Гарден с хрустом потянулась:

– Такое ощущение, будто меня по очереди переехали полдюжины грузовиков. Тетя Элизабет, я собираюсь устроить себе настоящие каникулы.

– Ты их заслужила. За целый год ни одного выходного.

– За шестнадцать месяцев. Последнее время я уже дни считала. Новый товар может подождать недельку-другую. Опять придется покупать дешевые вещи, а это так обидно, когда хочется приобрести что-нибудь по-настоящему хорошее. Ну ничего, во время каникул постараюсь вызвать в себе прилив энтузиазма. Надо бы снять коттедж возле пляжа. Элен очень нравился пляж в Антибе. Интересно, что с ней будет, когда она увидит пляж с песком, а не с галькой. Ошалеет от радости. Купаться еще рано, так что можно снять дом совсем дешево.

– Не думаю, что ты захочешь увезти Элен. Она сегодня получила письмо. Приглашение на день рождения.

Гарден уронила руки:

– Что? Слава Богу!

Ей хотелось заплакать, заплясать, упасть на колени. Наконец открывается так сурово захлопнутая дверь.

– Это всего лишь начало, – предупредила ее Элизабет. – Все знают, что Элен уже почти четыре. Именно в этом возрасте девочки и мальчики начинают ходить друг к другу в гости. Она не останется в стороне. Чарлстон не наказывает детей. Но для тебя, возможно, ничего не изменится. Во всяком случае, пока.

Гарден счастливо улыбалась сквозь слезы:

– Это не имеет значения. У меня есть работа. Элен – вот что самое главное. Когда этот день рождения? Нужно купить ей новое платье. И туфельки.

Элизабет тоже смахнула слезы. Когда она заговорила, по голосу нельзя было догадаться, как ей жаль свою племянницу.

– В «Примроуз шоп» большая распродажа, – сказала она. – А если ты хочешь на пляж, так у меня есть дом на острове Салливан. Я давным-давно отдала его Кэтрин и ее детям, но могу позволить тебе воспользоваться им. Им он до лета не понадобится. Кэтрин никогда не меняет привычного уклада жизни: ей и в голову не приходит, что теперь, когда ее младшему ребенку под тридцать, она уже не связана со школьным расписанием. Не понимаю, откуда у меня взялась такая безмозглая дочь.

Гарден засмеялась:

– Вы слишком торопите время, тетя Элизабет. Мы же учились с Ребеккой в одном классе, помните? До тридцати нам еще почти три года… Я лучше не поеду в ваш дом, хотя и очень благодарна за предложение.

Старые, мудрые глаза Элизабет остановились на ней.

– У тебя все еще неприятности с моим внуком?

– Нет, не неприятности. Мэн ужасно милый. Он иногда заходит в магазин, вот и все. Нам особо не о чем говорить, и от этого возникает неловкость. Если я поеду в ваш дом, могут быть лишние сложности.

– Ты всегда нравилась ему, Гарден.

– Ерунда. Ему приходилось присматривать за мной, потому что папа и Стюарт умерли.

– Это ты так говоришь. Но мы-то обе знаем, как было на самом деле. Выйти замуж за Мэна – не худший вариант.

Гарден едва не вышла из терпения:

– И это мне говорите вы! Вы-то больше не вышли замуж. Почему же вы думаете, что я не смогу жить одна?

– Да, тебе действительно нужно отдохнуть, – хмыкнула Элизабет. – Ты рассуждаешь как типичный представитель семейства Трэддов.

97

Гарден сняла маленький коттедж на Фолли-Бич. Фолли был маленьким островком к западу от Чарлстона, тогда как более фешенебельные острова Салливан и Айл-Палмз лежали к востоку от города. На Фолли был павильон и три ресторана, но Гарден была далека от них и от толпы, которая собиралась там даже не в дачный сезон.

Она убрала привезенные с собой съестные припасы, втащила в дом мешок угля для кухонной плиты и лед для холодильника, заправила керосином лампы, распаковала книги, которые собиралась прочитать, и распечатала дорогую бутылку бургундского. Про бутлегера, у которого она раздобыла эту бутылку, говорили, что он доставляет вино из Франции, а не с чьего-то заднего двора.

По узкому деревянному настилу Гарден прошла от дома до вершины песчаной дюны. Внизу перед ее глазами расстилались пустынный пляж и сверкающий океан. Только что начался отлив, и высокие, с белыми гребнями волны шумно набегали на песок. Сильный бриз играл полями широкополой шляпы Гарден и развевал длинные широкие рукава ее блузки. Она повернулась лицом к солнцу и облизнула ставшие солеными губы.

– Какое блаженство! – крикнула она, сорвала с головы шляпу и подбросила ее в воздух. Шляпа плавно опустилась на песок и покатилась, как обруч, распугав по дороге дюжину куликов. – Вот как стану вся в веснушках! – крикнула она, сбегая по ступенькам на песок.

День уже клонился к вечеру, и все же минут через десять она почувствовала, как защипало нос и щеки. Ее кожа уже пятнадцать лет не была под прямыми солнечными лучами.

