Прежде чем коротышка-германец успел ответить на его вопросы, еще один человек вошел в палатку, принеся с собой крепкий соленый вкус океанского ветра.

— Ваш багаж, доктор, если это будете вы, — сказал коренастый старый солдат, подавая Бенджамину его драгоценную поклажу. Судя по темным глазам и круглому лицу — это был арагонец, и по кастильски он изъяснялся гораздо лучше.

Бенджамин с благодарностью отметил, что все инструменты целы.

— Кому нужна моя помощь?

— Лучший боевой офицер генерала Пескары будет первым, кого вы осмотрите. Дон Франциско говорит, что ранение тяжелое. Положение усугубляется большой потерей крови, — объяснил старый солдат, помогая доктору выбраться из палатки.

По берегу были разбросаны грубые навесы и другие укрытия. В тусклом утреннем свете поблескивали огни костров. Море снова было гладко как стекло, словно прошлой ночью и не было никакого шторма.

Бенджамин шел за коренастым солдатом, не имея ни малейшего представления о том, где он находится. Из краткого разговора с сопровождающим Бенджамин заключил, что Марсель подвергся обстрелу и находится в осадном положении.

Ему стало понятно, что, если бы имперские солдаты узнали, что он с корабля, который через нейтральную Геную шел к марселю, он уже поплатился бы за это жизнью. И Бенджамин молчал. Хуже всего было то, что его семья находилась в стенах осажденного города. Несомненно, они ужасно беспокоятся за него, как и он за них.

— Мой корабль направлялся в Малагу. Нас действительно далеко унесло, — сказал он угрюмо.

«Так близко находиться, но быть так далеко от избавления», — с горечью подумал Бенджамин.

— Где ваш командир? Я видел много людей, нуждающихся в моей помощи, — осмелился наконец сказать он, когда они поднялись по пологому размытому склону холма к маленькой деревянной хибарке, охраняемой несколькими солдатами. Грозного вида испанцы расступились, и арагонец ввел лекаря в хижину.

Пока глаза Бенджамина привыкали к полумраку, он услышал кастильскую речь вперемешку со специфической руганью. Этот разговор заставил его вспомнить все самые замечательные ругательства его отца, так как говоривший употреблял те же самые нигде более не встречавшиеся ему выражения, и Бенджамин решил, что командир, должно быть, Уроженец Севильи.

— Принесите факел, — приказал Бенджамин, — я ничего не вижу.

Приблизившись к низкому настилу, он разглядывал лежащего на нем человека. Сквозь его тяжелую тунику сочилась кровь, рану еще не обработали. Раненый лежал тяжело дыша.

Какой-то необъяснимый, подсознательный инстинкт заставил Торреса присмотреться к незнакомцу. Человек был смугл, как арагонец, даже еще темнее, однако черты его лица — тонкий прямой нос, высокий лоб и резко очерченный подбородок — были классических пропорций, но самое поразительное, они показались Бенджамину знакомыми. В этот момент человек застонал и открыл глаза. Две абсолютно похожие пары глаз неотрывно смотрели друг на друга.

— Словно надо мной зеркало, залитое светом, в то время как я погружен во тьму, — хриплым голосом произнес Родриго.

У человека, лежащего перед Бенджамином, было абсолютно такое же лицо, как у него самого — высоко изогнутые брови, широкие чувственные губы, крупная челюсть с раздвоенным подбородком, и над всем этим — глаза, яркие голубые глаза Торресов!

— Ты в золоте, а я во тьме. Подумай, как мы символизируем наши жизненные принципы… или наши судьбы? — спросил Риго, пытаясь подавить приступ боли, когда трясущимися руками Бенджамин начал снимать окровавленную повязку с раны.

— Я ничего не знаю ни о твоей морали, ни о наших судьбах.

— Но я знаю твое имя. — По беспокойным глазам, пристально смотревшим на него, Бенджамин почувствовал его внутреннее напряжение.

— Ты Наваро Торрес, мой брат!

Глава 1

Раненый отпустил новое ругательство и с поразительной силой схватил Бенджамина за рукав камзола.

— Наваро? — прохрипел он. — Почему ты меня так зовешь?

— Это имя, которое дала тебе твоя мать, — объяснил .Бенджамин.

— С трудом верится, что наш отец стал бы говорить об этом со своей женой или со своим законным сыном.

— Ты не прав, — сказал Бенджамин, осматривая длинный порез и стараясь насколько возможно сохранять спокойствие, чувствуя горечь в словах этого наемника-полукровки.

«Господи, только не дай ему умереть, прежде чем папа встретится с ним», — молил про себя Бенджамин.

— Наш отец не переставая искал тебя с тех пор, как ты исчез из Эспаньолы. Мы всегда считали, что ты оказался где-то очень далеко от поселений тайно. Твой дядя Гуаканагари послал людей на поиски. Тебя искали даже на Кубе и на других близлежащих островах.

Бенджамин заметил, что, несмотря на ужасную боль, которую Наваро сносил стоически, на лице его читалось недоверие.

— Ты назвал меня Наваро. Это мое туземное имя? Оно не похоже на кастильские имена.

— Это имя народа тайно.

— Чтобы хоть как-то отвлечь раненого от страдания, Бенджамин начал рассказывать ему о народе тайно, одновременно извлекая из раны осколки металла.

