Сьюдад-Виктории Густаво и Лалито оставили свои транспортные средства — старенький грузовичок и жеребца по имени Соломон — у знакомых, а сами пересели на рейсовый автобус Монтеррей—Мехико.

Лалито устроился у окна и с интересом наблюдал за проносившимися навстречу машинами, рассматривал встречавшиеся на пути поселки и городки, делал комментарии относительно увиденных коров и лошадей (он считал себя уже опытным ранчеро). Густаво же сосредоточенно смотрел прямо перед собой, погруженный в невеселые размышления.

Вдруг Лало закричал:

— Папа! Папа! Смотри, какая машина! Идет со скоростью километров двести, не меньше.

Густаво рассеянно взглянул в окно — впереди по шоссе, уже значительно обогнав автобус, неслась на головокружительной скорости серебристая машина. Еще миг — и она превратилась в едва различимую точку на горизонте.

— Гринго поехали, — радостно закричал Тино. — Видишь, как несутся!

— С чего ты взял, что это гринго, малыш? — усатый ранчеро сидевший впереди, оглянулся на Тино, — У нас в Мексике тоже хватает лихачей.

— Нет, — заспорил мальчик, — Я по номеру узнал Номер-то североамериканский. WZ 289. Набор из пяти любых букв и цифр. У нас ведь не так.

— А ты глазастый! — улыбнулся пассажир.

— Стараюсь, — ответил Л ало. — Настоящий ранчеро должен все замечать.

— Ну, из тебя будет хозяин — первый сорт! — похвалил мальчика усатый пассажир.

Ни Лало, ни его отец не знали, что обогнавшая их машина спешила туда же, куда и они — в Куэрнаваку. В ней ехал главарь разветвленной преступной группировки сам Федерико Саморра.


Появление грозного шефа явилось для Вилмара Гонсалеса полной неожиданностью. Он никак не ожидал его приезда, ведь и он сам, и Федерико Саморра понимали, что нахождение в Мексике, где он до сих пор числится в розыске, весьма опасно. Разумеется, проповедника тоже очень заботил тот факт, что все его точки сбыта раскрываются одна за другой, а когда полиция схватила группу колумбийских крестьян, которые под видом паломников пробирались к Гонсалесу, неся с собой полные мешки кокаина, он понял, что дело и вовсе дрянь.

И все же он не думал, что все обстоит так серьезно, что потребуется срочное появление в. Куэрнаваке самого Саморры.

Гонсалес спокойно готовился к предстоящему выступлению перед жителями Куэрнаваки — собственно, все свои проповеди он давно уже знал наизусть и тем не менее считал нужным в течение пятнадцати-двадцати минут освежить в памяти накатанный текст, вспомнить не сколько изречений из Святого Писания, возможно присочинив еще какой-нибудь остроумный поворот. Сегодня он собирался говорить о заповеди «Не укради». Это была простая тема, которая всегда находила отклик в сердцах слушателей.

Внезапно в прихожей послышался какой-то шум. Проповедник поморщился — всегда, стоит ему сесть работать помощники начинают шуметь, включают радио или телевизор, короче делают все возможное, лишь бы помешать человеку, которому были призваны помогать.

— Нельзя ли потише! — раздраженно крикнул Гонсалес.

— Нельзя! — услышал он раскаты знакомого голоса. Вилмар вздрогнул — этот голос он узнал моментально, но сразу не мог поверить: как, шеф собственной персоной? Здесь, в Куэрнаваке?

— Вы, шеф? — растерянно сказал Гонсалес, когда дверь открылась и в его комнату вошел Федерико Саморра.

Он теперь выглядел совсем по-иному, чем во время их последней встречи. Тогда это был небритый, исхудавший человек, с бледным, нездоровым цветом лица, который он заработал в тюрьме. Он даже, казалось, стал ниже ростом, его голос звучал не так громко и уверенно. Теперь же перед проповедником возник прежний всесильный Саморра — высокий человек могучего сложения, с голосом, напоминавшим раскаты грома.

— Да, это я. Приехал узнать про ваше самочувствие, дорогой служитель церкви. Как у вас тут с истинно христианским образом жизни?

Пропагандируем понемногу, — подобострастно ответил Гонсалес. — У меня уже есть сплоченная группа последователей, скорее последовательниц, — признался он.

— А, все борешься за души старух, — захохотал Саморра — А они в тебе, небось, души не чают.

— Я есмь скромный служитель Господа. — ответил Гонсалес. — И в лице моем они почитают Его.

— Ловко умеешь выкрутиться, — ответил Саморра и, перейдя на серьезный тон, сказал: — Нам надо поговорить.

— Ты сам видишь, что творится.

Гонсалес кивнул.

— Закрой-ка двери, да поплотнее, — приказал шеф. — И поставь ребят, но таких, чтобы не слушали. