Другая женщина показала Гарден крошечную щербинку на краю хрустальной вазы.

– Здесь отбито, – сказала она.

– Да, поэтому она так дешево стоит, – ответила Гарден. – Она упала с полки. Эта ваза стоила двенадцать долларов, а теперь всего полтора. Цветы скроют щербинку.

– Привет, Джон, – сказала Паула офицеру. – Знаешь, Гарден, кажется, сейчас пойдет дождь.

Гарден повернулась к женщинам с вазой и чайником.

– Это миссис Кинг, она с удовольствием ответит на все ваши вопросы. – А сама поспешила во двор.

В шесть часов она с Паулой проводила двух женщин, которые зашли «просто посмотреть», и заперла дверь.

– Ну и беспорядок! – простонала Паула.

– По крайней мере, дождь так и не собрался. Идем скорей домой, пока он не передумал. Я приду завтра пораньше и все уберу.

– Я тоже постараюсь прийти пораньше. Знаешь, Гарден, а у меня для тебя есть сюрпризик.

– Что?

– Ну, сюрпризик. Это когда я слышала, как кто-то сказал про тебя что-то хорошее, и я тебе это расскажу, но сначала ты должна сказать, что хорошее сказали про меня.

– Господи, Паула! Я не слышала ничего подобного со школьных времен… Ну хорошо, что бы тебе сказать? А, вспомнила. Элен сказала, что ты красивее Блонди.

– Устами младенца… Скажу Майку, пусть теперь сам делает себе сандвичи. Ну что ж, думаю, это считается. А вот мой: Джон Хендрикс спросил меня, кто ты такая.

– Это комплимент?

– Ты не даешь мне договорить. Он сказал, что ты единственная по-настоящему привлекательная женщина, которую он увидел в Чарлстоне.

– Мне кажется, красивее, чем Блонди, – это гораздо сильнее. Кто он такой, этот Джон Хендрикс?

– Ты иногда бываешь такой бестолковой! Ты же с ним разговаривала. Ну, тот офицер с убийственно-синими глазами. Только не говори, что не заметила.

– Я заметила, что он захватал всю вазу Бейтман. Идем, Паула, мы промокнем.


Спеша домой под первыми каплями дождя, Гарден пыталась вспомнить, как же выглядел тот морской офицер. И никак не могла. Да какая разница. Многие мужчины говорили ей, что она самая привлекательная женщина в Чарлстоне. Не в таких оскорбительных выражениях, как тот первый, несостоявшийся насильник, но с теми же мыслями в голове. Газеты заклеймили ее как развратную женщину, и эти мужчины, похоже, думали, что она согласится тут же отправиться с ними в постель. Она выяснила, что ледяной взгляд действует не хуже истерики. Теперь она пускала его в ход, прежде чем мужчина успевал открыть рот, и неприятностей больше не возникало.


Джон Хендрикс снова появился в магазине в конце января. Когда дверь открылась, Гарден сидела в кресле возле печки. Стоял мрачный дождливый день, и в кирпичном здании было холодно. Ей так не хотелось покидать свое место.

Она не узнала его, пока он не сказал:

– Я пришел взглянуть на вазу работы Эстер Бейтман, если она еще здесь.

Гарден холодно взглянула на него:

– Она на полке, возле вашей головы.

Он снял шляпу, положил в нее перчатки и, зажав их под мышкой, потер руки.

– Вы позволите погреться возле вашей печки? У меня совсем закоченели руки. – Он прошел мимо Гарден в заднюю часть магазина.

Гарден это совсем не понравилось. Ей не нравились мысли, которые, как она решила, были у него в голове; не нравились посетители, которые приходили только посмотреть, ничего не покупая; не нравилось каждый раз полировать серебро после того, как кто-то небрежно брал его в руки, даже не понимая, к чему прикасается.

– Так гораздо лучше, – сказал капитан Хендрикс. – Можно я положу сюда свою шляпу? – Не дожидаясь ответа, он положил ее на пол около стола.

Потом прошел мимо Гарден и снял с полки вазу.

– Красивая, – сказал он. Перевернул кверху дном и посмотрел на клеймо. – И это действительно Эстер Бейтман.

Гарден была поражена.

Джон Хендрикс широко ухмыльнулся:

– Я специально посмотрел в справочниках. Я ничего не понимаю в серебре, но вы так о ней сказали, что я решил разузнать.

«И вернулся проверить, не обманула ли я», – подумала Гарден.

– А теперь, капитан, когда все узнали, вы хотите купить эту вазу? – спросила она.

– Да, очень. Мне хотелось бы послать ее в подарок сестре. Она страстный борец за женское равноправие. К сожалению, я не могу себе этого позволить. Но я напишу и расскажу ей об Эстер. Она получит лишний аргумент.

Гарден захотелось рассказать ему о Пегги, но Хендрикс не дал ей времени. Он поблагодарил за помощь, поставил вазу на место, поднял шляпу и исчез, прежде чем она успела опомниться. Гарден пожала плечами и вернулась в свой теплый уголок.

На следующей неделе Хендрикс зашел снова. Стоял типичный для Чарлстона февральский денек, такой теплый, что Гарден открыла обе двери.

– Привет, – сказал Хендрикс. – Я просто зашел навестить Эстер. Как она поживает?

