Бусы Пэнси она тоже включила в коллекцию своих драгоценностей. Она отдала переделать свои браслеты, ожерелья и броши так, чтобы среди бриллиантов и жемчугов оказалась голубая бусина. Для амулета на шнурке с узлами потребовались усилия лучших парижских ювелиров. Картье усадил за работу трех человек. Когда через шесть недель ожерелье было готово, на нем по-прежнему висели кость, перо и бусина, но кость и перо были заключены в тончайшие эмалевые футляры, повторявшие их цвет и форму, а шнур был сплетен из золотых нитей, скрученных точно так же, как хлопковые нити. Он был такой же гибкий, как обычная веревка, и завязывался двумя узлами – один держал амулет, другой скреплял ожерелье на шее.

Гарден много дней упорно искала специалиста, который мог бы внести главную оригинальную черточку в ее заново сотворенный образ. И когда она была уже почти готова отказаться от этого намерения, он сам нашел ее. Она пришла на цветочный рынок в четыре часа утра, намереваясь поговорить с мужчинами, деловито разгружавшими свои машины, когда к ней подошел молодой человек в рабочем халате и застенчиво попросил ее снять шляпу. Он объяснил, что занимается выведением гибридов – так, для себя. Он видит в прядях ее волос цвета тех хризантем, которые пытается скрестить. Нельзя ли взглянуть на соотношение золотого и рыжего?

Гарден заинтересовалась. Она хотела знать, что такое гибриды, как скрещивают хризантемы? Они с молодым человеком выпили кофе, поели лукового супа. Еще до рассвета Клод Дюпюи стал новым другом Гарден. Еще до конца недели она обеспечила Клода питомником и лабораторией, а он связался с лучшими цветоводами Франции и договорился, что они начнут интенсивное выращивание гардений при искусственном освещении. Клод использовал свою страсть к деталям и экспериментам при составлении графика цветения, с учетом расписания поездов. Прежде чем Гарден уехала из Парижа в конце августа, он радостно объявил, что она получит то, что хотела: каждое утро, где бы она ни находилась, ей будут присылать четыре гардении.

Теперь почти все было готово. Гарден отправилась к Александру.

– Мне сказали, что я похожа на хризантему, – сказала она. – Усильте сходство. И не забудьте о перспективе. Я собираюсь отращивать волосы.

Потом, подавив в себе неприятное чувство, она наняла журналиста для Конни.

– Для рекламы моделей мадемуазель Уэзерфорд вы можете иногда использовать мое имя, – сказала она. – Когда-то обо мне часто писали газеты.

Больше ждать было нечего. Гарден трусила, как никогда в жизни. А вдруг Элен ошибается? А что, если она так и не сумеет заинтересовать Ская?

«Ты должна попробовать, – строго сказала она себе. – Нельзя вечно прятаться, готовиться, строить планы».

– Мисс Трейджер, – распорядилась она, – телеграфируйте мистеру Харрису и принчипессе, что я прибуду тридцатого августа. Пусть Конни уложит вещи. Отправьте багаж заранее. Закажите билеты. Вы с Коринной отправляетесь двадцать девятого. Я поеду с Лабордом на машине и прибуду на следующий день.


«Дорогой Люсьен, – писала Гарден, – и все же это меня не обескураживает. Я уже писала в своем втором письме, что первое было всего лишь коротким объяснением, почему я не появилась на вернисаже; писала, что прошу извинить меня. Я надеялась, что на второе письмо, в котором я все объяснила подробно, вы ответите. Я надеялась, что вы все понимаете и мы останемся друзьями. Надеюсь, что мы с вами друзья, Люсьен, и всегда ими были. Я не верю, что дружба такая обычная вещь и что от нее можно легко отказаться. В моей жизни это большая редкость. Поэтому я отказываюсь принимать ваше молчание. Я еду на машине в Антиб и по пути остановлюсь в Грасе. Я буду там около полудня тридцатого. Вы сможете почувствовать мое приближение за сорок миль. Я использую больше «Жарден», чем воды. К счастью, на прошлой неделе они поступили в продажу и я смогла купить у моего парфюмера весь его наличный запас, прежде чем кончились мои духи. Флакон в виде хрустальной пирамиды очень красив. Поздравляю вашего дизайнера. Скучаю по своему другу и с нетерпением жду встречи».


Телеграмма прибыла в тот момент, когда Гарден уже садилась в машину: «Не приезжайте».

Гарден быстро написала ответ и отдала мальчишке-посыльному: «Очень жаль. Не получила вашу телеграмму».

Люсьен ждал ее в затемненной комнате. Она лишь смутно видела его силуэт.

– Дорогая Гарден, – сказал он, – я счастлив, что вы меня не послушались. Я был просто трусом, когда отказывался писать вам, и, возможно, и остался бы трусом, если бы не ваша решительность. Нет, нет, ничего не говорите. Дайте мне сказать то, чего я не мог написать. Я не был на вернисаже, Гарден. Я приезжал в Париж, чтобы увидеть вас и встретиться с одним врачом. Я поверил слухам, что он может вылечить мою болезнь, но он этого не может.

– Люсьен, я не могу поверить.

