Даже тогда, когда Стюарт начал донимать Маргарет своей злостью и ее страдания постоянно разрывали Энсону сердце, он ухитрялся выглядеть спокойным и отчужденным, совершенно погруженным в мир своих хозяйственных забот. Но когда Стюарт нарушил границы этого мира, Энсон не выдержал.

Случилось вот что: Стюарт верхом подъехал к Энсону, когда тот, стоя на коленях, разглядывал кустики салата. Они были покрыты пятнами бело-розовой плесени. Никому из работников прежде не случалось такого видеть. Не случалось и Энсону. Он долго разглядывал тыльную сторону листьев, потом поднес к носу комок земли, пытаясь учуять какой-то специфический запах, связанный с болезнью. Конь Стюарта поскользнулся на мокрой земле и, потеряв равновесие, смял несколько растений.

– Неприятности, брат? – спросил Стюарт. Неприятности казались Энсону более чем серьезными, но он ответил Стюарту бесстрастным взглядом.

– Может статься, – сказал он.

– Не стоит так переживать из-за салата, – заметил Стюарт. – Он же по центу за головку или около того. Думаю, я, может быть, посажу вместо него артишоки. Это куда выгоднее.

Энсон вскочил на ноги.

– Ты посадишь? Да ты хоть раз в жизни что-нибудь сажал?

– Вот я и думаю, что пора начать. Нам следовало бы зарабатывать больше денег, чем сейчас.

Перед глазами у Энсона замелькали столбики цифр: давшееся ему с таким трудом увеличение урожайности и дохода, изъятия наличности, когда требовалось оплачивать удовольствия Стюарта, цены проданных земель, тех земель, которые на протяжении двух веков были частью имения. Он схватил Стюарта за сапог, дернул вниз, и Стюарт рухнул с коня прямо в грязь.

– Ты мало успел навредить? Хочешь еще? Я из кожи лез, чтобы тебя спасти, и не видел ни помощи, ни благодарности. Если ты сунешься в мои дела, я тебя убью.

Он боролся со Стюартом, не давая тому встать, он сидел у Стюарта на груди и мазал лицо и одежду брата грязью.

– Ну что, хозяин плантации, нравится? Вот так работают на земле. Сидя на коне, это не получается. Приходится пачкать руки.

Работники, опершись на мотыги, с интересом смотрели, как они возятся в земле.

– Каин и Авель, – прокомментировал один.

– Думаешь, он хочет убить его? – спросил сосед.

– Может, и да.

Братья боролись так яростно, что, казалось, были действительно готовы убить друг друга. Они не отдавали себе отчета, что сражаются вовсе не за право распоряжаться на полях. Стюарт выехал на плантацию, чтобы обрести уверенность в себе и почувствовать себя мужчиной. До смерти матери он не ощущал никакой ответственности за судьбу Барони. Все обязанности судьи Трэдда по управлению имением взял на себя Энсон. Генриетта сквозь пальцы смотрела на расточительность Стюарта и его пристрастие к развлечениям. Пока Генриетта была жива, для Стюарта мало что менялось в жизни. Теперь же изменилось все. Прежде само собой разумелось, что он будет всегда вкусно накормлен, хорошо одет и окружен любовью. Сейчас не было уверенности ни в том, ни в другом, ни в третьем. Жена от него шарахалась, дом приходил все в больший упадок. И Стюарту было страшно.

Внезапно он понял, что ему уже двадцать два года. Что он мужчина, а не мальчик. А мужчина не должен бояться. Мужчина должен быть хозяином своей жизни. В глазах же Энсона Стюарт всегда был мужчиной, и сейчас, в поле, он надеялся, что Энсон укрепит его пошатнувшееся мужество. Энсон всегда смотрел на него снизу вверх, всегда им восхищался и, конечно, любил его. Стюарту смутно виделось, как Энсон радостно приветствует его, как Энсон трудится вместе с ним и благодаря их совместным усилиям Барони становится куда лучше, чем прежде; Энсон должен был поддержать брата, укрепить в мысли, что тот способен взять на себя ответственность за имение, как и подобает мужчине, и быть господином своей судьбы.

Но когда Энсон пошел против Стюарта, стал его унижать и стыдить, надежды Стюарта рухнули. Остался только страх. Энсон предал его и потому стал ему ненавистен. Ему хотелось бить, причинять боль, нанести Энсону такую же тяжелую телесную рану, какая по его вине осталась в душе у Стюарта.

А Энсону в тот момент хотелось убить брата, покарать Стюарта за боль, с которой после его женитьбы на Маргарет Энсон не расставался, за ту зависть, которую у него вызывало непринужденное и победоносное обаяние Стюарта, за то, что он, Энсон, так долго и тщетно дожидался, когда же наконец Стюарт заметит и оценит его такую тяжелую работу и ее успех, и, главное, за вторжение Стюарта в ту область, где он, Энсон, обрел душевный покой. Но больше всего ему хотелось покарать Стюарта за свое разочарование. Энсон всегда видел в старшем брате властного и уверенного в себе лидера. А теперь от брата запахло испариной страха, и Энсон возненавидел его за это.

Они боролись, пока окончательно не выбились из сил. А потом бок о бок лежали на липкой распаханной земле, и грудь у каждого лихорадочно поднималась от тяжелого, прерывистого дыхания.

