– Феллс-Черч сгниет и подохнет, и его будут есть червяки, – раздался голос у нее под самым ухом. Это был густой бас, не имеющий ничего общего с пронзительным голосом Мисао.

Елене не пришлось оборачиваться, чтобы понять, что это говорит белая сосна. Твердая бугристая ветка, покрытая колючими, липкими смолистыми иголками, ударила ее по животу, отчего она потеряла равновесие – и непроизвольно разжала руки. Мисао юркнула и спряталась в пышных, как у рождественского дерева, ветвях.

– Плохие… деревья… попадают… в ад, – кричала Елена, вонзая садовые ножницы в основание ветки, которая попыталась скинуть ее, и налегая на них всем телом. Ветка старалась увернуться, а Елена прокручивала ножницы в раненой темной коре. Она почувствовала облегчение только тогда, когда от ветки откололся и полетел вниз большой кусок, и только длинная полоска смолы осталась на том месте, где он был.

Потом Елена поискала глазами Мисао. Видимо, бегать по дереву оказалось для лисицы не таким легким делом, как та рассчитывала. Елена посмотрела на пучок ее хвостов. Как ни странно, в том месте, где должна была быть рана, не оказалось ни пустого места, ни крови, ни следа.

Интересно, она поэтому не превращается в человека? Из-за того, что лишилась одного хвоста? Даже если бы она, приняв человеческий облик, оказалась совершенно голой, как рассказывается в историях про оборотней, – все равно ей было бы удобнее спуститься на землю.

Дело в том, что Мисао, похоже, в конце концов выбрала медленный, но верный способ спуститься, – какая-нибудь ветка принимала на себя вес ее лисьего тела и передавала следующей, растущей внизу. Поэтому сейчас ее и Елену разделяло каких-то десять футов.

Дело было за малым: требовалось просто сползти по иглам и – то ли с помощью крыльев, то ли как-нибудь еще – остановить ее. Если ей удастся снова поверить в свои крылья. И если дерево не сбросит ее вниз.

– Ты слишком долго копаешься! – крикнула Елена. Она поползла вниз, сокращая дистанцию – не такую уж большую, если мерить ее размером человеческого тела, – до цели.

Но тут она увидела Бонни.

Миниатюрное тело Бонни по-прежнему было распростерто на алтаре – белое и на вид холодное. Но теперь ее держали четверо людей-деревьев – два за руки и два за ноги. Они тянули ее, каждый в свою сторону, с такой силой, что ее тело поднялось в воздух.

Бонни была в сознании, но она не кричала. Она не издавала ни звука, чтобы привлечь к себе внимание, и Елена, ощутив прилив нежности, ужаса и отчаяния одновременно, поняла – вот почему она не поднимала никакого шума перед этим. Она хотела, чтобы главные игроки играли свою игру и не отвлекались на ее спасение.

Люди-деревья отклонились назад.

Лицо Бонни исказила страшная мука.

Елена должна была поймать Мисао. Она должна была получить двойной лисий ключ, чтобы освободить Стефана, а рассказать о том, где он спрятан, могли только Мисао и Шиничи. Она подняла глаза и заметила, что небо чуть посветлело с тех пор, как она смотрела на него в последений раз, – оно было уже не кромешно-черным, а с сероватыми разводами, – но никакой помощи оттуда не предвиделось. Потом она посмотрела вниз. Мисао стала спускаться чуть-чуть быстрее. Если Елена сейчас ее упустит… Стефан был ее возлюбленным. Но Бонни… Бонни была ее подругой. Подругой детства…

И тут она поняла, что ей делать.

Дамон дрался с Шиничи – вернее, пытался драться.

Вот только Шиничи все время оказывался в сантиметре от того места, куда бил кулак Дамона. А вот кулаки самого Шиничи крепко били прямо в цель, и лицо Дамона уже превратилось в кровавую маску.

– Бей деревом! – визгливо заорала Мисао. Ее манера лепетать по-детски куда-то исчезла. – Все мужики придурки, думаете только о кулаках!

Шиничи одной рукой выломал деревянную колонну, подпиравшую крышу, продемонстрировав свою подлинную силу. Дамон ослепительно улыбнулся. Елена поняла – он предвкушал то, что сейчас произойдет, и ему было наплевать на то, что щепки могут нанести ему множество мелких ранок.

Именно тогда, в самый разгар, Елена крикнула:

– Дамон! Посмотри вниз! Бонни!

До этого, казалось, ничто не могло отвлечь Дамона – он решил во что бы то ни стало узнать, где его брат, или убить Шиничи в попытках выяснить это.

Но теперь, к легкому удивлению Елены, Дамон немедленно повернул голову. Он посмотрел вниз.

– Клетку! – крикнул Шиничи. – Сделайте мне клетку.

Со всех сторон потянулись ветки деревьев, они пытались отрезать Шиничи вместе с Дамоном от внешнего мира, изолировать их.

Люди-деревья отклонились назад еще больше. Бонни больше не могла терпеть – она закричала.

– Видишь? – засмеялся Шиничи. – Все твои друзья будут мучиться перед смертью как она – а то и сильнее. Мы заберем вас всех, одного за другим!

