– Ты должна тратить эти деньги на Элен, – сказала Элизабет. – Она не может каждый день носить одно и то же платье, как бы хорошо оно ни было выстирано и выглажено. И ей нужна няня. Вам обеим не на пользу, что вы так много времени проводите вместе. Не успеешь оглянуться, как она превратится в маленького тирана.

– Но, тетя Элизабет, – запротестовала Гарден, – Элен – это все, что у меня осталось. Она нуждается во мне. Здесь для нее все так ново.

Элизабет нахмурилась:

– У тебя еще осталась ты сама. И есть опасность это потерять, если ты целиком погрузишься в Элен и жалость к себе.

– Черт побери, – не выдержала Гарден, – я с таким же успехом могла остаться с Вики. Вы принимаете за меня решения, кормите меня, а я, видимо, должна низко кланяться, целовать вам ноги и говорить спасибо.

– Можешь поверить, я буду счастлива, когда ты сможешь обойтись без моей помощи. В моем возрасте уже трудно играть роль матери.

– Так зачем же вы это делаете? Вы же можете тоже захлопнуть передо мной дверь. Если так тяжело давать нам с Элен кров и пищу, зачем это делать?

– Потому что, как и твоему другу мадемуазель Лемуан, ты мне интересна. Ты мне нравишься, Гарден, давно нравишься. Я уверена, что ты сделана из стоящего материала, и жду, когда ты это докажешь.

Чувствуя себя очень несчастной, Гарден убежала в свою комнату. Но через несколько дней, обдумав хорошенько слова Элизабет, она решила взять свою жизнь в собственные руки.

Она отправилась еще раз навестить Ребу, частично из чувства симпатии, частично потому, что ее первый визит, когда она рассказала о Джоне, оказался таким коротким.

Метью тоже был дома. Они с Ребой сидели на ступеньках своего дома, держась за руки. Солнце поблескивало на седых прядках в волосах Ребы. Им придется уехать отсюда, сообщили старики. Извещение прислали сегодня утром. Барони превратят в монастырь. Принчипесса отдала его траппистам. Монахам, печально сказал Метью, работники не нужны. Они все делают сами.

«Но Вики не католичка, – подумала Гарден, – насколько я знаю, даже не христианка». Гарден посмотрела на расстроенные лица друзей, почувствовав, как глаза наполняются слезами, а горло сжимается от гнева. Она поняла причину такого щедрого дара церкви. Это был еще один удар по Гарден, по ее семье.

– Куда же вы отправитесь? – спросила она.

– Переберемся через дорогу, – ответил Метью. – Похоже, все наши, Эшли, в конце концов станут работать на мистера Сэма. Ну и что, это неплохо, мисс Гарден. Считай, все наши друзья туда уже перебрались. Только жалко, что на плантации больше не остается Эшли – ни белых, ни черных.

Реба отпустила руку Метью и встала:

– Давайте-ка допьем кофе, чтобы не носить его с места на место. Пойду поставлю кофейник.

Пока они пили кофе, Реба напомнила Гарден о ее наследстве, полученном от старой Пэнси.

– Знаешь, детка, теперь у меня не будет места для этого громадного комода. Ты его заберешь или мне разломать его на дрова?


– Тетя Элизабет! Где вы? – Гарден вбежала в полумрак дома. Она зацепилась за ковер и чуть не упала, врезавшись в столик возле стены.

– Я в библиотеке, – отозвалась Элизабет, – пью чай. Если ты не сломала ногу, иди ко мне.

Гарден засмеялась. Услышав это, Элизабет улыбнулась. Все еще смеясь, Гарден вошла в комнату.

– С молоком и двумя кусочками сахара, – сказала она. – Нет, лучше с тремя. Хочу отпраздновать. К тому же силы мне понадобятся. Тебя Элизабет, я собираюсь заняться бизнесом.

– Рассказывай, мне интересно.

Гарден от волнения не могла сидеть и ходила по комнате.

– Я пошла навестить Ребу. Напомните, чтобы я рассказала, что еще сделала эта Вики. Одним словом, Реба напомнила, что старая Пэнси оставила мне кое-что из мебели. Когда я была маленькой, эта штука всегда казалась мне такой огромной. Пришлось взглянуть на нее, чтобы решить, нужна ли она мне. Она покрыта столетним слоем грязи, но когда-то была просто великолепна. Это огромный комод. Линии изумительные, все металлические детали сохранились. В таких вещах я научилась разбираться, когда обставляла свой дом в Хемпстед Хис.

И тут меня осенило. У кого сегодня есть деньги? У людей типа Вики. Как развлекаются владельцы плантаций и богатые туристы? Посещают антикварные лавки. Раз уж я стала такой знаменитостью, надо извлечь из этого хоть какую-то пользу. Со мной никто не разговаривает. Я опозорена. Ну что ж, терять мне больше нечего. Тетя Элизабет, я решила заняться торговлей.

Люди толпами повалят в мою антикварную лавку только для того, чтобы взглянуть на великосветскую Золушку. И вот тут-то я и заставлю их что-нибудь купить. Да еще по немыслимой цене. С огромной прибылью для себя.

Метью найдет машину и привезет в город мое сокровище. Можно я поставлю его в каретный сарай? Так хочется отмыть его и посмотреть, что же мне досталось.

