Он оставил ее ругающейся. Ему хотелось отвезти Шиничи в то место, про которое тот говорил, пока лиса еще не пришла в себя, и пока ей еще было больно.


Елена считала. Один шаг, два – вытащить костыль из травы, три, четыре, пять шагов – действительно, стало намного темнее, шесть, за что-то зацепились волосы – рывок – семь, восемь шагов… черт! Упавшее дерево. Слишком толстое, чтобы перелезть. Придется обходить. Хорошо. Направо, раз, два, три, ну и длинное же оно – семь шагов. Теперь семь шагов в обратную сторону, потом резкий поворот направо, и идем дальше. Эти шаги не в счет – хотя очень хочется – значит, всего девять. Идем прямо – дерево лежало перпендикулярно – господи, темно, хоть глаз выколи. Будем считать, что это одиннадцать…

…тут она упала. Из-за чего поскользнулся костыль, она не знала, не могла понять. Было слишком темно, чтобы ощупывать землю, рискуя наткнуться на ядовитый плющ. Ей надо было о чем-нибудь думать, думать, чтобы адская боль в левой ноге утихла хотя бы чуть– чуть. Ее правой руке падение тоже не пошло на пользу, ведь она инстинктивно пыталась уцепиться за что-нибудь, чтобы не упасть. Господи, она упала так неудачно! Безумно болел бок.

Но ей надо было идти – идти туда, где цивилизация, потому что только цивилизация могла помочь Мэтту.

Елена, ты должна подняться.

Черт возьми, это я и делаю!

Готово. Она ничего не видела, но очень хорошо представляла себе, в какую именно сторону свалилась. Если же она ошиблась, значит, она сейчас выйдет на дорогу и снова двинется в путь.

Двенадцать, тринадцать – она продолжала считать, продолжала разговаритвать сама с собой. Когда она добралась до двадцати, ее охватило радостное облегчение. Вот-вот она выйдет на дорожку, ведущую к дому.

Теперь она может оказаться там в любую минуту.

Стояла кромешная темень, но Елена постоянно ощупывала ногой почву, чтобы почувствовать момент, когда она выйдет на дорожку.

Теперь… в любую… минуту…

Досчитав до сорока, Елена поняла, что попала в беду.

Но на каком этапе она могла ошибиться? Всякий раз, когда какое-нибудь маленькое препятствие вынуждало ее взять чуть вправо, она тут же аккуратно брала чуть влево. А ведь у нее на пути должно было быть много опознавательных знаков – дом, амбар, маленькое поле. Как же она умудрилась заблудиться? Как? Она шла по лесу всего полминуты… она всего на несколько шагов углубилась в Старый лес.

Даже деревья стали другими. Рядом с дорогой, там, откуда она стартовала, преобладали гикори и тюльпановые деревья. Здесь же густо росли белые дубы и красные дубы… И хвойные.

Старые дубы… а земля была устлана листьями и хвоей, отчего ее шаги-прыжки становились абсолютно беззвучными.

Беззвучными… Но ей нужна помощь!

– Миссис Дунстан! Мистер Дунстан! Кристин! Джейк! – Она выкрикивала эти слова в мир, который, казалось, всеми силами старался их приглушить. Она могла разглядеть в темноте кружащиеся клубы чего-то серого – видимо – да нет, точно: это туман. – Миссис Дунста-а-а-ан! Мистер Дунста-а-а-ан! Кри-и-исти-и-ин! Дже-е-е-ейк!

Ей нужна была крыша над головой, ей нужна была помощь. У нее все болело, и сильнее всего – левая нога и правое плечо. Можно представить себе, на кого она сейчас похожа, – вся в грязи и листьях оттого, что падала каждые несколько футов; волосы превратились в швабру, потому что она постоянно цеплялись волосами за деревья; и вся вымазана в крови…

Единственный плюс состоял в том, что она ну совсем не была похожа на Елену Гилберт. У Елены Гилберт были длинные шелковые волосы, либо идеально уложенные, либо в очаровательном беспорядке. Елена Гилберт устанавливала моду в Феллс-Черч, и ее никто никогда не видел в разодранной комбинации и измазанных грязью джинсах. Они могли принять заблудившуюся путницу за кого угодно, но им и в голову не придет, что это Елена Гилберт.

И вдруг заблудившаяся путница испытала нехорошее чувство. Она всю свою жизнь ходила по этому лесу и никогда ни за что не цеплялась волосами. Нет, разумеется, раньше Елена не плутала в потемках, но она не припоминала, чтобы ей так часто приходилось менять курс, уклоняясь от цепляющихся сучьев и веток.

А сейчас деревья словно бы целенаправленно наклонялись, норовя схватить ее за волосы. В самые неприятные моменты ей приходилось, стоя в неудобной позе, дергать головой, чтобы освободиться, – у нее не получалось стоять прямо и одновременно выдергивать из волос прутья.

И хотя ей было больно, когда она цеплялась волосами, больше всего пугало то, что растения хватают ее за ноги.

Елена росла, играя в этом лесу, и здесь всегда было достаточно свободного места, чтобы гулять, не причиняя себе боли. А теперь… к ней что-то тянулось, волокнистые усики хватали ее за лодыжку в самом болезненном месте. И тогда предстояла другая мука – отрывать пальцами эти толстые, мясистые, колючие корни.