Она повернула назад. Не хотелось проводить отпуск, мучаясь от солнечных ожогов. Возвращаясь, она аккуратно ставила ноги в оставленные ею же следы на песке. Она чувствовала себя настоящим Робинзоном Крузо, с той только разницей, что у нее имелось достаточно еды, а к тому же с полдюжины романов. Возле коттеджа Гарден выудила из воды свою намокшую шляпу. Она еще пригодится, если захочется выйти из дома днем.

После обеда она начала читать. Это оказался «Табачный путь», который стал такой сенсацией на Юге, что его было почти невозможно купить в книжном магазине. Уже после первых глав Гарден поняла почему. Ей не хотелось мрачных впечатлений, к тому же ее уже давно трудно было чем-то шокировать, поэтому она отложила эту книгу в сторону и принялась за «Потерянный горизонт». Очень скоро она была полностью захвачена волшебным очарованием Шангри-Ла.

Впервые услышав доносившуюся откуда-то музыку, она решила, что это плод ее воображения, естественный аккомпанемент к волшебной красоте истории, которую она читает. Потом она поняла, что это джаз. Она отложила книгу и вышла в темноту, на веранду, чтобы лучше слышать. Джаз был очень хороший. Гарден удивилась, что в павильоне играет такой хороший музыкант и что музыка доносится так издалека.

Было время отлива, и волны едва слышно шуршали, набегая на берег, словно вторя звукам пианино. Гарден долго сидела и слушала. Эта мелодия волны и безграничное, усыпанное звездами небо словно уносили ее в Шангри-Ла.


Гарден прекрасно провела эти дни. Она была совсем одна – никаких планов и расписаний, никому не надо отчитываться, она и не мечтала о таком. По утрам, когда ее будило солнце, она отправлялась в долгие прогулки по влажному прибрежному песку, смотрела, как солнце поднимается над океаном. В это время шляпа была ей не нужна, и волосы свободно летели по ветру.

Возвратившись в коттедж, она почувствовала себя голодной как волк. Жаркое время она проводила на веранде – читала в гамаке или просто размышляла, вспоминала.

Она часто думала об Антибе. Какой контраст между тем пляжем и этим! Она признавалась себе, что ей не хватает прислуги. Не хватает богатства. Не хватает кафтанов, в которых можно выйти на солнце, и Конни, которая их создает, а также шкафов и комодов, набитых одеждой и изящным шелковым бельем. Брюки и блузки, которые она купила для этой недели на пляже, были самые обыкновенные, из довольно грубой материи, и она никак не могла забыть, как много было у нее раньше красивых, ярких пляжных пижам.

Средиземное море было спокойнее Атлантики, и вода здесь была не лазурная, а серо-коричневая. Коттедж очень скромный, кровать не слишком удобная, на полу хрустел занесенный ветром песок. Стряпня самая примитивная, а на топившейся углем плите и она не всегда удавалась. Гарден питалась подгоревшей яичницей, сырыми гамбургерами и множеством бутербродов с арахисовым маслом.

И все же она была довольна. Она написала Элен Лемуан, доложила, что жизнь в целом вполне удовлетворительна. Письмо не было длинным. Элен и так знает, как складывается ее жизнь. Они с Элизабет регулярно переписываются. Иногда Элизабет спрашивала значение какого-нибудь слова, которого не было в ее англо-французском словаре.

К вечеру, когда солнце постепенно приобретало пурпурно-алый цвет, Гарден снова выходила на пляж. В эти часы она думала о Скае, прощалась с ним. Она больше не анализировала прожитые с ним годы, не гадала, что сделала не так и что еще можно было сделать, чтобы они остались вместе. Она уже достаточно долго мучила себя этими мыслями. Теперь она старалась смотреть на свою жизнь и замужество как на спектакль или книгу. Она видела двоих людей, которые хотели жить совсем по-разному. Скаю все время нужно было что-то новое, какие-то перемены, яркие впечатления. А ей, как сразу поняла Элен, хотелось стать добропорядочной мещанкой. Никто не виноват – ни Скай, с его неугомонностью, ни Гарден, с ее попытками пустить корни и удержать его на месте.

Его больше нет. Умер. Она плакала о нем, о полном оцепенении могилы, о его навсегда прекратившихся странствиях. И отпустила его.

По вечерам доносившаяся издалека музыка, казалось, облегчала ее горе и продолжала звучать у нее в голове, когда она погружалась в глубокий, освежающий сон.

Через неделю она покрылась легким загаром, на носу высыпали многочисленные веснушки. Теперь она была готова вернуться в магазин, к череде аукционов и терпеливо ждать, когда Чарлстон согласится снова принять ее. Здесь были корни – и ее, и Элен. Она достаточно бродила по свету, достаточно повидала, достаточно гонялась за счастьем – всего этого хватило бы и на пятерых.

– На пляже было чудесно, – доложила она Элизабет, вернувшись домой. – Я не видела ни одной живой души, кроме старика, собиравшего выброшенные морем куски дерева. Я оставляла на песке следы, совсем как Робинзон Крузо, у меня даже был свой Пятница, правда я его ни разу не видела. Он играл на пианино, я каждый вечер слушала концерты.

– Ну конечно! Я совсем забыла, что он там будет. Ты слушала лучшие концерты, чем предполагаешь. Это был Джордж Гершвин.

– Тот самый Джордж Гершвин?

– А сколько же их может быть? Он пишет оперу по пьесе Дю Боза Хейворда.