– Вы должны, моя Гарден. Я как-то сказал, что люблю смотреть на вас, потому что вы такая здоровая. Здоровые люди никогда не верят в смерть, но вы должны поверить. Если бы я был храбрее, я включил бы свет и показал вам лицо смерти. Но я тщеславен и хочу, чтобы вы запомнили того красавчика, которого знали когда-то… Не плачьте, любовь моя, я хотел рассмешить вас. Мы с вами знали и смех, и нежность. Вы были моим богатством, вы им и остаетесь. Вы вдохновили меня на создание величайшего из моих творений. В эту минуту вы пахнете лучше любой женщины на этой планете. Это было очень скверно с вашей стороны – скупить все духи. Повсюду женщины, должно быть, скрипят зубами от ярости. Я отдал распоряжение, чтобы вас до конца жизни обеспечивали вашими духами. Вы будете получать столько, что хватит на пять женщин, на десять. А теперь поклянитесь, что остановитесь на этом. Пусть хоть капелька достанется и другим. Клянитесь.

– Таким тихим, дрожащим голоском. Поклянитесь как следует. И с улыбкой. Я услышу разницу.

– Клянусь!

– Вот так-то лучше. Я буду кидать вам с небес камни на голову, если вы допустите, чтобы Люсьен стал для вас источником печали. Боюсь, на небесах полно камней. У меня было видение, точнее ночной кошмар. Небеса, оказывается, светлые, сияющие, белые – этакая небесная Швейцария. Весь день поют ангелы, и кругом овсянка со сливками. Я бы, конечно, предпочел ад, но священник говорит, что у меня нет никаких шансов. Я вел такую праведную жизнь… Ну вот вы и улыбнулись. Очень хорошо. Но я устал. Вы должны покинуть меня, любимая. Я благодарен, что вы пришли.

– Люсьен?

– Да?

– Можно поцеловать вас на прощание?

– Нет! Этого нельзя. На вас, наверно, полно всякой инфекции. Предпочитаю собственных микробов. А теперь ступайте. Мне хочется спать. И будьте счастливы. Я приказываю.

Когда Гарден вернулась к машине, она обнаружила, что ее место занято игрушечным сенбернаром в натуральную величину. К его ошейнику был прикреплен традиционный бочонок; он был наполнен духами. Обняв пса за шею, она смеялась и плакала, пока автомобиль мчался между изгородями из цветущей лаванды.

82

Гарден стряхнула с себя оцепенение… и вошла в дом. Она подгадала свой приезд к часу коктейля. Ей хотелось, чтобы в момент встречи со Скаем вокруг них были люди. Это поможет ей почувствовать себя актрисой.

Она услышала знакомые звуки – смех, позвякивание кубиков льда – и прошла в гостиную, широкие двери которой открывались на террасу. Здесь было не больше десятка человек. Она не знала никого, кроме Ская и Вики.

Гарден на мгновение замерла в дверях.

– Помогите! – со смехом воскликнула она. – Я просто пересохла в пути.

Когда все повернулись в ее сторону, Гарден широким жестом сбросила с плеч белый плащ и стянула с головы белую шляпку. Она тряхнула головой, и яркие лепестки волос упали на место. Их цвет перекликался с богатой гаммой оттенков короткого дельфского платья, мягко повторявшего изгибы ее тела.

Гарден бросила плащ и шляпку в кресло.

– Только не говорите мне, что колодец пересох. – Она подошла к бару в углу комнаты, как будто не обращая никакого внимания на ошеломленные взгляды присутствующих, но хорошо заметив неожиданную бледность Вики и вспыхнувшие глаза Ская. Она часто видела этот взгляд, но в последние годы он всегда предназначался другим женщинам.

– Дорогая! – чуть не споткнувшись, Скай бросился к бару. – Позволь, я тебе налью. Ты потрясающе выглядишь.

Гарден подставила ему прохладную щеку.

– Ты тоже, милый, – ответила она и отошла. – Мне вермут с черной смородиной, – бросила она ему через плечо. – Вики, дорогая, эта вилла такая живописная.

Она коснулась щекой сначала правой, потом левой щеки принчипессы. И, покинув свекровь, заняла место в центре яркого ковра. Это было равноценно объявлению войны.

– Здравствуйте, – сказала Гарден одному из незнакомцев, не сводившему глаз с ее высокой груди, ясно обрисовывавшейся под тонким гофрированным шелком, – меня зовут Гарден. Я так долго не появлявшаяся жена Ская.

Она грациозно скользила от одного гостя к другому, здоровалась, пожимала руки, потом вернулась к Скаю.

– Спасибо, милый, – сказала Гарден, принимая от него бокал. Она взглянула ему в глаза так, словно они были одни в комнате: – Как ты тут жил, Скай? Скучал без меня? – В ее голосе не было ни мольбы, ни приглашения. Это был вызов.


Победа над мужем оказалась до смешного легкой.

– Я уже не уверена в своих чувствах, Скай, – заявила она и несколько недель держала его на расстоянии, а он, куда бы она ни отправилась, повсюду следовал за ней. Она постоянно куда-то направлялась.

Она поехала на остров Лерен, в часе плавания от Антиба, и посетила место заключения Железной Маски. Осмотрела замок двенадцатого века на мысе Антиб. Ходила на странные, печальные выступления Айседоры Дункан, танцевавшей в кафе, пока Жан Кокто читал свои стихи. Она каждый день бывала на пляже, в созданных для нее Конни кафтанах с глубокими капюшонами, чтобы защитить от солнца лицо, и всегда в загадочно поблескивающем золотом и эмалью амулете. Когда солнце клонилось к закату, она вновь шла на пляж и смотрела, как оно опускается за далекие вершины Приморских Альп, окрашивая их снежные вершины в алый цвет.