Джо Беверли - Возвращение повесы

– Не хочешь бросить в могилу горсть земли?

Она содрогнулась.

– Зачем?

– Не знаю.

Вместо этого Джейн взяла мокрый от слез платочек с черной каймой и бросила его в корзинку из игл дикобраза, стоявшую на гробе.

– Прощай, дядя Исайя. Счастливого пути.

Саймон обнял ее за плечи и повел домой.

– Не горюй, дорогая. Скоро все худшее останется позади.

Дженси вздохнула. Если бы и впрямь так…

Уже дома пришла добрая весть. Дженси услышала, как вице-губернатор Гор сказал, что Макартуру пришлось срочно выехать на запад, где случились какие-то беспорядки под Амхерстбергом. Дженси очень надеялась, что беспорядки серьезные и Макартур попадет под перекрестный огонь.

Когда миссис Ганн ушла на кухню, Саймон предложил жене пойти отдохнуть, и та с удовольствием воспользовалась предложением. Свой долг перед Исайей она уже выполнила, а если мужчины хотят напиться или поговорить о делах, то пусть занимаются этим без нее. Вот только когда ты одна и без дела, остается слишком много времени для тягостных дум…

Чтобы не думать, Дженси стала прохаживаться по комнате, собирая вещи, которые хотела взять с собой в Англию. Она решила, что возьмет почти все, что привезла с собой, – рисунки, принадлежавшие Джейн, медальон с прядью седых волос тети Марты, а также локон медно-золотистых волос Джейн.

Странно, что она никогда не обращалась в своих молитвах к Марте и Джейн, как сегодня обращалась к Исайе. «Надо и с ними поговорить», – решила Дженси. Встав на колени, она попросила у них прощения за все грехи, и ее тотчас же охватило дивное чувство мира и покоя. Она знала, что это пришла Джейн, славная, любящая Джейн… Дженси почти чувствовала, как та ласково гладит ее по волосам.

«Все хорошо, Нэн. Да-да, все хорошо. Не беспокойся, ты все сделала правильно, и я буду наблюдать за тобой. Наверное, ты хочешь, чтобы я называла тебя Дженси…»

– Нет, не надо, – громко сказала Дженси, и ей сразу же показалось, что Джейн начала исчезать, покидать ее. – О, Джейн, любимая, побудь со мной еще немного! Помоги мне. Только называй меня Нэн. Для тебя я Нэн. Всегда.

Если бы ее сейчас услышали, подумали бы, что она сошла с ума. Да, наверняка бы так подумали.

Дженси забралась на кровать – и тут же провалилась в сон. Когда же проснулась, в голове был туман, а глаза как будто засыпало песком. Однако теперь она чувствовала себя значительно лучше. Почти год она жила в страхе, в растерянности, а сейчас вдруг все стало ясно. Она будет помогать Саймону, пока он занимается делами Исайи и готовится к путешествию в Англию. А потом, как только они сойдут на берег, она расскажет ему правду. Всю правду. Даже про Хаскеттов.

И тогда, когда выяснится, что она его обманывала, выдавая себя за Джейн… Ее ложь сделает брак недействительным, и он сможет обрести свободу.

Дженси надела одно из своих самых скучных платьев, а на голову – белый капор. Когда она спустилась вниз, ей показалось, что в доме уже никого нет – только три родственницы миссис Ганн мыли посуду на кухне. Они о чем-то болтали, но сразу же умолкли, увидев Дженси.

Что ж, жизнь продолжалась, и следовало побыстрее чем-то заняться, но чем именно? Наверное, скорбящим надо давать время приспособиться, как новобрачным дается медовый месяц. Дженси даже придумала название: «горький месяц». Да, такое название прекрасно подходило, ведь у нее сейчас…

Она вдруг услышала голос Саймона, доносившийся из гостиной, и сердце ее екнуло. Но не так, как это случается во время танцев, а как у щенка, задрожавшего в восторге при звуке голоса хозяина. Собравшись с духом, Дженси вошла в гостиную. Там сидели Саймон и Хэл.

– У нас уже есть предложение, – говорил Саймон. – Речь идет о покупке дома со всем содержимым.

Заставив себя улыбнуться, Дженси сказала:

– Вот и хорошо. Одной заботой меньше. Не волнуйся, Саймон, я прожила в этом доме меньше года, и все, что мне было дорого, умерло. – Она поспешно добавила: – То есть я хотела сказать, что не так привязана к этому дому, как к своему дому в Англии.

– Я понимаю, Джейн. Что ж, вернемся к делам.

Хэл Боумонт собирался уйти к себе в гостиницу, но Саймон и Дженси уговорили его остаться – им не хотелось оставаться наедине, и оба понимали это. После обеда они сыграли в домино в память об Исайе – тот обожал эту игру и очень дорожил набором костяшек из эбонита.

– Домино мы тоже должны взять с собой, – пробормотала Дженси со вздохом.

Видимо, она заметно расстроилась, потому что Саймон сказал:

– Наверное, ты очень устала, дорогая.

Хэл опять поднялся, собираясь уходить, но Дженси попросила его остаться, а сама вышла и направилась к себе в комнату. «Что же делать, что делать?» – спрашивала она себя. Действительно, что ей делать, если… если Саймон вдруг придет к ней в постель? Если они собираются расторгнуть брак, то им не следует… свиваться, как это называли Хаскетты.

Впрочем, сейчас Саймон едва ли придет. А она… Ох, она ужасно устала!