Вот тут-то Дамон, похоже, окончательно потерял голову. Он стал двигаться как ртуть, как вспышка пламени, как зверь, рефлексы которого были намного быстрее рефлексов Шиничи. В его руке оказался меч – без сомнений, он появился там благодаря волшебному ключу, – и этот меч стал рубить ветки, пытавшиеся запереть его. Потом он оказался в воздухе, во второй раз за этот вечер перелетев через перила крыши.

Но теперь Дамон идеально держал равновесие. Ни о каких переломанных костях и речи быть не могло – он изящно, по-кошачьи приземлился прямо около Бонни. Его меч описал вокруг Бонни огромную дугу, и все крепкие, похожие на пальцы кончики ветвей, державшие ее, оказались рассеченными.

Через секунду тело Бонни поднялось в воздух – ее держал на руках Дамон, легко соскочивший с грубо вытесанного алтаря и исчезнувший в тени у дома.

Елена выдохнула – до этого она задерживала дыхание – и вернулась к своим делам. Теперь ее сердце билось сильнее и чаще – от радости, от гордости, от благодарности, – когда она скатывалась по колючим, острым как лезвия иглам и словно бы ниоткуда возникла рядом с Мисао. Та попыталась нырнуть в сторону, но опоздала.

Елена крепко схватила лисицу за шкирку. Мисао испустила какую-то странную лисью жалобу и с такой силой вонзила зубы в руку Елены, что той показалось, будто они сейчас сомкнутся. Елена до крови закусила губу, чтобы не закричать.

Тебя растопчут, и ты умрешь и превратишься в перегной, сказало дерево на ухо Елене. Твой род станет пищей для моей семьи. Это был голос очень древнего существа, зловещий и очень, очень жуткий.

Ноги Елены среагировали моментально, даже не удосужившись посоветоваться с разумом. Они резко оттолкнулись от ветки, и у нее за спиной снова развернулись золотые крылья, похожие на крылья бабочки. Они не хлопали, а слабо подрагивали, держа ее прямо над алтарем.

Елена приподняла к себе рычащую лисью морду, так что она оказалась на одном уровне с ее лицом, – но не очень близко.

– Где две половинки лисьего ключа? – спросила она. – Отвечай, или я отрежу тебе еще один хвост. Клянусь. Не обманывай себя – ведь от этого пострадает не только твоя гордость. В этих хвостах скрыта твоя Сила. Что будет, когда у тебя не останется ни одного?

– Стану как все люди – кроме тебя, уродина.

Мисао опять захохотала, и смех был похож на прерывающееся дыхание собаки. Лисьи уши были прижаты к голове.

– Отвечай на вопрос.

– Ты все равно не поймешь моего ответа. Если я скажу тебе, что одна половинка спрятана в инструменте серебряного соловья – ты хоть что-нибудь поймешь?

– Значит, придется объяснить чуть более внятно.

– Если я скажу тебе, что одна половинка спрятана в танцевальном зале Блодьювед, ты сможешь ее найти? – И она снова оскалилась, часто дыша, делая намеки, которые не означали ничего – или что угодно.

– Таков твой ответ?

– Нет! – неожиданно взвизгнула Мисао и задрыгала лапами, как собака, которая возит ногами по грязи. Только вместо грязи был живот Елены, которой показалось, что лапы лисицы сейчас продырявят ей внутренности. Она почувствовала, что ее майка рвется.

– Я уже сказала: я с тобой не в игрушки играю! – крикнула Елена. Она подняла лисицу левой рукой, которая уже ныла от усталости. Правой она крепче взяла ножницы.

– Где первая половина ключа? – спросила Елена.

– Поищи сама! Надо всего-то обшарить весь мир и каждый куст в придачу.

Лиса снова попыталась впиться в горло Елены, и на этот раз ее острые зубы действительно царапнули плоть.

Елена усилием воли заставила себя поднять Мисао еще выше.

– Тебя предупреждали. Не говори потом, что ты не знала или что у тебя есть основания жаловаться.

Она щелкнула ножницами.

Мисао издала визг, который почти растворился в общем шуме. Елена, чувствая, что устает все больше и больше, сказала:

– Брось наконец прикидываться. Посмотри на землю. Тебе никто ничего не отрезал. Ты просто услышала, как щелкнули ножницы, и стала орать.

Мисао попыталась заехать Елене когтем в глаз, и ей это почти удалось. Ну что ж. Теперь совесть Елены была чиста. Она не собиралась мучить лисицу – она собиралась отобрать у нее Силу. Ножницы залязгали – щелк, щелк, щелк, Мисао визжала и изрыгала проклятия, но люди-деревья, стоящие под ними, стали уменьшаться в размерах.

– Где первая половина ключа?

– Если отпустишь меня, я скажу.

Голос Мисао вдруг стал не таким пронзительным.

– Под честное слово? Ты это серьезно?

– Под честное слово. Слово китсунэ. Пожалуйста! Нельзя отрезать у лисицы ее настоящий хвост! Именно поэтому, когда ты отрезала другие, мне не было больно. Это мои знаки чести. Но мой настоящий хвост – посередине, с белым кончиком, и, если ты отрежешь его, будет и кровь, и след.

Мисао, судя по виду, признала свое поражение и была готова пойти на переговоры.

Елена понимала, что слепо доверять глупо, разум и сердце хором твердили ей, что верить этому существу нельзя. Но ей очень хотелось поверить, очень хотелось надеяться…