– Да, обещаю. И спасибо вам за вашу доброту. – Интересно, подумала она, почувствовал ли он, какое облегчение она испытала, ответив согласием на его предложение?

– Мной руководит в сущности не доброта, мисс Стэнхоуп, когда дело касается вашей безопасности и счастья.

– Нет? Что же тогда?

– Ну, мисс Стэнхоуп, не станете же вы отрицать, что слышали, как я говорил о своих чувствах к вам?

– Прошлой ночью вы лишь признались в собственной глупости, милорд, – прошептала она, изумившись тому, что он решил напомнить ей о своих вчерашних словах.

– Могу я надеяться, мисс Стэнхоуп, что и вы когда-нибудь поглупеете так же, как и я? – Пруденс вспылила.

– Поглупею? Не могу сказать со всей определенностью, что я чувствую по отношению к вам, но во всяком случае это не назовешь глупостью.

– Посмотрите на меня, мисс Стэнхоуп. Она повернула голову и посмотрела на него с настороженностью, какая обычно появляется во взгляде человека, когда он глядит другому прямо в глаза.

Чарльз встретил ее взгляд без подобной настороженности. В его глазах она увидела лишь неподдельный интерес, радостное изумление и еще что-то, чего не смогла определить. Она мгновенно расслабилась. Его выразительные глаза были красноречивее любых слов. Они говорили, что она ему очень нравится, что в сущности он желает ее. Его лицо светилось любовью и добротой.

– Мы друзья? Добрые друзья?

Его вопрос удивил Пруденс. Однако после секундного размышления она все же кивнула. Хотя он и был Легкомысленным Рэмси и у нее все еще оставались сомнения в отношении его намерений, она считала этого человека своим другом.

– Мы достаточно хорошие друзья с вами, чтобы я мог называть вас Пруденс, а вы меня Чарльзом?

– Другое имя для розы? – спросила она лукаво.

Он кивнул. Глаза его сияли.

Поколебавшись мгновение, она ответила:

– Да, вы можете называть меня Пруденс… Чарльз. – Она едва не сказала Чаз, как его обычно называл Руперт.

Чарльз улыбнулся. Он был явно в восторге.

– Спасибо, Пруденс.

Внезапно он наклонился и поцеловал ее дважды в лоб. Поцелуи застали ее врасплох, и, смутившись, она отпрянула.

Она не сомневалась, что когда-нибудь Чарльз Рэмси ее поцелует. Говоря по правде, она ждала от него поцелуя с первого дня их знакомства. Каждый раз, когда она, глядя на него, замечала, как скользит его взгляд от ее глаз к губам и обратно, ей казалось, что в следующий момент он ее поцелует. Но он решил поцеловать ее именно сейчас, и не в губы, а в лоб – в полном соответствии со своими словами о дружбе, – и это подействовало на нее самым неожиданным образом.

Необычность их первой встречи и репутация Легкомысленного Рэмси утвердили ее в мысли, что он постарается ее соблазнить. Тем более что возможностей у него для этого было предостаточно. Он выиграл у нее двадцать четыре часа ее времени и мог распорядиться ими, как ему заблагорассудится. Если бы он так поступил, то только подтвердил бы сложившееся у нее мнение о мужчинах.

Но он поцеловал ее в лоб, и это поставило под сомнение все ее прежние представления о мужчинах. У нее вдруг мелькнула мысль, что она только что была свидетельницей проявления мужчиной сдержанности. Подобное владение своими чувствами со стороны Легкомысленного Рэмси ясно показало ей, насколько безответственными и откровенно безнравственными были поцелуи ее кузена. Какая ирония, что Тимоти, который не должен был бы жаждать ее поцелуев, ничто другое не интересовало, тогда как Рэмси, чьи губы ей так хотелось почувствовать на своих губах, поцеловал ее целомудренно в лоб, совсем по-другому.

Она почувствовала себя немного глупой и немного распущенной оттого, что откровенно ждала от Чарльза Рэмси поцелуя в губы.

– Идемте, – сказал он. – Начинается прилив.

И действительно начался прилив. Он медленно наступал на берег, заглатывая одну за другой лагуны, которыми они только что восхищались.

Чарльзу потребовалась вся его сила воли, чтобы не поцеловать Пруденс Стэнхоуп в губы. Для подобной сдержанности была масса причин. Во всяком случае им следовало лучше узнать друг друга, прежде чем он мог позволить себе связать их поцелуем. На данном этапе их отношений поцелуй был равносилен предложению. Хотя и готовый признаться в собственной глупости, Чарльз, однако, был не настолько глуп, чтобы связывать себя с какой бы то ни было женщиной, когда он мог предложить ей лишь надежды, мечты и… Он наклонился и поднял раковину, плавающую в пене прибоя рядом с его ногами, – «ангельское крылышко».

– Вы знаете, что это значит? – Он протянул ей хрупкую белую раковину размером почти с его ладонь.

– «Ангельское крылышко»! – Глаза Пруденс вспыхнули от восторга, и, взяв у него раковину, она принялась вертеть ее в пальцах, внимательно разглядывая. – И почти без изъяна.

Чарльз улыбнулся. Вид раковины невольно вызвал в его памяти образ Пруденс Стэнхоуп, стоявшей с поднятыми, как крылья, руками на залитом лунным светом пляже.

Я спросил вас не что это такое, а что это значит.

– Значит? – Она сдвинула брови. – Что вы имеете в виду?

– Найти «ангельское крылышко» означает, что морскому ангелу стали малы его крылья, и он их сбросил, чтобы дать какому-нибудь счастливому смертному возможность воспользоваться сохранившейся в них магией.

– Какая чудесная сказка. Вам кто-то рассказал ее, когла вы были маленьким?

Чарльз кивнул и, протянув руку, слегка дотронулся до раковины, словно мог таким образом прикоснуться к прошлому.

– Моя мать много рассказывала мне об ангелах и феях, троллях и эльфах.

– И вы ей верили?

– Конечно. Я безоговорочно верил каждому ее слову. Вероятно, поэтому я вспоминаю свое детство как время, полное чудес и приключений.

– Ваша взрослая жизнь, как мне кажется, тоже не лишена приключений и чудес. – Пруденс протянула ему назад раковину.

– Оставьте ее себе, – он спрятал руки за спину, боясь, что дотронется до нее, если она так и будет стоять перед ним, протягивая раковину, – для ваших девочек. Ну что, пойдем наверх? Я вижу, нам машет Грейс.

Он показал на вершину обрыва, где стояла Грейс, энергично махая им шляпкой.

– Большое спасибо за раковину. – Пруденс сунула «ангельское крылышко» в карман. – Уверена, девочкам она очень понравится. Они еще никогда не были на море.

Они медленно начали подниматься вверх по склону.

– А вам в детстве рассказывали сказки? – вернулся он к их прежнему разговору.

– Нет, – Пруденс наклонилась и подняла с земли какую-то раковину. – Еще один двустворчатый моллюск, хотя и не слишком хороший образчик. – Она бросила раковину на землю. – Моя мать, хотя ее и не столь, как меня, привлекало чтение о дальних странах, старалась научить меня разным вещам, используя природу как классную комнату.

– Таким, как, например, двустворчатые моллюски?

– Да. Она твердо верила, что любая женщина, обладающая здравым смыслом, обязана образовать себя с помощью чтения и посещения лекций по предметам, которые ее интересуют.

– «Синий чулок»?

– В некотором роде, хотя я никогда не слышала, чтобы кто-то сказал ей такое в лицо. Она была настоящей леди. Ее жажда знаний передалась и мне. Я знаю три иностранных языка, географию, математику, немного химию и кое-что об основных религиях и современных политических течениях. Родись я мужчиной, я могла бы выбрать любое поле деятельности, а так из меня получилась великолепная гувернантка. А еще более великолепная из меня бы вышла компаньонка для какой-нибудь путешествующей дамы.

– Отсюда ваш интерес к объявлениям о найме?

– Да. Мне всегда хотелось повидать мир.

– Я знаю, вы сочтете это проявлением эгоизма с моей стороны, но я рад, что вы родились не мужчиной.

Пруденс покраснела.

– Поэтому-то вы и хотите покинуть лоно семьи?

– Потому что я женщина?

Она проговорила это резко – слишком резко для подобного вопроса.

– Нет. Потому что вам хотелось бы попутешествовать.

Пруденс открыла было рот, вновь его закрыла, покачала головой и наконец тоном, не располагающим к дальнейшим расспросам, сказала:

– Это само собой подразумевалось. Но, главное, я не хочу вечно зависеть от доброй воли и щедрости моего кузена. У меня нет ни малейшего желания злоупотреблять его гостеприимством.

– И однако, – заметил Чарльз, – мне кажется, ваш кузен любит вас, как дай Бог любить любому брату.

Пруденс опустила глаза, уставившись на тропинку у себя под ногами.

– Да, он добр ко мне, но я не собираюсь зависеть от какого бы то ни было мужчины, когда могу вполне твердо стоять на своих ногах. Мне совсем не хочется уподобляться вот такому, например, созданию.

Наклонившись, она подняла шероховатую, покрытую песком двустворчатую раковину, к которой прилепилось конусообразное блюдечко телесного цвета. Пруденс ткнула пальцем моллюска-паразита.

– Как и он, я слишком привыкла к своей зависимости от хозяина.

От прикосновения пальца моллюск-паразит, который давно уже в ней высох, тут же отвалился от двустворчатой раковины. Бросив раковину на землю, Пруденс обернулась и, плотно сжав губы, устремила взгляд вниз, на начавший уже отступать океан.

– Был ли кто-нибудь вам настолько близок, что вы были неспособны видеть его недостатки?

Чарльз тут же подумал о Джеке, по вине которого лишился своего наследства.

– Да. Я потерял состояние из-за собственной слепоты в отношении слабостей моего брата.

Пруденс кивнула.

– Я была точно так же слепа в отношении своего кузена.

– Так вы его любите?

Пруденс на мгновение закрыла глаза.

– Да, – сказала она тихо и, вновь повернувшись к Чарльзу спиной, зашагала вверх по тропе. Лицо ее выражало непреклонную решимость, губы были плотно сжаты.

– Как вам кажется, – спросил Чарльз, поднимаясь вслед за ней, – вы сможете когда-нибудь полюбить снова?