Она неуверенно кивнула.

– Это твои школьные друзья, да?

– Совершенно верно. И Хэл – из их числа. Некоторые из нас уже женились, и не все – на высокородных дамах. Маркиз Арден, например, женился на школьной учительнице. А ведь он – наследник герцогства Белкрейвен. И я очень сомневаюсь, что кто-то заставит Бету Арден чувствовать себя низшим существом.

– Но она же маркиза… – возразила Джейн.

– Съешь кекс, – сказал Саймон. – Так вот, а Ли, граф Чаррингтон, женился на обнищавшей вдове поэта. И если я правильно помню, то до первого замужества она была дочерью школьного куратора, то есть, в сущности, того же учителя.

– Ты смеешься надо мной.

– Просто пытаюсь убедить тебя в том, что твои страхи совершенно безосновательны.

Она обожгла его взглядом.

– Тогда почему ты говорил, что про лавку надо помалкивать?

– О, черт возьми! Конечно, рассказывай, если хочешь. Можешь даже сама открыть лавку, если так хочется! – Он сделал глубокий вдох. – Прости, Джейн…

Она молча потупилась, ее лицо пылало. Саймон поднес к губам ее руку и проговорил:

– Не сердись, Джейн. Прости меня. Надо быть сумасшедшим, чтобы сейчас обсуждать это. Все уладится, обещаю. Через два месяца мы будем в Англии, и ты увидишь, что твое низкое происхождение не имеет никакого значения.

Она поднялась на ноги – и вдруг разразилась слезами. Он замер на мгновение, потом привлек ее к себе.

– Ну-ну, успокойся, дорогая. Сказав «низкое происхождение», я просто пошутил, неужели не поняла? В твоем происхождении нет ничего дурного. Даже семья Исайи – уважаемые люди.

Но она продолжала плакать, причем плакала с таким отчаянием, что Саймон растерялся. Снова усевшись, он усадил Джейн себе на колени и крепко обнял, пытаясь успокоить.

– Джейн, не плачь, Джейн… Поверь, никто не подумает о тебе плохо, даже если весь мир будет знать, что твоя мать, чтобы свести концы с концами, продавала кружева и ленты, а ты ей помогала. Только очень неумные люди осудят тебя – а кому до них дело? Или ты плачешь, что будешь графиней? Но это может случиться… Возможно, никогда не случится!

«Заткнись же, идиот, – говорил себе Саймон. – Она плачет от усталости, плачет об Исайе, это же очевидно». Он и сам чуть не плакал, вспоминая, как Джейн выслушивала последнюю просьбу умирающего дяди. Черт возьми, конечно же, она страшится предстоящего знакомства с маркизами и графами.

Он постарался успокоиться и обдумать сложившуюся ситуацию. Действительно, какие могут быть основания для того, чтобы аннулировать брак? Невменяемость. Мошенничество, если человек выдает себя за кого-то другого. Если вдруг окажется, что одному из супругов нет двадцати одного года. Но Исайя, являвшийся законным опекуном Джейн, дал свое согласие на брак в присутствии множества свидетелей. Правда, не было лицензии на этот брак, но здесь, в Канаде, законы не столь строги, как в Англии. К тому же церемонию венчания провел священник и, следовательно, их брак утвержден нерушимо.

Рыдания стали тише, и он заглянул в ее опухшие глаза. Плач исказил личико, но от этого ему еще больше захотелось защитить ее, успокоить… Да, он должен что-то придумать, непременно должен.

– Джейн, знаешь… Пока думай обо мне как о брате. У меня четыре сестры, так что имею опыт. Если бы мои сестры были здесь, они дали бы мне прекрасные рекомендации, я уверен. У тебя будет моя защита, протекция… и руководство. – Он опять рискнул пошутить. – Я требую взамен лишь одного: чтобы ты три раза в день становилась передо мной на колени и кланялась, как будто я важная персона.

На сей раз юмор подействовал – на личике появилась улыбка.

– Ах, я испортила твой сюртук!

– Привилегия сестры. Хотя я бы сказал иначе: моему сюртуку очень повезло. – Он провел ладонью по ее щеке. – Виден четкий отпечаток пуговицы.

Она потерла щеку кулачком и слезла с его коленей.

– Я очень сожалею, Саймон. Прости… за все. – Она пристально посмотрела ему в глаза. – Я уверена, должен быть какой-то способ выйти из этого положения. И я думаю…

– Тихо, дорогая. – Он приложил палец к ее губам. – Если даже такой способ есть, пока что мы все равно ничего не можем сделать. Может, это было глупо, но я ведь объявил, что мы еще раньше собирались пожениться, разве забыла? Так что теперь, чтобы избежать скандала, придется подождать. А потом подумаем.

Она комкала мокрый от слез платок.

– А если мистер Макартур вернется до того, как мы уедем? О, как бы я хотела, чтобы женщинам разрешали стреляться на дуэлях!

– Ты умеешь стрелять?

– Я бы научилась.

– Не сомневаюсь.

Он действительно не сомневался в этом. Ему вдруг снова вспомнилось, как Джейн с громким криком бежала к месту дуэли. Она тогда была очень хороша собой…

Понимая, что поступает неразумно, он развязал шнурок у нее под подбородком и снял чепчик. Вытащить шпильки не составило труда – и волосы золотистыми волнами упали ей на плечи.

Она смотрела на него во все глаза. Смотрела, чуть приоткрыв губы.

