– Я понимаю, – ответила Гарден. Стоял удушающе жаркий августовский день, но по ее спине пробежал холодок страха.

107

У входа в здание суда их ожидал всего один репортер. Он был местный и совсем юный. «Слава Богу, – подумала Гарден, – я уже не самый лакомый кусочек для газет».

Кое-кто из свидетелей с ее стороны уже сидел в задних рядах, обмахиваясь веером из пальмовых листьев. Гарден улыбнулась и кивнула им. Как ей все-таки повезло. Колокол на колокольне церкви Святого Михаила начал отбивать время. Гарден с радостью подумала, что она дома и в безопасности.

Но тут она увидела Вики и поняла, что не права: нет никакой безопасности и впереди ее ожидает еще худшее испытание. Вики ядовито улыбнулась ей. Гарден села на свое место. У нее подкосились ноги. Вики можно было узнать только по выражению лица.

За семь месяцев, прошедших с предыдущего суда, Вики поправилась по крайней мере на тридцать фунтов. У нее был двойной подбородок и обширное мягкое тело, облаченное в подобающее пожилой женщине платье из темно-синего жоржета с отделанным кружевом белым воротничком. Толстые лодыжки торчали из простых туфель на шнурках, без каблука. Скромная тесно-синяя шляпка прямо сидела на аккуратно завитых седых волосах. На лице никаких следов косметики, единственное украшение – брошь с камеей. Она выглядела бабушкой.

Именно так и охарактеризовал ее адвокат в своем вступительном слове.

– Эта бабушка, ваша честь, с крайней неохотой возбудила дело против матери своей внучки. Она не испытывает никакой вражды к этой очаровательной молодой женщине, хотя миссис Харрис и похитила ребенка из дома бабушки и никогда не посылала ей даже фотографии или сообщения о здоровье внучки. Нет, нет, повторяю, никакой вражды. Лишь глубокое сожаление. Сожаление о разлуке с ребенком, которого она так любит, и забота о благосостоянии внучки. Эта бабушка, ваша честь, не хочет никаких конфликтов, никакой враждебности. Ею движет одно-единственное горячее желание – такое сильное, что заставило обратиться в суд. За это желание никто не может осудить ее. Она хочет только лучшего, всего самого лучшего для маленькой Элен.

Гарден взглянула на Логана Генри. Он что-то деловито записывал в блокнот, который достал из портфеля. Его губы были плотно сжаты, и от них по пергаментной коже лица во все стороны разбегались морщинки. Он выглядел очень старым, уставшим и озабоченным.

Шли дни, и мистер Генри из уставшего человека превратился в больного, а потом и чуть живого.

Этот суд измотал бы пятерых мужчин сильнее и моложе Логана Генри. Жара была невыносимой. Обычно летом в Чарлстоне бывают вечерние грозы, очищающие тяжелый влажный воздух и хотя бы на время охлаждающие его. Но день проходил за днем, сияющие облака заполняли собой, казалось, все небо, но гроза так и не начиналась. Немыслимая жара сгущалась в зале суда, делала воздух безжизненным и, переждав ночь, на следующий день еще усиливалась от жарких лучей солнца, падающих на стены домов и отражающихся от мостовой. Каждый день казался адом и был еще одним днем вечности.

Но мистер Генри не дрогнул. Он заполнял своими записями страницу за страницей, очень внимательно слушал показания свидетелей обвинения, выдвигал возражения и проводил перекрестные допросы, от которых свидетели Вики приходили в ярость и смущение.

Свидетели, мужчины и женщины, привыкшие к почтительности и лести, обычно не встречали какого-либо противодействия. Это были знаменитые специалисты.

Известный детский психолог поведал, какой невозместимый ущерб наносится ребенку работающей матерью.

Выдающийся педагог изложил преимущества прекрасной, с давними традициями школы, оборудованной по последнему слову техники.

Знаменитый доктор обсуждал огромный разрыв между доступностью новых методов лечения и медицинских технологий в больших и маленьких городах.

Хранитель музея «Метрополитен» рассказал об учебных программах для детей.

Прославленный пианист в подробностях вспомнил о годах обучения в студии Карнеги-холл.

Уважаемый преподаватель, наставник пианиста, описал свой метод работы с маленькими детьми.

Тренер нью-йоркского клуба фигурного катания живописал счастливых ребятишек, занимающихся в этом клубе.

Наставница из академии верховой езды в Центральном парке показала кинофильм: дети под ее руководством учатся ездить верхом и заботиться о своих пони.

Вышедшая на пенсию всемирно известная балерина выразила горячее желание приобщить Элен к искусству танца.

Их показания продолжались два дня.

На третий день адвокат Вики представил доказательства в виде фотографий, газетных вырезок и письменных показаний свидетелей. Час за часом зачитывалась отталкивающая, скандальная история Гарден в «плохие времена».

– Вы видите, ваша честь, – заключил адвокат с грустным, суровым выражением лица, – какова постыдная история матери этого ребенка. Она является достоянием общественности, это тень, которая никогда не рассеется, позорное пятно, которое всегда будет лежать на жизни маленькой Элен, пока она остается с матерью.

Он подгадал свое заключительное слово к самому перерыву на обед. Во второй половине дня священники трех нью-йоркских церквей и послы Соединенных Штатов из трех стран подтвердили безупречную нравственность Виктории Монтекатини.