Мне очень страшно, подумала она, наконец-то облекая в слова чувства, которые владели ею с того момента, как она шагнула в темноту Старого леса. Она взмокла от росы и пота, а волосы были такими мокрыми, будто она стояла под проливным дождем. И как же темно! И теперь заработало ее воображение, которое, в отличие от воображения большинства других людей, располагало истинной и неопровержимой информацией. В волосах запуталось что-то вроде лапы вампира. После бесконечной мучительной боли в лодыжке и плече она наконец сумела выдернуть эту «лапу» – и обнаружила очередной изогнутый сучок.

Ничего страшного. Не надо обращать внимания на боль, надо сориентироваться. Вот здесь растет дерево, от которого можно плясать, огромная белая сосна с таким большим дуплом по центру, что сюда могла бы поместиться Бонни. Она стартует от этой сосны и пойдет прямо на запад – небо затягивали тучи, поэтому звезд не было видно, но она чувствовала, что запад должен быть слева. Если она права, то рано или поздно выйдет на дорогу. Если она ошибается, и слева север, рано или поздно она придет к Дунстанам. Если это юг, рано или поздно она выйдет к одному из изгибов дороги. Если же это восток… что ж, тогда ей придется идти довольно долго, но рано или поздно она выйдет к ручью.

Но сначала Елене надо было собрать всю свою Силу, Силу, которую до этого она, сама не осознавая, использовала, чтобы приглушить боль и придать себе бодрости; ей надо было собрать ее и осветить это место, чтобы проверить, не видна ли отсюда дорога или, лучше того, дом Дунстанов. Силы у нее не больше, чем у любого человека, но зато она умеет правильно ее использовать, подумала она. Елена собрала всю Силу в плотный светлый шар и выпустила этот шар наружу, одновременно поворачиваясь, чтобы успеть оглядеться, пока он не растаял.

Деревья. Деревья. Деревья.

Дуба и гикори, белые сосны и буки. И никакого холмика, куда можно было бы забраться. Во все стороны – одни только деревья, как будто она оказалась в каком-то зловещем заколдованном лесу, из которого невозможно выбраться.

Но она должна выбраться. В какую бы сторону ни пошла Елена, рано или поздно она доберется до людей – даже если она идет на восток. Даже если она идет на восток, она пойдет вдоль ручья, и когда-нибудь он выведет к людям.

Как бы ей хотелось, чтобы у нее был компас.

Как бы ей хотелось, чтобы на небе были звезды.

Елена вся дрожала, и не только от холода. Она была изранена и напугана. Но ей следовало об этом забыть. Мередит не стала бы плакать. Мередит не стала бы бояться. Мередит подумала бы и нашла способ выбраться.

Надо найти помощь для Мэтта.

Стиснув зубы в попытке не обращать внимания на боль, Елена пошла вперед. Если бы любая из ее ран была единственной, она переполошилась бы, начав хныкать и переживать по ее поводу. Но, поскольку больных мест было слишком много, боль превратилась в одну чудовищную муку.

Теперь надо быть внимательной. Идти только прямо и не отклоняться в сторону. Смотришь прямо перед собой, видишь следующий ориентир и идешь к нему.

Проблема была в том, что в окружающей темноте почти ничего нельзя было увидеть. Она сумела разглядеть впереди изрезанную кору. Видимо, красный дуб. Отлично, иду к нему. Широкий шаг – ох, как больно – еще один – слезы потекли по щекам – еще один – совсем чуть-чуть – еще один – давай-давай, у тебя получится – еще один. Она вытянула руку и коснулась шершавой коры. Отлично. Теперь смотри прямо перед собой. Ага. Впереди что-то серое, грубое, огромное – наверное, белый дуб. Широкий шаг – зверская боль – еще один – кто-нибудь, на помощь – еще один – ну сколько еще? – еще один – теперь осталось чуть-чуть – еще один. Все. Она прикоснулась рукой к толстой грубой коре.

Потом она сделала так еще раз.

И еще.

И еще. И еще. И еще.


– Что это? – осведомился Дамон. Когда они вышли из машины, он был вынужден позволить Шиничи показывать дорогу, но держал его внутри кеккаи, как на длинном поводке, и внимательно следил за каждым шагом лиса. Он не верил ему во всем, что касалось… вообще говоря, он ни в чем ему не верил.

– Что за этим заслоном? – спросил он еще раз, более грубо, и сдавил петлю на шее лиса.

– Наша маленькая хижина. Наша с Мисао.

– И там, разумеется, нет никакой ловушки, верно?

– Ну, если ты меня подозреваешь, тем лучше. Я пойду один… – В конце концов Шиничи принял облик получеловека-полулиса: черные волосы по пояс с огненно-рубиновыми кончиками, сзади – один шелковистый хвост того же цвета и два таких же шелковистых чутких уха с багровыми кончиками – на макушке.

Дамон оценил этот облик с эстетической точки зрения, но самое главное – в его распоряжении оказался удобный рычаг. Он ухватил Шиничи за хвост и крутанул его.

– Прекрати это делать!

– Прекращу, когда получу Елену и если ты не затащил меня в ловушку. А если с Еленой что-то случилось, я найду того, кто причинил ей вред, и нарежу его ломтями. Считай, что он уже покойник.