Конечно, мне понадобится еще много всего. Но я, правда, многому научилась в Англии. Я смогу заказывать товар у других антикваров, покупать на аукционах, заходить в дома вроде Ребиного. У нее есть чайник, я просто уверена, что китайского фарфора. На крышке трещинка, но она почти не заметна.

Элизабет тихонько кашлянула.

– Прокипяти ее в молоке, – посоветовала она, – трещина закроется.

Гарден бросилась к тетушке и обняла ее:

– Вы просто чудо! Вы не думаете, что я сошла с ума? Конечно, риск ужасный. Я заложу свой портсигар. Этого хватит месяца на два.

Элизабет засмеялась:

– Да, дорогая, я думаю, что ты сошла с ума. И очень рада этому. Благодарю Бога за волнение, риск и безумие. А теперь о ростовщиках. Я знаю одного, с которым в свое время не раз имела дело…

На следующий день после звонка Элизабет Эндрю Энсон послал к ней клерка из банка. Его сопровождали два вооруженных полицейских.

– Почему бы Эндрю заодно не дать в газете объявление для грабителей? Он был славным мальчиком, но работа в банке превратила его в старую деву.

Она открыла футляр, и Гарден ахнула. Даже в Монте-Карло она не видела таких крупных бриллиантов, да еще так много.

– Что это? – прошептала она.

Элизабет перевернула футляр и высыпала бриллианты на стол.

– Кошмар, правда? – с гордостью спросила она. – Всегда забываю, как они отвратительны. – Она двумя руками подняла эту груду. Это было ожерелье, почти нагрудник из огромных камней, с грушевидной подвеской, должно быть, каратов около тридцати. – Да еще грязное, – сказала Элизабет. – Придется отмачивать его в нашатырном спирте. Представляешь, Гарден, мой отец, всегда считавшийся человеком со вкусом, купил это для моей матери. Это, бесспорно, самое вульгарное творение, когда-либо выходившее из рук человеческих. – Она уронила ожерелье на стол. – Впрочем, – добавила она, – именно оно спасло нашу семью. Мой брат, твой дедушка, спрятал его в дупле дерева, когда пришли янки. После войны оно побывало у ростовщиков не раз и не два. Именно с его помощью была создана компания по производству удобрений, и оно же не раз выручало меня, когда я вела дела компании. Теперь оно поможет тебе начать свое дело.

– Но, тетя Элизабет, я не могу…

– Ничего подобного, можешь. Мало того, тебе придется стать преуспевающим дельцом, выкупать его и вернуть мне. Конечно, оно чудовищно, но для меня ценно как память.

«Лоукантри трежерс» открылся для покупателей 6 января 1932 года.

91

С момента, как Гарден решила заняться бизнесом, до открытия магазина прошло четыре месяца. Все это время у нее не было ни свободного дня, ни свободной минуты. Она была так занята, что День Благодарения, день ее рождения – ей исполнилось двадцать шесть – и Рождество прошли почти незаметно.

Работы было действительно невпроворот, но она придумывала для себя еще и дополнительную, чтобы совсем не оставалось свободного времени и некогда было впадать в отчаяние. Судебный процесс тянулся весь сентябрь, к великой радости издателей газет во всем мире. Сначала репортеры часами торчали возле дома Маргарет, надеясь, что покажется Гарден. Потом кто-то – Элизабет мрачно заметила, что, вероятнее всего, сама Маргарет, и не задаром, – сообщил им, где живет Гарден, и ей не оставалось ничего другого, как прятаться за закрытыми окнами и запертыми дверями дома.

Она использовала это время для изучения книг о старинной мебели, серебре, фарфоре и стекле. Через неделю стало ясно: как бы долго и упорно она ни училась, все равно никогда не станет настоящим экспертом. Возможно, она и отказалась бы от своих планов, если бы не Пегги.

Ее письмо было кратким, заботливым и деловым.


«Ну, Гарден, и натворила же ты дел. Рада, что теперь ты стараешься привести свою жизнь в порядок. Свяжись с человеком, которому я продала все вещи из Барони. Его зовут Бенджамен, и он, похоже, знает свое дело. Можешь не жаловаться мне на жару в Чарлстоне. Куба – это просто большой кипящий чайник. Боба скоро должны перевести, и я надеюсь, там будет прохладнее. Хоть на Аляску. Бобби будет трудно приспособиться. Он привык, что на его пухленьком тельце почти нет одежды. Я беременна. Жду ребенка в марте и надеюсь, что это будет девочка, чтобы я воспитала из нее первую женщину-президента Соединенных Штатов. Мужчины довели нас до настоящей катастрофы, рано или поздно должна появиться женская политическая партия».


Гарден позвонила Джорджу Бенджамену. Да, он прекрасно помнит Пегги. Да, он с удовольствием поможет ее сестре. Да, он знает, кто она такая. Будет рад помочь ей. Если устроит, он может подъехать сейчас же.

Сначала Гарден немного разочаровала мистера Бенджамена. Он вспоминал Пегги с такой симпатией и восхищением, что сестра рядом с ней проигрывала. В ней не было ни откровенности Пегги, ни ее решительности. Но она хотела учиться и отдавала себе отчет в собственном невежестве – две черточки, вызывающие симпатию настоящего ученого. После первого же разговора он был очарован ею.