— Вы переносите боль так терпеливо, как будто давно привыкли к этому. Как давно вы стали солдатом?

— Впервые я узнал, что такое кровь, в одиннадцатилетнем возрасте, — объяснил Риго, пересыпая свою речь новым потоком проклятий, поскольку Бенджамин снова принялся за рану. Превозмогая боль, он продолжал: — Вы так говорите об этих индейцах, словно сами жили среди них. Моя мать еще жива?

Во взгляде доктора читалось сожаление:

— Она умерла, когда тебе было всего несколько месяцев, во время восстания в Карагуа — это юго-западная провинция Эспаньолы. Алия была женой известного военачальника и сестрой самого Гуаканагари. Ты происходишь из королевского рода, — сказал Бенджамин, внимательно наблюдая, как Наваро отреагирует на это.

И снова циничная жесткая улыбка возникла на его лице. Было видно, что он из последних сил пытается не потерять сознание.

— Тайно, — пробормотал он так, словно пробовал слово на вкус и нашел его горьким.

— Ты говоришь с севильским акцентом. Как случилось что ты оказался здесь? — спросил Бенджамин, пытаясь переменить тему и избежать расспросов, которые могли бы расстроить его брата. Очевидно, весть о том, что в его жилах течет индейская кровь, не доставила ему большого удовольствия.

— С тех пор, как себя помню, я жил в Севилье. Меня воспитали Изабель и Педро де Лас Касас. В этой семье все были очень добры ко мне. Я не чувствовал себя одиноким или отверженным. Это чувство появилось гораздо позже, когда я стал старше и начал играть на улице с другими детьми. С ними я понял, что значит моя туземная кровь. Только голубые глаза, доставшиеся мне от предков, спасли меня от рабства — участи многих индейцев.

Бенджамин вдруг осознал, что судьба привела его к брату именно в тот город, из которого был изгнан их отец.

— Наш отец родом из Севильи.

— Это большой город. Неудивительно, что я никогда не встречал никого из вашей семьи. Я вертелся все больше в бедных кварталах. А ты, доктор, выглядишь так, будто вырос в более процветающей части города.

— У нас не осталось родни в Севилье. Мои родители вместе с другими колонистами отправились к индейцам. Эспаньола — это истинный рай, Наваро. Потерпи, и ты увидишь его, — сказал Бенджамин, вспоминая благодатную землю своего детства,

— Не будь так уверен, что я пойду с тобой. И мое имя — Риго. Родриго де Лас Касас, капитан имперской армии генерала Пескары.

Бенджамин начал накладывать тугую повязку на промытую рану, чтобы остановить кровотечение, и его пациент потерял сознание.

Бенджамин обернулся и увидел входящего в дверь невысокого, хорошо сложенного человека в военном облачении.

— Фернандо Франциско де Авалос, маркиз де Пескара, к вашим услугам, доктор.

Пескара, внимательно посмотрев на Бенджамина, перевел взгляд на лежащего без сознания офицера.

— Ваш капитан тяжело ранен. Нет ли лучшего помещения для него, чем этот грязный сарай? — спросил Бенджамин.

— После месяца бесплодной осады, при плохом обеспечении, мы рады любому укрытию, лишь бы спрятаться от непогоды, — горько возразил Пескара. — Риго и я спали под открытым небом с тех самых пор, как началось это безумие по милости славного герцога Прованса де Бурбона.

— И вы собираетесь снять осаду? — с надеждой спросил Бенджамин. Если бы только он мог доставить Риго в Марсель, в дом их дяди, тогда вероятность того, что он выживет, была бы гораздо больше.

Пескара пожал плечами.

— Это бесполезная резня. Никому нет выгоды от нее. И если Бурбон согласится со мной, тогда посмотрим… В любом случае, меньше, чем в дне пути, здесь нет безопасного места, куда мы могли бы переправить его. — Маркиз бросил на молодого человека внимательный взгляд. — Что означает это странное сходство между вами и Риго?

— Он мой брат, — просто ответил Бенджамин, думая, насколько безопасно довериться испано-итальянскому дворянину.

— Да. Это достаточно очевидно. Хотя матери у вас были разные. Риго родился в Новом Свете от женщины низшей расы. Вы же, кажется, человек абсолютно чистой крови.

Бенджамин едва сдержал иронический смех. Чистота крови — у испанского иудея!

— Мой отец родом из Севильи, но сейчас наша семья живет в Эспаньоле… Я верну вашему капитану то, что принадлежит ему по праву рождения. Но сначала я должен спасти его жизнь. Как сильно вы дорожите им?

— Мы прошли вместе вдоль и поперек всю Италию. Он дорог мне как брат. — В глазах маркиза не было ни тени сомнения.

И Бенджамин решился на рискованный шаг.

— Что вы ответили бы, если бы я сказал вам, что за городскими стенами у меня есть друзья, которые согласились бы принять меня и моего брата? — Он затаил дыхание под испытующим взглядом неподвижных черных глаз.

Внезапно Пескара издал злобный смешок.

— А, так, значит, вас подобрала не та армия! Но вы говорите на кастильском диалекте как уроженец Севильи. — Он бросил короткий взгляд на своего оруженосца-арагонца, и тот вышел из помещения.