– Секрет?

Слегка фыркнув, она признала:

– Страшный. Но тебе, так и быть, скажу: номер раз. Мы тогда молодые были жутко. Глупые отчаянно. Любовь до гроба и так далее. Поэтому когда он нашел девушку с квартирой и шустренько туда отчалил, было больно. Со вторым, признаю, стало уже проще. Ушел и ушел. Привычка, наверное, выработалась. – И она с намеком посмотрела на него сквозь хрустальную прозрачность бокала.

Он протянул:

– Понятно. Я, стало быть, номер три. Ну что ж, Бог троицу любит.

Она насмешливо кивнула и заметила:

– Я свой порядковый номер узнавать не хочу. Вряд ли ты его вспомнишь. Ведь он наверняка даже не двузначный.

Антон и не пытался припомнить всех своих кратковременных подруг. Иронично признался:

– Ну, ты понимаешь, я ищу вдохновения, а оно такая капризная штука. Мы, поэты одежды, народ особый.

Татьяна с прищуром на него посмотрела, но ничего не сказала. Допив бокал, он оглянулся, заметил стекленеющий взгляд номера раз, и спросил у спутницы, не желая явного скандала:

– Ну что, домой?

Если б был один, с удовольствием подрался. У него, как у большинства нормальных мужиков, после выпитого играла кровь и хотелось почесать кулаки.

Татьяна согласно кивнула, и они пошли домой, пройдя мимо столика, за которым сидел наблюдавший за ними мужчина. Тот вскочил, но взявший их на заметку охранник быстро пересек ему дорогу, и вслед не пустил. Татьяна еще несколько раз оглядывалась, боясь, что он вот-вот их догонит. Успокоилась, лишь свернув за угол.

– И что это с Вадимом? Никогда он таким воинственным не был.

Антон лишь усмехнулся ее наивности. Не был? Просто повода не было, никогда ее с другими мужиками не видел, вот и скромничал.

Ничего не ответив, предложил идти пешком, благо до ее дома было всего-то два квартала. Дойдя до дома, Антон забрал у нее ключ и открыл квартиру сам. Едва захлопнув дверь, стремительно стянул с Татьяны платье. Через десять минут, лежа рядом с ней на кровати, расслабленно уткнув нос в ее плечо и прерывисто дыша, внезапно признался:

– И почему я себя с тобой так странно веду? Обычно я соблазняю женщин, а не набрасываюсь на них, как незрелый мальчишка. Стыдно прямо.

Она насмешливо заметила:

– Наверно, это любовь.

Антон послушно согласился, иронично глянув на нее одним глазом:

– Ага! Наверняка!

И снова потянулся к ней жаждущими губами. Она чуть отстранилась и заботливо заметила:

– Ты же вдохновения ищешь, а не истощения организма.

В ее голосе ему послышалась легкая насмешка, и он убрал ее противящиеся руки:

– Ерунда! До истощения мне далеко. Но если почувствую его признаки, то, конечно, начну экономить силы. – И продолжил начатое.

На следующий день, закрывшись в большой комнате, быстро рисовал, периодически вскакивая и бегая по комнате, что-то обдумывая. Татьяна работала в своем кабинете, но время от времени прислушивалась к звукам, доносившимся из соседней комнаты. Писать не хотелось, она просто жаждала почувствовать на своем теле его горячие руки, и на губах – его твердый настойчивый рот. Ругала себя, говоря, что им обоим нужно работать и что они уже давно не сексуально озабоченные подростки, но желание было сильнее ее.

Не выдержав, пошла к Антону и столкнулась с ним в коридоре. Пробурчав:

– К черту эту работу! – он прижал ее к стене и принялся целовать мелкими, почти невесомыми, поцелуями.

Она отвечала ему с всё нарастающим пылом и опомнились они уже на ковре в большой комнате. Посмотрели друг на друга и вдруг принялись громко и заливисто смеяться. Убирая с ее волос прилипшую к ним нитку, Антон внезапно признался:

– Знаешь, меня страсть никогда не заставала так внезапно. Честное слово, если бы надо мной падала крыша, я не смог бы остановиться. Но вообще-то подобный пыл мне совершенно не свойственен.

Он быстренько скрылся в ванной, явно желая обрести утраченное равновесие. Когда вышел, сияя благонравной чистотой, в ванной скрылась Татьяна, саркастически на него посмотрев, и он несколько застыдился, признав, что презрел правило каждого истинного джентльмена: сначала дамы.

Вечером они слегка поужинали, и снова отправились в кровать, где всё повторилось сначала.

Татьяна поначалу страшилась, что вместе им будет жить тяжеловато, уж слишком они разные, но ее опасения оказались безосновательными. Антон оказался легким в общении человеком. По вечерам, приходя из офиса, наскоро ужинал чем бог послал, потом уходил в свою комнату и до одиннадцати часов что-то там рисовал, кроил, строчил, примерял, иногда громко и неистово ругался.

Поскольку она сама сидела в это время в своем кабинете и упорно работала, то звуки, раздававшиеся из большой комнаты, до нее почти не доходили. В одиннадцать он приходил к ней и возмущался, почему она до сих пор сидит за компьютером.

– Если ты не успеваешь сделать всю работу в рабочее время, это значит одно – такую работу нужно менять!