– Все еще здесь, – ответила Гарден, – и не стала дешевле, если вас интересует именно это. – Но эти обидные слова она произнесла смеясь. В такой чудесный день не стоит проявлять неприязнь.

– Моя сестра не могла поверить, что я знаю о знаменитой женщине, о которой она ничего не слышала. Я сразу вырос в ее глазах.

– С моей стороны было то же самое, – сказала Гарден.

Они рассказали друг другу о своих сестрах и согласились, что Дороти, сестра Джона, и Пегги, сестра Гарден, – одного поля ягоды. Потом Хендрикс погладил вазу, сказал:

– Пока, Эстер. – И ушел.

Через неделю он пришел опять. Гарден разговаривала с покупателем. Хендрикс оглядел магазин и подошел к маленькой фарфоровой чаше, стоявшей на одном из столов. Он взял ее в руки и принялся внимательно рассматривать яркий сине-красный узор.

– Что это, миссис Харрис?

– Не знаю, – призналась она. – Могу только сказать, что такой узор называется имари.

– Мне бы не хотелось строить из себя всезнайку, но я довольно долго был в Японии, и мне кажется, что эта вещь из Ариты, возможно даже «какиёмон». Как вы считаете?

– Я даже не понимаю, о чем вы говорите.

– Не понимаете?

– Нет. Ни слова.

– Черт побери, вы так много знаете о серебре, и я решил, что вы также хорошо разбираетесь в фарфоре.

Гарден покачала головой.

– Я не достаточно разбираюсь в этом, чтобы сказать точно, – признался Хендрикс. – Но дело в том, что эта чаша может стоить гораздо дороже, чем вы за нее хотите. Почему бы вам не показать ее специалисту?

Гарден снова покачала головой:

– Не знаю, что и думать о вас, капитан. Если я не сумела разглядеть сокровище, почему бы вам не воспользоваться моей ошибкой?

– Не хочу вас обманывать.

– В таком случае вам нечего делать в антикварной лавке, – засмеялась Гарден. – Именно поэтому большинство людей и любит делать покупки в таких магазинах. Они считают, что ловко обманывают хозяев.

– Какой же вы циник! Неужели вы действительно верите в это?

– Я бы не хотела, но слишком часто убеждалась в этом на практике, чтобы сомневаться.

– Это плохо… Ну что ж, тогда я куплю эту вещицу. Но думаю, что вам не следует этого допускать.

Гарден завернула ему покупку. Очень тщательно – а вдруг это действительно такая ценная вещь, как он сказал. Пока она занималась упаковкой, он «беседовал» с Эстер.

– Как поживает Пегги? – спросил он Гарден, прежде чем уйти.

– Насколько я знаю, прекрасно. Она редко пишет. А как Дороти?

– Точно так же, как Пегги. Спасибо за чашу, миссис Харрис.

– Пожалуйста. – Ей хотелось, чтобы он задержался и еще немного поговорил с ней. «Прекрати», – строго сказала она себе. Гарден позвонила Джорджу Бенджамену и спросила о японском фарфоре, но он тоже мало знал об этом.

– Вы покрыли свои расходы? – спросил он.

– Дважды. У меня сейчас цены туристского сезона.

– В таком случае забудьте об этой плошке.

Гарден последовала его совету. С приближением туристского сезона она могла покупать для магазина более интересные и дорогие вещи. Теперь, когда наступила весна, ей хотелось побольше бывать на свежем воздухе. Она уговорила Паулу приходить не только по субботам, но и по средам и теперь каждую среду вместе с Элен отправлялась на охоту за сокровищами.

Они завтракали в лесу, среди нежных белых цветов дикого кизила и опьяняющего аромата жасмина. Гарден рассказывала Элен о своей жизни на плантации, когда она была маленькой девочкой и играла в таких же лесах. Ее сердце разрывалось при мысли об одиноких играх дочери во дворе Элизабет. Если собственное одиночество и тревожило ее, она гнала такие мысли прочь. У нее была работа, Элен, Элизабет и еще радио; многие герои передач тоже стали ее друзьями. Она купила второе радио, для магазина, и теперь даже днем могла встречаться с любимыми персонажами.

А что Джон Хендрикс уже три недели не заглядывал в магазин, так это, говорила она себе, не имеет никакого значения.

В апреле, в самый разгар туристского сезона, она получила открытку с видом залива Гаунтамано. На открытке было написано: «Хорошо бы Пегги все еще была здесь. Ужасно скучно. Джон Хендрикс. P. S. Передайте привет Эстер».


К концу короткого туристского сезона в «Лоукантри трежерс» все было раскуплено. Гарден продала даже четыре стола, на которых раскладывала вещи на продажу. Остались только две престижные, немыслимо дорогие вещи – комод Эльфа и ваза Бейтман, а еще ее ошибки – вещи, которых просто не следовало покупать и которые, возможно, никогда не будут проданы. Гарден повесила на двери табличку «Закрыто на каникулы».

– В жизни не видела такого жалкого зрелища, – радостно сообщила она Элизабет. – Все как корова языком слизнула. Придется очистить с десяток аукционов, чтобы магазин приобрел достойный вид. Счастливые дни явно наступили снова.

Гарден была не одинока в своих чувствах. Новый президент, Франклин Делано Рузвельт, заслужил уважение миллионов американцев своими доверительными беседами и множеством программ, направленных на борьбу с депрессией.