– Позвольте, я сам надену его вам на руку, – сказал Скай.

Гарден беспомощно посмотрела на Маргарет.

– Мистер Харрис, принять такой подарок она, разумеется, не может.

– Но он идет Гарден, миссис Трэдд. Мне бы хотелось, чтобы он у нее был. Нам же необязательно всем рассказывать, откуда он взялся.

Гарден вложила свою руку в ладонь Ская.

– Скай, я в жизни своей не видела ничего красивее, но вы сами понимаете, что это я принять не могу. И все равно я вам очень благодарна. Так же, как если бы я приняла ваш подарок. – Она вся сияла.

Скай крепче сжал ей руку:

– А что, если я завтра через дымоход брошу его вам в камин?

Гарден, улыбаясь, покачала головой.

– Оставлю в корзинке у порога?

Гарден рассмеялась.

– Нет. – Она высвободила руку, резко отодвинулась от стола и встала. – Теперь мне пора идти.

– На спевку?

– Откуда вы знаете?

– Нетрудно догадаться. Когда вы будете петь?

– Сегодня, во время ночной службы.

– Я буду в церкви.


Он много лет не бывал в церкви, но сразу понял, что скамьи с высокими спинками не для него. На них имели право только члены здешних старинных семейств, никак не приезжие. К счастью, Эндрю Энсон заметил Ская и пригласил сесть рядом с собой. Фамильное место Энсонов было возле бокового придела; когда по звукам органной музыки Скай понял, что начинается крестный ход, он стал искать глазами Гарден.

Появились – в белых стихарях поверх простых черных платьев – девушки из хора. В их одеждах была суровая монастырская красота. Они шли парами, вереницей, Гарден – в середине ее, со стороны Ская. Она высоко вскинула голову, горло ее трепетало, лицо было озарено радостью пения и просветлено величественной музыкой гимна. Она казалась чистой и безмятежной, как монахиня. Поравнявшись со Скаем, она наконец увидела его и со счастливым удивлением улыбнулась. В ее улыбке не было ничего наигранного или кокетливого, это была безыскусная улыбка искренней радости. Сердце у Ская перевернулось.

«Помоги мне Бог, – подумал Скай. – Я, кажется, и вправду влюблен. В ее свежесть и непосредственность, не только в ее красоту. И в ее невинность – тоже. Я знаю, что под ней кроется: страсть и неистовство, я это видел, я знаю, а она не знает. Я никогда не встречал таких девушек. Второй такой нет».

В пении Гарден Скай тоже угадывал контрасты, присущие ее натуре. Ее голос взмывал под купол, звонкий и ликующий. Но его низкий бархатистый тембр и какой-то особенный трепет заставляли Ская думать о секретах, которые шепчут на ухо ночью.

Скай окинул взглядом прихожан. Все они безмятежно наслаждались пленительным молодым голосом. «Они не знают, какая она на самом деле, – подумал Скай. – Только я это знаю».

Но он ошибался. Мэн Уилсон тоже видел, как преобразилась его маленькая кузина во время того незабываемого танца в Барони. И сидя между матерью и сестрой, тоже вслушивался в тайну, звучавшую в ее голосе. И она его волновала.

47

Рождество в Чарлстоне проводили в кругу семьи и друзей. Больших приемов не устраивали. Скай, с разрешения Маргарет, нанес визит Гарден после завтрака. Он принес подарок, который юная леди может принять, то есть конфеты – но было их двадцать фунтов. Гарден смеялась, Маргарет сделала невозмутимое лицо, а Занзи унесла конфеты на кухню и немедленно принялась есть.

Допустимое время визита давно истекло, но, пренебрегая правилами местного этикета, Скай не спешил откланяться. В три часа он, удобно устроившись в кресле, все еще непринужденно рассказывал о своих восхождениях на Альпы, Скалистые горы и Пиренеи.

– Мне бы хотелось попробовать свои силы в Гималаях, – говорил он, – но боюсь, они для меня тяжеловаты. И потом, туда так долго добираться, не то что в Европу.

Маргарет слышала, как Занзи в кухне демонстративно грохочет сковородками и кастрюлями. Ей ничего не оставалось, как пригласить Ская обедать.


Маргарет и Гарден восхищенно смотрели на Ская. Он резал индейку с мастерством хирурга. А Скай, не веря своим глазам, смотрел, как Гарден уплетала все, что было у нее на тарелке: индейку с соусом, рис с подливой, засахаренные бататы, луковицы в сметане, шпинат, клюквенное пюре и маринованный арбуз.

Маргарет говорила без умолку:

– Да, мы едим рис каждый день, в самых разных видах, с подливой, или с томатным соусом, или в виде плова, или пирожки с рисом, или рисовую запеканку с начинкой. Знаете, мистер Харрис, Чарлстон построен на рисе. Здесь выращивали лучший рис в мире. Поэтому во всех магазинах пишут, что у них каролинский рис. На самом деле он из Техаса или откуда-нибудь еще. Эшли Барони была рисовой плантацией. Все эти болота вдоль реки – рисовыми полями. Судья, дедушка Гарден, любил рассказывать, как он мальчишкой открывал шлюзы на реке Эшли, чтобы пустить на поля воду. Это было в те времена, когда на плантации жила его тетя. Ее звали мисс Джулия Эшли. Эшли, разумеется, были в числе первых поселенцев.