Понимая, что таким образом он продемонстрирует свою о ней заботу, Татьяна молча улыбалась и позволяла увлечь себя в постель.

Иногда они выходили на какой-нибудь светский раут. Антон наряжал ее в очередной сногсшибательный наряд, и тогда она чувствовала себя манекеном. Правда, не просто манекеном, а манекеном в модном платье с аксессуарами – со вкусом подобранным ожерельем, цепочками и браслетами. Чтобы не скучать, пыталась знакомиться на этих тусовках с другими манекенами, но все они говорили только на им одним известные темы, главным образом о том, какой модельер с каким манекеном в настоящее время спит, и Татьяна, чувствуя себя не в своей тарелке, скоро вовсе перестала с ними общаться.

Как ни странно, работалось ей в это время очень хорошо. Образы рождались быстро, и так же быстро ложились на бумагу, вернее, на экран монитора, и она была рада безостановочному потоку вдохновения.

Антон тоже был рад. Его новогодняя коллекция быстро подходила к концу, принося его душе настоящее удовлетворение. Но чем ближе подходило время дефиле, тем сильнее перед ним вставал сакраментальный вопрос – что же ему делать дальше?

Прежде он уходил от своих подруг сразу после показа новой коллекции, но сейчас ему этого делать категорически не хотелось. С некоторым испугом думал: неужели он завяз, как ее предыдущие два номера? Но ведь они поняли это только после своего ухода. А он уже, еще до разрыва, осознает, что без нее ему придется худо.

Может быть, остаться? Но ведь он не терпит ни малейшей зависимости, не изменять же собственные, выработанные годами привычки, тем более что рано или поздно это наваждение всё равно закончится.

В декабре к Татьяне приехали родители. Они зимовали на даче, считая, что жить там гораздо приятнее, чем в шумном и грязном городе, но иногда проведывали оставшуюся в их квартире младшую дочь с семьей, попутно заезжая к старшей дочери.

Узнав о предстоящем визите, Татьяна всполошилась. Ей очень хотелось на это время отправить куда-нибудь Антона, а его вещи выдать за причиндалы Маринки, ее подружки-дизайнерши, но она не посмела сказать ему об этом, боясь огорчить.

Поэтому перед появлением родичей скованно предупредила Антона:

– Боюсь, вы с моими родителями друг друга не поймете, уж слишком вы разные. Отец у меня всю жизнь проработал кузнецом на заводе, поэтому на пенсию вышел в пятьдесят лет. Мама работала там же, но экономистом в горячем цехе. У нее и горячий стаж есть, поэтому она тоже на пенсии. Хотя они еще молодые.

Антон немного удивился.

– Странно, сейчас все пенсионеры где-нибудь да подрабатывают, пенсии-то смешные. А твои, хотя и молодые, круглый год в свое удовольствие на даче живут.

Татьяна скованно ответила, пряча глаза:

– Ну, они люди неприхотливые, им хватает.

Родители, как и предупреждали, появились в субботу ровно в два часа дня. Открывая им двери, Антон заметил про себя, что неприхотливые люди одеты уж как-то очень несвойственно скромным пенсионерам: на матери норковая, весьма не дешевая шубка, а на отце добротная кожаная куртка, известная под названием «пилот». Хотя, возможно, это всё куплено ими еще во время работы.

Он пожал руку отцу, немедля насупившемуся и принявшемуся разглядывать его из-под густых, еще черных бровей, и галантно поцеловал руку матери, отозвавшейся на этот, по ее мнению, слишком театральный жест кривоватой улыбкой.

Узнав, что друг дочери занимается модельным бизнесом, да еще и живет у нее на всем готовом, они одинаково нахохлились, как куры во время холодов, и сухо замолчали. Антон язвительно хмыкнул: его явно приняли за альфонса, живущего за счет глуповатых бабенок.

Пробормотав:

– Ах, извините, я забыл купить шампанское! – удрал в соседний магазин, желая и самому несколько передохнуть от возникшего напряга, и Татьяне дать время объясниться с родными без помех.

Вернулся он через час к уже накрытому столу. Гости старательно улыбались, но вели себя крайне недружелюбно. Разговаривали исключительно с дочерью, напрочь игнорируя ее сожителя. Несколько раз промелькнул вопрос, как у нее дела с издательством, как с продюсером, после которых она бросала на Антона опасливые взгляды, но он не особо вникал в чужие разговоры.

После их ухода помог Татьяне прибрать на кухне и в большой комнате, где они принимали гостей, и принялся вытаскивать из закутков спрятанные альбомы с эскизами. Мельком спросил:

– Что это за издательство, в котором ты работаешь?

Она небрежно, как о ничего не стоящем, ответила:

– Да так, просто подрабатываю. Денег же не хватает, сам понимаешь.

Он насмешливо заметил:

– Ну, если бы твои родители так не шиковали, то, может, и тебе бы кое-что перепадало. Одеваются-то они гораздо лучше тебя.

Татьяна не спорила.

– Да, мама любит принарядиться. Она куда больше женщина, нежели я.

Антон принялся что-то рьяно поправлять в уже готовых эскизах, а она, присев рядом с ним на краешек кресла, внезапно спросила: