Объясняя Пруденс, каким образом она приняла англичанина за индуса-массажиста, миссис Мур сказала, что во всем был виноват его костюм: чалма, полностью скрывавшая волосы, и халат, весьма похожий на те, что носят массажисты. Пруденс ни за что не поверила бы такому странному описанию, если бы сама краем глаза не видела чалмы. И почему только благородному лорду взбрело в голову напяливать на себя такой смехотворный костюм? Она снова стала переживать из-за того, что позволила так себя провести. Мужчина, которого прозвали Легкомысленным, способен на все. Он не пожалел усилий, чтобы обмануть ее. Ужасный человек!

Миссис Харрис недоверчиво смотрела на нее, будто в голове у нее не укладывалось, что на свете есть человек, не слышавший о Легкомысленном Рэмси.

– Все Рэмси пользуются дурной славой, мисс Стэнхоуп. Каждый из них получил какое-нибудь прозвище за свои выходки. – Она прикрыла глаза, вспоминая. – Мот, Грубиян, Распутник, Горемыка.

– Они, выходит, все отвратительные люди, раз их так прозвали? – Пруденс следовало бы заподозрить нечто подобное после того, как один из них сыграл с ней такую злую шутку. О Господи! Мерзавец всю ее ощупал. Ужасный, ужасный человек!

– Я бы сказала, да. – Миссис Харрис осмотрела Пруденс с головы до ног, словно оценивая по-новому. – У них еще есть сестра. Ее тоже как-то прозвали, но я сейчас не могу вспомнить как. Неужели вы действительно никогда о них не слышали, мисс?

– Нет, – задумчиво ответила Пруденс. – Лондонские сплетни до нас в Джиллингеме не доходят. – Осознав, что сама пытается вынести суждение о целой семье, основываясь только на слухах, и посчитав подобное поведение недостойным, Пруденс спросила: – И что же, этими нелестными прозвищами называют Рэмси только враги или и друзья тоже?

Миссис Харрис заморгала.

– Не знаю. Я никого из них не встречала. А каким образом вы познакомились с Рэмси, мисс Стэнхоуп? – спросила она, в свою очередь, и с преувеличенным интересом стала ждать ответа.

Миссис Мур, застывшая на середине узкой лестницы, ведущей в их с Пруденс комнаты, бросила обеспокоенный взгляд через плечо. На протяжении всего их обратного пути миссис Мур пилила Пруденс за то, что та приняла приглашение в Павильон. Не будь она так настойчива, Пруденс, возможно, согласилась бы с ней.

– Нам не следовало догонять этого человека, – стонала миссис Мур. – Но откуда я могла знать, что он – лорд и стоит там, болтая запанибратски не с кем иным, как с принцем-регентом? Я онемела от удивления. Но кто бы не поразился, если бы на его глазах болтали, не смущаясь, со знатными особами? Я, однако, с радостью убедилась, что вы в своем кругу можете вести себя вполне нормально. Только зачем вы согласились отобедать с принцем, моя дорогая мисс Стэнхоуп?

Пруденс надоели ее ни на минуту не прекращающиеся нытье, нравоучения и жалобы.

– А как я могла отказаться? – резко возразила она, чувствуя, что нервы у нее натянуты до предела. – Рэмси, этот ужасный грубиян, заслуживает хорошей взбучки, которую я и намерена ему дать. Кроме того, принц не принял бы отказа.

– Но, моя дорогая мисс Стэнхоуп, что вы наденете? В вашем гардеробе нет подходящего туалета для обеда в обществе принца и его свиты.

Пруденс и сама ломала голову над этим вопросом, пока они шли к пансиону. В самом деле, что же ей надеть? И что сказать, чтобы удовлетворить любопытство миссис Харрис по поводу ее, Пруденс, отношений с лордом Рэмси, прозванным Легкомысленным? Миссис Мур, казалось, затаила дыхание, с таким же, как и миссис Харрис, нетерпением ожидая ответа.

– Как мы познакомились? – повторила Пруденс, подыскивая в уме подходящий ответ. Щеки у нее вспыхнули, а живот свело от гнева, когда она подумала об истинной истории их знакомства. Пруденс не собиралась рассказывать, как все было на самом деле, но и не хотела унижаться, выдумывая небылицы.

– Меня только сегодня утром представили лорду Рэмси, – осторожно начала она. – А принц-регент предложил, чтобы я воспользовалась его каретой. Видите ли, лорда Рэмси тоже пригласили на обед в Павильон.

Глаза миссис Харрис буквально вылезли из орбит.

– Вы знакомы с принцем? Я и понятия не имела, мисс.

Пруденс кивнула и стала подниматься по лестнице.

– Не вижу никакой причины, почему вы должны были об этом знать, – заметила она.

Миссис Мур возвела глаза к потолку и подавила смешок.

– В самом деле, никакой причины, – прошипела она, когда они благополучно достигли лестничной площадки.

Проблема, что надеть на обед с принцем, оказалась почти такой же щекотливой, как и вопросы миссис Харрис. В гардеробе Пруденс было всего пять платьев. Это были лучшие из тех поношенных вещей, которыми Пруденс одарила ее кузина Эдит. Только одно платье из пяти можно было бы назвать вечерним, но и оно едва ли годилось для обеда у принца. Однако за неимением лучшего Пруденс вынула его из шкафа и подвергла тщательному осмотру.

Они с миссис Мур размышляли о его недостатках.

