранье, будто он понятия не имел, как конкретно военачальник талибов использует информацию. Но опять-таки Ползин — бандит, а бандиты всегда выставляют себя самыми большими жертвами. Даже спустя столько лет он по-прежнему пребывает в ярости из-за потерянных денег, несмотря на тот факт, что столь незначительная сумма ему погоды не сделает.

Размышляю о сияющих венках, разбегающихся по стенам и рассеянных по полу, в огромном безвкусном дворце Ползина. Как же ему нравится показывать фотки в телефоне.

Говорю:

— Так что случилось?

— Американцы прибыли на встречу. Считали, что там безопасно. Очень глупо. Даже на своей территории не всегда безопасно. Они подъехали, и их лидеру... — Он машет пальцем. — Их лидеру здание кажется подозрительным. Он приказывает солдатам оставаться в грузовике. На проверку уходит один.

Ползин ловит мой взгляд, а потом, словно рассказывает убойную шутку, произносит:

— Этот лидер, как ковбой, идет внутрь. И ба-бах! Позади него взлетают грузовики. Грузовикам не была обеспечена защита. Двенадцать человек. — Он фыркает. — На подобной территории им стоило быть осторожнее.

«Господи боже». Двенадцать человек в обмен на мрамор.

Отвожу глаза, вспоминаю холодную ярость в глазах Уилла в момент обсуждения его солдат. Уилл приказал своим людям оставаться на месте. Чтоб их уберечь, он был готов рискнуть своей жизнью. А вместо этого подписал им смертный приговор.

— Двенадцать мужчин. — Слова вылетают сами по себе, я не успеваю их остановить. И когда бросаю взор на Ползина, обнаруживаю, что он глазеет на меня.

— Моя Катерина не одобряет? — бархатистым тоном спрашивает он.

Каким-то чудом мне удается сохранить бесстрастное выражение на лице, и я сухо бросаю:

— Я здесь не для того, чтоб давать тебе советы по строительству летнего дома.

«Нет, я здесь для того, чтоб тебя убить».

Ползин хмыкает:

— Они все там долбанутые.

— Они такие, — соглашаюсь я. — Весь мир сошел с ума.

Вынимаю телефон, чтоб хоть чем-нибудь заняться, пялюсь на него невидящим взглядом и пролистываю большим пальцем экран, создавая видимость, будто что-то ищу, хотя в голове неразбериха, а внутри все кипит.

По идее меня не должно так трясти. Я знаю, что Ползин подлец. Всегда знал. Я слышал с десяток таких же ужасных историй, так почему же меня зацепила именно эта? Белый цвет этой комнаты — стены, занавески, даже чертовы полотенца — внезапно становится чересчур ярким. Все становится чересчур ярким.

Чувствую на себе взгляд Ползина. Я ступил на очень опасную территорию, почти вышел из образа, чего никогда раньше при нем не случалось. Если б он был в курсе моих истинных целей, то сделал бы со мной... Боже, да даже если б он просто заподозрил.

Но я не могу перестать об этом думать. Уилл, чтоб вывести из-под удара своих людей, ставит себя в опасное положение. Раздается взрыв. Он мчится к ним. Падает на колени, их предсмертные вопли, они заперты в жарком аду, приблизиться возможности нет.

Ужас разъедает меня изнутри.

Мрамор с золотистыми венками из Герата. Нормального человека, учитывая, что он стоил людям жизней, от одного только взгляда на этот мрамор тянуло бы проблеваться, но я готов поспорить, что из-за гибели тех мужчин в глазах Сергея Ползина мрамор стал еще прекраснее. Как бивень слона. Прекрасный и редкий — и за ним стоит забавная история.

Я сказал Уиллу, что манерой выслеживать Ползина он похож на слона в посудной лавке. Но, по правде говоря, он скорее обезумевший, исколотый до крови копьями пикадора бык на арене. Только в случае Уилла копья — это вина и ярость, которые он испытывает в отношении своих парней. Сейчас он мчится за Ползиным столь же исступленно, как бык за малиновым плащом. Это глупо и лишено мастерства. Но есть в этом глубокая искренность. Нечто благородное и безупречное.

Всю свою жизнь я старался найти что-то вот такое чистое. Может, потому что мне самому недостает таких качеств? И как агенту, и как художнику. Но Уилл... Боже мой, этот Уилл и его преданность солдатам и его боль, и упрямство, как он мне подчиняется...

От него захватывает дух.

Будь я другим человеком — как Уилл — сам сейчас выслеживал бы Ползина. Я мог бы убить его пятью разными способами, и он даже не пискнул бы. Какой позор, что я этого не делаю. Честно, очень жаль.