Наконец, добравшись до дивана, стоявшего в вестибюле, она села, свалив конверты рядом с собой. Лэтем позднее говорил, что ему никогда не забыть это зрелище: «крошечная женщина, сидящая на диване, а рядом — самая огромная рукопись, которую я когда-либо видел, возвышающаяся двумя грудами конвертов почти до плеч».

— Похоже, это рукопись вашей книги, миссис Марш, не так ли? — спросил Лэтем.

Пегги вскочила на ноги, схватила кипу конвертов в охапку и протянула их ему.

— Если она действительно вас интересует — берите ее, но книга не закончена и не отделана, — предупредила она Лэтема.

Не теряя времени даром, тот сразу согласился. Вещи Лэтема уже были уложены, а потому конверты пришлось сложить в большой картонный чемодан, в обиходе называемый «только бы не было дождя», тут же приобретенный Лэтемом у одного из служащих отеля. Пегги помогала Лэтему укладывать конверты. Поверх одного из них он заметил сделанную корявым почерком надпись: «Дорога в Тару».

— «Тара»? — спросил Лэтем.

Тара, объяснила она, родной дом ее героини.

— Книга о том, как вели себя разные люди, оказавшиеся в условиях войны, Реконструкции и полного крушения общественной и экономической систем жизни. Я имею в виду тех, кто смог проявить такое человеческое качество, как «предприимчивость».

— Значит, это роман о Гражданской войне? — спросил Лэтем.

— Нет, — ответила она. Роман о людях, живших на Юге в те времена, о тех, кто был «предприимчивым», и о тех, у кого этого качества не было.

И Пегги, попрощавшись, покинула Лэтема, все еще пытавшегося запихнуть огромное количество конвертов в свой новый чемодан.

Редактора к тому времени стали одолевать сомнения в правильности своего первого впечатления о Пегги Митчелл и ее романе. Огромное количество конвертов и тяжесть чемодана, в который они были уложены, говорили об эпических размерах рукописи, и Лэтем уже побаивался, что его «открытие» — не более чем длинный и нудный роман из истории Гражданской войны.

Но пока он не сел в свой поезд, отправлявшийся в Новый Орлеан, и не открыл первый конверт, он и не представлял себе, что его ожидает. За всю свою долгую карьеру в издательском деле вряд ли он когда-либо держал в руках рукопись, которая находилась бы в более ужасном состоянии, чем рукопись миссис Марш. И Лэтем, сделав несколько попыток разобраться в ней, в конце концов решил не утруждать себя чтением этой беспорядочной мешанины, а, вернувшись в Нью-Йорк, просто отправить ее обратно автору с просьбой привести рукопись в порядок.

А пока главы книги находились в полном беспорядке, и зачастую два или три варианта; какой-либо главы были вложены в один конверт, а содержание некоторых страниц невозможно было разобрать из-за многочисленных исправлений: слова обведены овалами, стрелками показано, куда они должны быть переставлены, все пометки сделаны корявым, неразборчивым почерком. Вставки были помещены на обратной стороне листов, но при этом отсутствовали указания, куда именно они должны быть вставлены.

Но любопытство, а может быть, и просто отчаяние взяли верх, и Лэтем, удобно устроившись в зеленом бархатном кресле пульмановского вагона, начал читать эту неудобоваримую рукопись.

И вскоре, подобно миллионам будущих читателей этого романа, уже не мог оторваться. Книга захватила его.

Маргарет Мэннелин Митчелл

Глава 2

Атланте исполнилось полвека, когда Маргарет Мэннелин Митчелл появилась на свет — во вторник, 8 ноября 1900 года, в день, когда Уильям Маккинли был вновь избран президентом Соединенных Штатов. Город с таким возрастом вполне мог считаться выскочкой, особенно если учесть, что соседние Саванна и Огаста уже давно отпраздновали свой столетний юбилей, а близлежащие Афины вскоре собирались сделать то же самое.

Предки Маргарет поселились в Джорджии в разное время. Семья ее матери иммигрировала в Чарльстон где-то в 1685 году, после волнений гугенотов во Франции, а вот предки со стороны отца прибыли в Северную Каролину из Шотландии с колонистами Гектора Макдональда после подавления восстания Стюартов и осели в Джорджии вскоре после войны за независимость. Рассказы из жизни этих двух семей и из истории становления Джорджии как штата и составляли основу детских сказок Маргарет. И уже в возрасте трех или четырех лет ничто не могло увлечь ее больше, чем рассказы по истории Атланты.

Маргарет родилась в доме № 296 по Кэйн-стрит, принадлежавшем ее овдовевшей бабушке с материнской стороны — Анни Фитцджеральд Стефенс. Дом чудом уцелел в ночь на 15 ноября 1864 года, когда генерал Уильям Текумсе Шерман, стоявший во главе армии северян, предал город огню, прежде чем начать свой сокрушительный марш через весь Юг к побережью Атлантического океана.

Бабушка Стефенс, сидя на террасе дома и держа маленькую Маргарет на коленях, могла, не сходя с места, показать, где именно на заднем дворе их усадьбы проходила линия укреплений конфедератов, а потом поведать о той ужасной ночи, когда «огромные языки пламени пожирали город и всюду, куда ни глянь, странным неописуемым блеском светилось небо». И как к утру почти все дома, железнодорожный вокзал и деловая часть города были обращены в пепел.