– О Боже! – вздохнула миссис Мур, огорченная до такой степени, что даже пропустила петлю в своем вязании. – Что же нам делать? Несчастное платье носили три года, и по его виду это сразу заметно.

Пруденс вскинула голову. У нее было мало денег. Будучи бедной родственницей, она зависела от щедрости своей кузины и в отличие от обычных наемных слуг ничего не получала за свой труд. С ней расплачивались, обеспечивая ее жильем, едой и одеждой. Конечно, ее снабдили деньгами для этой поездки, но их было недостаточно для того, чтобы позволять себе какие бы то ни было излишества. И уж, конечно, и речи не могло быть о том, чтобы заказать подходящее к случаю платье. Исполненная решимости не впадать в уныние, она заметила:

– Материал хороший, и этот оттенок голубого тоже очень хорош, хотя и вышел из моды.

– Ваша кузина тоже так думала, – кивнула миссис Мур.

Пруденс совсем не понравилось это напоминание о том, что она донашивает чужие вещи. Она и так уже опасалась, что вместе с платьями переняла слишком много других внешних атрибутов жизни Эдит. Она приехала в Брайтон, чтобы изменить подобное положение вещей. Хорошо было бы сменить заодно и одежду.

– Вырез вышел из моды, рукава тоже, но, может быть, это удастся немного подправить. Эту шенилевую отделку легко заменить, ленты тоже. С новыми перчатками и одной из этих модных кисейных шалей я буду выглядеть вполне презентабельно.

В итоге Пруденс пришлось очень много распарывать и сшивать заново. Платье получилось далеко не шикарным, но вполне приемлемым. Покупка новых перчаток и особенно красивой китайской шали истощила финансы Пруденс, но она осталась довольна результатами. Правда, ей нечего было надеть на голову: у нее не было ни жемчужной диадемы, ни крепового тюрбана, ни тока, ни плюмажа из перьев, ни французского атласного чепца.

Ее скудные ресурсы не позволяли заходить так далеко, но миссис Мур поработала как следует щипцами, добродушно заметив:

– Вам нечего стыдиться своих волос, мисс. Пока она расчесывала, завивала, закалывала ей волосы, рассуждая о том, куда воткнуть гребень, Пруденс репетировала речь, которой она намеревалась поставить на место лорда Рэмси, осмелившегося вести себя по отношению к ней, Пруденс, совершенно недопустимо. Продумав слова своей речи так же тщательно, как были уложены се волосы, Пруденс в назначенное время распахнула дверь, и все слова тут же вылетели у нее из головы.

Легкомысленный Рэмси предстал перед ней в парадном, судя по его виду, индийском одеянии. Милостивый Боже! На нем была ярко-голубая с золотом чалма и узорчатые туфли с загнутыми носами. И как мог англичанин, особенно такой ужасный англичанин, выглядеть таким удивительно красивым, да еще, судя по всему, и чувствовать себя удобно в таком невероятном костюме? Но вот Рэмси это удалось. Объясняя, почему она приняла английского лорда за банщика, миссис Мур описала Пруденс, как он выглядел в банях в развевающемся белом халате и чалме, но ее описание не имело ничего общего с тем великолепным видением, что стояло сейчас в молчании перед Пруденс. Прекрасно скроенный кафтан из молочно-белой парчи, застегнутый до подбородка, был завязан на талии широким голубым с золотом шелковым поясом. Белые штаны, настолько свободные, что хлопали на ветру, спадали на темно-голубые, украшенные кисточками туфли из камчатной ткани с загнутыми носами. Никто не принял бы это стоявшее в дверях видение за банщика. Этот джентльмен выглядел скорее как заморский монарх.

Пруденс почувствовала себя голубем, стоящим рядом с павлином. Она плотнее запахнула на себе шаль, прикрывая подновленное, но все равно убогое платье. Неужели это очередная шутка? Эта мысль рассердила ее. Неужели Легкомысленный Рэмси разоделся так цветисто для того лишь, чтобы затмить ее своим блеском?

Решив про себя, что, несмотря на испытываемое благоговение перед внешним видом Рэмси, она не позволит себя смутить и не откажется от намеченного плана потребовать у него объяснений, Пруденс расправила плечи и, пройдя мимо Рэмси, прежде чем он успел подать ей свою изящную руку, величественно проследовала к карете.

– Поскольку я, милорд, не хочу, чтобы между нами осталось какое-то недопонимание, – начала она, даже не потрудившись ответить на его радушное приветствие, – я считаю своим долгом воспользоваться этой возможностью и высказать вам свое негодование вашим недопустимым поведением при нашей первой встрече.

Она мысленно поздравляла себя с тем, что ей удалось произнести эту фразу с похвальным хладнокровием, когда из глубины кареты послышался женский голос:

– И в чем же заключалось это недостойное поведение?

Пруденс прикусила свой излишне торопливый язык. С тревожным чувством она приняла протянутую лордом Рэмси руку и, опираясь на нее, поднялась на высокую подножку кареты. Не могла же она, как бы ей этого не хотелось, стоять до бесконечности на улице с открытым ртом, делая вид, что не слышала никакого женского голоса. Слова тщательно отрепетированной речи, в которой она надеялась дать выход своему гневу, застряли у нее в горле. Лорд Рэмси, судя по его взгляду, находил ситуацию весьма забавной. Брови его поднялись и опустились, словно он без слов спрашивал ее, не нужна ли ей помощь, чтобы сгладить последствия допущенного ляпа.