Дженси быстро разделась, умылась и легла в постель.

На следующий день Саймон после завтрака сказал:

– Мне сегодня надо будет уйти, но попозже. А сейчас мы должны осмотреть комнату Исайи. Некоторые вещи он оставил в дар друзьям, и надо выполнить его волю.

Было ясно, что Саймону не хочется идти в комнату покойного, и Дженси сказала:

– Если хочешь, я сама этим займусь.

– Нет, мы вместе.

– А у тебя не будет неприятностей из-за дуэли? И что сказать о смерти дяди Исайи? Ведь от меня, наверное, потребуются свидетельские показания?

– Не думаю. Болдуин расскажет о здоровье Исайи. Сол Прити сказал ему про дуэль, а сам пошел за лошадью для Исайи. Я очень сожалею, что тебе довелось найти дядю, но не думаю, что от тебя потребуются показания.

– Мне бы не хотелось переживать все заново.

– Значит, не будешь. Что ж, я, пожалуй, пойду.

После ухода Саймона Дженси села писать извещения о смерти для тех, кто жил далеко. Когда же Саймон вернулся, она в тревоге подняла на него глаза.

– Все очень обыденно – сказал он. – Смерть от несчастного случая. Что ж, пошли осматривать комнату.

Она встала и пошла за мужем. На лестнице он взял ее за руку и тихо проговорил:

– Осматривать вещи – хуже, чем похороны.

– Да, теперь окончательное прощание, – кивнула Дженси.

Саймон открыл дверь, и они вошли в комнату. И почему-то уже не возникало впечатления, что Исайя вот-вот вернется, хотя и кровать по-прежнему была не убрана, и ночная рубашка все так же висела на стуле. Возможно, отсутствие «маленьких сокровищ» сделало комнату совсем другой. Впрочем, здесь и сейчас оставалось довольно много вещей.

– С чего начнем? – спросила Дженси.

– Тебе не обязательно это делать, дорогая. Мне помогут слуги майора.

– Нет, я сама хочу… – Она огляделась. – Будем осматривать всю комнату, но начнем с комода, шкафа и буфета.

– Согласен. То, что относится к завещанию, – в одну кучу, а то, что ты хочешь сохранить, – в другую. Остальное же…

– Остальное отдадим преподобному Строну, – сказала Дженси. – А он передаст нуждающимся.

– Да, конечно, – кивнул Саймон.

Дженси заправила кровать и выдвинула ящик комода. Он был заполнен бриджами, и она в растерянности пробормотала:

– Они тебе не подойдут по размеру.

Саймон улыбнулся:

– И я не ношу такой фасон.

Взглянув на него, она засмеялась, но тут же прикрыла рот ладонью.

– Но что же с ними делать?

– Полагаю, надо отдать отцу Строну.

– Ох, конечно. Извини. Просто…

– Я понимаю.

Они надолго умолкли, только Дженси что-то тихонько бормотала себе под нос. В очередной раз взглянув на мужа, она вдруг подумала: «А ведь мы с ним никогда еще не были вдвоем так долго, как сейчас. И он, кажется, все понимает, с ним очень легко».

В одном из ящиков буфета они наткнулись на чей-то белокурый локон, завернутый в пожелтевшую бумагу. Чей этой локон, она не знали, поэтому решили, что его надо сжечь.

Перед тем как продолжить работу, Саймон поднес к губам руку жены. Сделав вид, что потянулась к следующему ящику, Дженси украдкой погладила то место, которое он поцеловал.

С каждой секундой в душе ее нарастал бунт против несправедливой судьбы. В Саймоне было что-то необыкновенно привлекательное. Почему же она должна его бросить и провести жизнь в одиночестве? Почему не может ответить на послание, которое видит в его глазах? Если бы они с ним сейчас легли в постель, то навсегда бы скрепили свой союз.

Она взяла в руки пачку писем – и невольно ахнула.

– Что такое? – спросил Саймон.

Ей хотелось спрятать письма, но было уже поздно.

– Это письма… моей матери. – Она чуть не сказала «тети Марты»! Что же делать? – Здесь ужасно холодно. Подбрось дров в камин, а я принесу огонь.

Дженси выбежала из комнаты и бросилась к себе. К счастью, Саймон ничего не понял, подумал, что она плачет из-за горестных воспоминаний. Ворвавшись к себе в комнату, Дженси дрожащими руками развернула первое письмо. Оказалось, что Марта написала его еще до своего замужества. Дженси отложила письмо и развернула следующее. Писем было не очень много, и она быстро просматривала их одно за другим, отыскивая то, которое пришло, когда она переехала жить к Марте.

Что же Марта написала тогда брату?

Да, вот оно. Написано в сентябре 1808 года.

Как она и боялась, Марта рассказала ему все. Вшивая хаскеттка родила девочку, очень похожую на ее милую Джейн.

Дальше Марта рассказывала брату о том, как боролась с собой, пытаясь простить грех покойному мужу. И следовало признать, что эта борьба никак не отразилась на отношении Марты к приемной дочери.

Это письмо Марты было, наверное, самым длинным из всех. Возможно, далекий от нее брат являлся единственным человеком, с которым она могла говорить откровенно.

«Хотя я ненавижу ложь, – писала Марта, – девочку все будут знать как Нэн Оттерберн, сироту из семьи Оттербернов. Да простит мне Господь эту ложь и убережет нас от раскрытия обмана».