Потом они вместе ковыляли домой, обняв друг друга за плечи, и, делая вид, что ничего между ними не изменилось, бормотали какие-то фразы о своих детских потасовках. Но их отношения изменились, и изменились непоправимо. Из них ушла любовь и ушло доверие. Братья стали врагами, замкнутыми каждый в своих стенах гнева, самосожаления и самооправдания. И они стали очень осторожны в общении друг с другом.

Теперь всех троих спасало одно: привитые с детства хорошие манеры. И они неукоснительно придерживались знакомых с младенчества правил – последнего, на что они могли опереться. Они были очень вежливы друг с другом. Стюарт перебрался в отдельную спальню, но стал с Маргарет куда предупредительней, чем прежде, он никогда не забывал пододвинуть ей стул и возил ее кататься в двуколке. Энсон посоветовался со Стюартом, какие культуры сажать в будущем сезоне, а Стюарт сказал, чтобы Энсон действовал, как считает нужным. Маргарет все время улыбалась и преувеличенно благодарила за каждую оказанную ей любезность.

Они продолжали жить втроем в лесном доме – Стюарт, Маргарет и Энсон, бунт прислуги делал все более непрочной саму ткань их существования, и душевное одиночество становилось для каждого все более тягостным.

Перед Рождеством им стало легче – они переключили внимание на детей. Стюарт отвез Маргарет в Чарлстон за покупками. Она купила Пегги, которой было чуть больше года, французскую куклу с сундучком туалетов, сшитых по последней парижской моде. А Стюарт купил маленькому Стюарту красное седло и выбрал подходящую под него лошадку.

Энсон съездил за покупками в Саммервиль, и очень удачно. Он купил племяннику последнюю новинку – мягкую игрушку под названием «Мишка Тедди» – стилизованное изображение президента Теодора Рузвельта. Пегги тоже получила нечто доселе невиданное: цирковое печенье. Зверюшки из сладкого теста были уложены в напоминающую цирковой фургон коробку с белой веревочной ручкой, за которую этот подарок было удобно повесить на рождественскую елку.

Пегги и Стюарт-младший съели почти все печенье, попытались накормить им медведя и не обратили никакого внимания на остальные подарки. Взрослые вручили друг другу свои дары, из вежливости поахали над ними с притворным восхищением, искренне посмеялись над тем, как дети пытаются накормить медведя, и возвратились каждый в свое одиночество.

Жить так дальше было невозможно. Что-то должно было случиться, чтобы разрядить напряжение, тяготевшее над ними.

11

И Стюарт первым нашел выход. Чтобы рассчитаться с долгами за сезон 1901 года, он велел своему поверенному продать кусок земли по другую сторону дороги из Чарлстона в Саммервиль. Покупателя звали Сэм Раггс.

Сэм Раггс, хитрый краснолицый плотный человек лет тридцати, был, что называется, рубаха-парень. Сын издольщика, он еще мальчишкой дал себе клятву, что никогда ни на кого не будет работать. Уже в одиннадцать лет у него был собственный бизнес – контрабанда виски. Несмотря на штрафы и частые отсидки, ему постепенно удалось собрать кругленькую сумму в зеленых. Тогда он сказал «прости» своей семье, друзьям, покупателям и местным властям, которые его так хорошо знали. Сэм покинул родную Джорджию ради Южной Каролины и будущей респектабельности.

На земле, купленной у Стюарта Трэдда, он построил маленький универсальный магазинчик. Место идеально подходило для его целей: из чужих сюда мало кто заглядывал, и в лесу поблизости можно было спрятать перегонный куб. Магазинчик был достаточно близко от Чарлстона и Саммервиля для постоянных покупателей Сэма, а негритянский поселок в Барони служил хорошим прикрытием – отсюда к Сэму стекались покупатели его убогих законных товаров. Никакому шерифу и в голову не пришло бы спрашивать, с чего это он, Сэм, сюда забрался.

Под магазин была отведена одна большая комната. Сэм занимал три еще больших в задней части дома. Они были обставлены прекрасной мебелью и натоплены так, что это казалось роскошью. Готовить и убирать Сэм нанял негритянку из поселка. Ее звали Мериголд, и она была такая же жизнерадостная, как это имя.[1] Она совершенно избаловала Сэма. А когда с ним подружился Стюарт, она избаловала и Стюарта.

Контраст между неуютным, раздираемым распрями домом Стюарта и жилищем Сэма был разительным. Стюарту никогда не хотелось уезжать от Сэма домой. Но в комнатах за магазином его прельщал не только комфорт. Раггс дорожил мнением Стюарта, спрашивал его советов насчет того, как расширить дело и какие новые товары выставить на прилавок. Благодаря Сэму Стюарт чувствовал себя важным и значительным и вскоре почти все время стал проводить у Сэма.

Маргарет призналась Энсону, что ей уютнее и спокойнее, когда Стюарта нет в лесном доме. Энсон ничего не ответил. Порядочность не позволила ему согласиться. Но в глубине души он просто блаженствовал, когда Стюарт бывал в отъезде, потому что в это время Энсон мог доставлять Маргарет маленькие радости. Он начал вывозить ее на короткие экскурсии, они съездили в двуколке в ее старый дом, в Саммервиль, к церкви Святого Андрея, безмолвной, с закрытыми ставнями. Маргарет каждый раз так ликовала, что эти совместные вылазки становились все чаще и продолжительней. С приходом весны они начали ездить в Чарлстон, и восторгу Маргарет не было предела.