Анни Стефенс жила в доме вместе с дочерью Мейбелл, зятем Юджином Мьюзом Митчеллом и двумя внуками — Стефенсом Александром и Маргарет. Сама Анни, приехавшая в Атланту в 1863 году в качестве невесты новобранца-конфедерата, провела детство на плантации Фитцджеральдов близ Джонсборо в графстве Клейтон. Ее отец, Филипп Фитцджеральд, еще будучи очень молодым, приехал к родне в Джорджию из графства Типперери в Ирландии и к началу войны уже был владельцем 2375 акров земли и 35 рабов, а его добрая жена, Элеонора Макган Фитцджеральд, следила за тем, чтобы все рабы были обучены и крещены в католической вере. Сами Фитцджеральды, ревностные католики, терпели множество притеснений из-за своей религии в протестантском графстве Клейтон, но, несмотря на это, за прадедом Филиппом укрепилась репутация стойкого и неподкупного человека, и он был даже избран сенатором в законодательное собрание штата Джорджия.

Анни считала Атланту своим родным домом. Ей нравились молодость этого города, его хрупкость и незащищенность, и сознание того, что она сама занимает прочное место у самых истоков его истории. После пожара начался великий исход из Атланты: жители целыми семьями в ужасе бежали в Мейкон, доверху загружая уцелевшим имуществом открытые грузовые вагоны. Тела тысяч солдат наскоро хоронили в неглубоких могилах, разлагающиеся трупы лошадей и мулов, убитых во время боя, как мусор валялись на полях недавних сражений в окрестностях города, который и сам был теперь лишь грудой развалин: из более чем четырех тысяч домов Атланты уцелело около четырехсот, большинство из которых были к тому же сильно повреждены.

Собаки, брошенные бежавшими хозяевами, жили среди развалин и по ночам сбивались в настоящие волчьи стаи, лая в унисон. Тощие и голодные, они становились все более и более злобными по мере наступления зимы. Но все эти ужасы, казалось, не обескураживали Анни и Джеймса Стефенсов, оставшихся в Атланте, чтобы помочь городу вновь возродиться из пепла, одновременно поднимая на ноги шестерых своих дочерей.

К тому времени, когда родилась Маргарет, ее дед Стефенс, оптовый торговец бакалейным товаром и спекулянт недвижимостью, уже четыре года, как умер, а бабушке Стефенс исполнилось 56 лет. Тридцать восемь лет спустя после разрушения Атланты она все еще продолжала считать пришлыми семьи, поселившиеся в Атланте после пожара, и не общалась ни с кем из тех, кто во время войны покинул город, спасаясь от армии Шермана. Строгая, даже суровая, с развитым чувством гражданского долга, бабушка Стефенс могла, по словам ее внучки, «пойти в городской Совет и заставить его шевелиться с помощью нескольких удачно подобранных слов, обличающих их мужскую нерешительность и неумелость».

С помощью нескольких таких же упорных сверстниц Анни Фитцджеральд Стефенс ухитрялась при необходимости проталкивать принятие необходимых законов, даже не имея права голоса. Ее дочь Мейбелл тоже была бескомпромиссной в отстаивании собственных прав, и к тому времени, когда Маргарет исполнилось два года, стало окончательно ясно, что ее мать и бабушка не смогут и дальше жить под одной крышей.

Семья Митчелл переехала в маленький, также принадлежавший бабушке Стефенс дом за углом, № 177 по Джексон-стрит. А через год Юджин Митчелл, чья юридическая практика процветала, купил двухэтажный, с большим участком дом из 12 комнат, выстроенный в викторианском стиле и находившийся совсем рядом, — под № 187 по той же улице. Дом этот, несколько хаотичной архитектуры, казалось, был построен не по чертежам, а по наброскам и стоял среди огромных старых дубов, фасадом выходя на обширный зеленый газон. Располагался он в исторической части города, на северных границах которого и до сих пор еще можно было видеть окопы, ими пользовались конфедераты, сражаясь за Атланту. Считаясь не самым престижным, этот район тем не менее был заселен теми, кого можно было назвать «старой гвардией Атланты», и большинство его домов все еще принадлежали семьям, построившим их.

По традиции, почти все девочки в семье Стефенсов получали образование в монастырских школах. Не была исключением и мать Маргарет — Мейбелл, — также в свое время отправленная в Королевский монастырь в Канаде, где, как потом Мейбелл рассказывала дочери, они «изучали все предметы так, как это делалось в добром старом XVI веке». Сама Мейбелл была крошечной женщиной с пышными рыжими волосами, яркими голубыми глазами и точеными чертами лица. Если бы не горделивая осанка и не изящная фигура, она могла бы показаться просто карликом, поскольку ее рост не превышал 4 фута 9 дюймов (144,5 см). Несмотря на столь миниатюрные размеры, роль «маленькой женщины» не подходила для нее, поскольку именно Мейбелл была не только движущей силой семьи Митчелл, подобно своей матери — бабушке Стефенс, — но и президентом одной из наиболее воинственных групп суфражисток в Атланте. На собраниях, часто устраиваемых в гостиной дома Митчеллов, она, выступая, вынуждена была вставать на скамеечку, чтобы слушатели могли ее увидеть. И в традициях тех проповедников, которые в своих проповедях пугают прихожан то адом, то проклятиями, Мейбелл страстно призывала присутствующих дам к борьбе с несправедливостью, царящей в обществе по отношению к женщинам. А тем временем ее дети, тихо сидя на верхних ступеньках лестницы, во все глаза наблюдали за происходящим.