Утром четвертого дня обещающие дождь облака прижимали влажный воздух к самой земле. В зале суда бейлиф упал от жары в обморок. Адвокат Вики подошел к судье и негромко заговорил:

– Ваша честь, я должен сообщить вам конфиденциальную информацию, которая станет известной только благодаря беззаветной преданности бабушки.

Быстро, один за другим, банкиры, бухгалтеры и брокеры давали показания о состоянии Вики: фабрики, судоходные компании, банк в Чарлстоне, акции, ценные бумаги, золото, драгоценности, дома, земли, автомобили, поезд, яхта и наличные на счетах в швейцарских банках – одиннадцать миллионов шестьсот восемьдесят четыре тысячи девятьсот тридцать два доллара и шестнадцать центов. За стенами суда где-то вдалеке грохотал гром, но дождь так и не пошел.

Еще один экономист сообщил статистические данные о состоянии мелкого бизнеса в 1935 году, ежегодный процент банкротств вообще и в торговле антиквариатом в частности. Его расчеты показывали, что возможность закрытия «Лоукантри трежерс» превышает девяносто процентов. Балансовые отчеты, банковские ведомости и расчетные книги Гарден, затребованные судом, показывали, что она платила себе по сто долларов в месяц, получила в 1934 году доход в двести одиннадцать долларов и имеет на счету в банке четыреста два доллара. Брызги дождя заставили всех повернуться к окну. Но он тут же прекратился.

В качестве последнего свидетеля адвокат Вики вызвал одного из своих коллег, зачитавшего суду два документа. Первый – завещание, согласно которому Вики все свое состояние отдавала на благотворительные цели. По второму завещанию все переходило к Элен, а распорядителем назначалась ее бабушка и опекун Виктория Монтекатини. Второй документ, объявил адвокат, будет подписан в присутствии судьи в тот момент, когда его клиентке будет передана ее любимая внучка.

Он церемонно поклонился Логану Генри.

– Мы закончили свое выступление, – сказал он с ухмылкой.

Мистер Генри сделал все, что было в его силах. Свидетели, выступавшие в защиту Гарден, сменялись один за другим весь конец четверга и почти всю пятницу. Они оставили свои уютные дома, отказались от отпусков, терпели этот изнурительный, невыносимо жаркий день – и все ради нее, ради того, чтобы она сохранила своего ребенка. Дрожащий от усталости голос Логана Генри с глубоким уважением вел их сквозь свидетельские показания. Гарден, до этого момента погруженная в отчаяние, дала волю катившимся по щекам слезам, слезам невыразимой благодарности, восхищения и любви.

Адвокат Вики всячески демонстрировал свое уважение и сочувствие донкихотству свидетелей. Он каждому отвешивал поклон и отказывался от перекрестного допроса.

Потом пришло время его последнего слова.

– Это очень простое дело, ваша честь. Здесь должно учитываться только одно – интересы шестилетней девочки. Я мог бы говорить о тех вопросах, которые затрагивали выступавшие здесь эксперты. Мог бы красноречиво повествовать о чувствах матери, у которой в расцвете молодости погиб единственный сын. Мог описать всю любовь, которую эта одинокая женщина жаждет излить на единственное существо, которое дорого ей в этом мире, свою внучку. Но все это не самое главное. Самое главное – благополучие Элен. Будет ли это невинное дитя лишено самой обеспеченной жизни и самого лучшего образования… будет ли она лишена наследства, которое гарантирует такую жизнь ее детям и детям ее детей… будет ли ей отказано в любви и щедрости бабушки той женщиной, которая не в состоянии обеспечить ей ни надежности, ни должного морального воспитания? – На мгновение он замер в позе оратора. Потом его протянутая вперед рука упала, голова с львиной гривой устало опустилась на грудь. Утомленный эмоциями, он вернулся на свое место.

Мистер Генри с душераздирающим скрежетом отодвинул свой стул и встал. На белом полотняном костюме, мешковато сидевшем на его костистой фигуре, проступали пятна пота.

– Я поздравляю моего ученого коллегу, – медленно начал он, – с его красноречивым отказом от красноречия. Я слишком устал и к тому же слишком зауряден, чтобы попытаться произнести нечто подобное. Я могу лишь сказать несколько простых слов о любви и деньгах.

Да, у Элен Харрис не много денег. И у ее мамы тоже. Элен получает два пенса в неделю, чтобы опустить их в кружку для пожертвований в воскресной школе. Мама завязывает их в уголок носового платка Элен.

Но Элен всего-навсего маленькая девочка. Она ничего не знает о деньгах. Она нашла на пляже девять долларов и считает себя богатой.

И я думаю, ваша честь, что Элен права. Она действительно богата. У нее почти столько же родственников, сколько долларов у этой дамы, ее бабушки. У нее есть мать, которая любила ее с того мгновения, когда Элен впервые шевельнулась у нее во чреве, и будет любить, что бы ни случилось. У нее есть своя комната, с кроваткой для нее и для ее куколки, которая мочит пеленки, трехколесный велосипед и цент под подушкой каждый раз, когда у нее выпадает зуб. Ребенок не может спать больше, чем в одной кроватке или одной комнате, не может кататься на двух велосипедах сразу. И зубная фея значит для нее больше, чем счет в швейцарском банке.