«Губы, ждущие поцелуя», – промелькнуло у Саймона.

– Почему ты прячешь волосы?

Впрочем, он знал ответ на этот вопрос. Ее волосы могли бы свести с ума любого мужчину. Словно прочитав его мысли, она откинула волосы за спину – так скряга прячет свое золото.

– Я была в трауре, поэтому и носила чепчик.

Саймон знал, что во время траура не обязательно убирать волосы, однако промолчал, чтобы не приставать к жене с расспросами. Проводив ее в спальню, он вернулся к себе. Ему хотелось рвать и метать.

Он не знал, рад ли тому, что женился на ней, но точно знал, что его к ней влечет. И теперь он вдруг понял, что уже давно желал ее, но только не осознавал этого.

Но ведь сейчас она его жена! И он имел полное право снять с нее чепчик и распустить ее волосы. Он мог раздеть ее, мог целовать ее и ласкать…

Заставив себя отбросить эти мысли, Саймон налил в бокал вина и залпом выпил. Он не должен вести себя как скотина – должен избавить Джейн от этого брака, если он ей в тягость. Завтра он непременно поговорит с Болдуином, а когда приедет в Англию – со Стивеном Боллом. А если ничего не удастся сделать? Что ж, в таком случае они с Джейн будут связаны до конца жизни, и, возможно, это не так уж плохо.

Терзаемая чувством вины, Дженси не могла заснуть всю ночь и утром с трудом встала с постели. В зеркале она увидела опухшие и покрасневшие глаза, но решила, что никто этому не удивится. Да, люди не удивятся, даже если подумают, что у них с Саймоном была первая брачная ночь.

Уронив расческу, Дженси закрыла лицо ладонями. Она должна освободить Саймона от этого брака, хотя ей очень этого не хочется. Да, надо освободить его, потому что она – лживая грешница и приносит людям несчастье. Марта умерла. Джейн умерла. Исайя умер.

Она знала, что странный кодекс чести, по которому живут джентльмены, требовал от Саймона встретиться с Макартуром, если тот будет настаивать. Значит, он может умереть. А она этого не вынесет. Не вынесет.

Если бы ее рассказ мог остановить дуэль, она бы уже рассказала Саймону правду. Но ее слова ничего не изменят, так как в конечном счете дуэль была из-за того, что Макартур растратил казенные деньги. Ее признание не изменит этого факта, но очень усложнит все остальное.

С трудом одевшись, Дженси пошла посидеть у гроба Исайи в последний раз. Саймон настаивал, чтобы она поела, но она отказалась – не хотелось даже думать о еде.

Вскоре начали приходить друзья и компаньоны Исайи, и каждый из них бормотал слова соболезнования. Единственной женщиной была миссис Ганн, она заняла место рядом с Дженси, и та поблагодарила старуху. Миссис Ганн в знак поддержки похлопала девушку по руке. Она чем-то напоминала ей Марту, и кухня стала ее любимым местом. Ей часто хотелось рассказать пожилой женщине всю правду.

Преподобный отец Строн провел поминальную службу, а затем Росс накрыл гроб крышкой и заколотил ее. Хотя Дженси искренне верила, что тело – это всего лишь оболочка человека, каждый удар молотка словно бил ей по сердцу. Когда Саймон обнял ее за плечи, она невольно прижалась к нему.

– Дорогая, тебе не обязательно присутствовать.

– Я должна.

Ему пришлось ее оставить – он вместе с другими нес гроб, – и Джейн с благодарностью приняла поддержку миссис Ганн по дороге к погосту.

В затуманенных слезами глазах солнечный день виделся безумной пляской голубого, зеленого, коричневого, оранжевого. Листья с деревьев облетели, и в воздухе уже пахло зимой, но Дженси даже радовалась холоду. Ей казалось, что было бы неправильно, несправедливо, если бы в такой день погода была слишком хорошей.

У могилы преподобный Строн начал поминальную молитву, но Дженси мысленно произнесла свою.

«Дорогой дядя Исайя, теперь ты уже знаешь правду. Ты сможешь меня простить? Жаль, что я не нашла в себе мужества признаться. Сейчас я знаю, что ты бы меня понял.

Когда Джейн умерла, я очень испугалась. Я была в море, нас обеих ужасно тошнило. Я думала, что умру, но умерла Джейн. Я была одна в целом мире, ехала в «дикие места», как говорила тетя Марта. И еще она говорила, что в Канаде медведи заходят в дома, а по улицам расхаживают дикари.

И конечно, я очень боялась встречи с тобой, дядя Исайя. Я думала, что ты прогонишь меня, возможно, даже отправишь в тюрьму за то, что я воспользовалась деньгами Джейн, потому что своих не хватало.

Поверь, дядя Исайя, мне очень жаль, что я тебе не доверилась, когда приехала, Если бы я рассказала тебе правду, ты не стал бы заставлять Саймона жениться на мне. Лучше бы ты этого не делал. Лучше бы я отказалась. Ты должен помочь мне поступить правильно. Будь моим наставником, дядя. Ведь ты не возражаешь, что я тебя так называю? Научи, как мне себя вести, когда и как сказать ему правду. Я никому никогда не говорила, что я…»

– Джейн…

Дженси вздрогнула: рядом с ней стоял Саймон. Люди начали расходиться с кладбища; многие шли в дом покойника – на поминальную трапезу.