А наша плантация, плантация Гарденов, граничила с Барони. Мой отец еще застал времена, когда там тоже был сплошной рис. Разумеется, это было до войны, когда у нас еще не отняли ни рабов, ни наших исконных прав. Мама рассказывала, что только за нашим садом присматривало двадцать рабов.

Сады были гордостью нашей семьи. У нас были огромные посадки гардений, мили, представляете себе, мили цветущих кустов. Это потому, что цветок был назван в честь нашей семьи.

Скай искусно делал вид, что все это ему очень интересно и знатность предков производит на него сильное впечатление. Маргарет решила, что молодой человек ей очень нравится, хотя он и янки.

После обеда Гарден объявила, что обещала навестить тетю Элизабет. Маргарет отказалась ее сопровождать. Скай согласился с обманчивой готовностью. Мысль, что ему придется завоевывать расположение еще одной обедневшей манерной южной дамы, ничуть не радовала Ская. Но, с другой стороны, Гарден нужно будет отвезти к тете, а на машине можно покататься и подольше. До Элизабет они дошли пешком.

– Это в двух шагах отсюда, за углом, – сказала Гарден.

Скай приготовился проскучать еще час.

Его опасения рассеялись, как только он увидел Элизабет Купер. От этой дамы можно было ждать чего угодно, только не скуки. Она была высокой для женщины, почти с него ростом, и она производила сильное впечатление. Дело было не в ее внешности. Она была худая, с резкими глубокими морщинами и волосами, похожими на ржавое гофрированное железо. В них проблескивала седина. Любая другая женщина с такой внешностью казалась бы отталкивающей. Но Элизабет Купер была безмерно привлекательна: в ее живых синих глазах читался ум, от нее исходило ощущение силы. Скай сразу понял, что Элизабет Купер всю жизнь не делала никаких скидок себе самой и что слабые люди едва ли могут рассчитывать на ее расположение. Взгляд у нее был дружелюбный, но настороженный. Чтобы она хорошо или хотя бы терпимо к нему отнеслась, придется доказывать ей, что он чего-то стоит. Почему-то ему казалось очень важным привлечь ее на свою сторону. Ее мнение – ее доброе мнение – может оказаться весьма полезным.

– Как поживаете, мистер Харрис? – спросила она. И Скай почувствовал себя так, словно ему нужно выложить все, что творится у него в душе, все, чем заняты его ум и сердце.

Гарден поцеловала тетушку и указала ей на старинный медальон у себя на шее.

– Чудесный подарок на день рождения, – сказала она. – Спасибо вам, тетя Элизабет.

Элизабет кивнула.

– Дорогая, я рада, что тебе нравится. Присаживайтесь, пожалуйста. – Она позвонила в колокольчик, потом села рядом с гостями. Скай заметил, что ее спина не касается спинки стула. – Ты открывала медальон, Гарден? Ну и прекрасно. Внутри портрет моего брата Пинкни. Ты на него похожа, поэтому я и сделала тебе такой подарок.

Появился Джошуа, толкая перед собой чайный столик. На нем было все для чаепития, а кроме того, большой графин, сифон и стаканы.

– Я заметила, – сказала Элизабет, – что на самом деле большинство мужчин нисколько не любят чая. Наливайте себе, мистер Харрис. Гарден, а тебя я попрошу похозяйничать.

Скай как завороженный следил за ритуалом, который совершала Гарден. Она налила кипяток из серебряного самовара в расписанный розами фарфоровый чайник для заварки. Держа его перед собой обеими руками, стала делать круговые движения, чтобы вода, плескаясь, прогрела стенки чайника, а сама в это время смотрела на тетю Элизабет и внимательно ее слушала. Элизабет рассказывала о своем брате Пинкни. «Что-то слишком он похож на героя Вальтера Скотта», – скептически подумал Скай. Гарден подняла крышку самовара и вылила в него воду из фарфорового чайника. Открыла серебряную чайницу, всыпала три полные ложки чая в чайник для заварки, потом медленно налила в него воды из самовара.

Налила полчашки заварки тетушке через серебряную ложку с дырочками. Потом долила горячей воды из самовара.

– Два кусочка, пожалуйста, – сказала Элизабет, протягивая руку за своей чашкой.

– Вам, должно быть, скучно, мистер Харрис, выслушивать все эти семейные истории. Но на такую неприятность всегда нарываешься при посещении пожилых дам. Мы говорим о прошлом или о друзьях, которые недавно умерли. Вам, молодым, мы должны казаться… чудаковатыми. – Она поставила чашку на поднос.

– Гарден, кто из твоих знакомых был самым старым?

– Мамаша Пэнси из Барони. Она была такая старая, что чуть не полжизни провела в рабстве.

– Боже правый, я помню Пэнси. Она, должно быть, прожила лет сто.

– Если не больше. И очень этим гордилась. – И Гарден стала рассказывать про Пэнси, про плоский глаз, про свой ожог и про то, как она для Пэнси пела. Одновременно она ловко вытряхнула остатки заварки из чашек в специальный серебряный сосуд, ополоснула чашки кипятком, вылила его туда же и налила новую порцию чая для Элизабет, а для себя – молоко. Скай был заворожен ее грациозными движениями и, помимо воли, увлечен ее рассказами о чудесах, в которые ему было так трудно поверить. Только сейчас он понял, каким бесцеремонным чужаком оказался он в Эшли Барони и вообще на Юге. И на мгновение позавидовал этим чарлстонцам, у которых на протяжении многих поколений так сложно и причудливо переплетались жизни белых и негров.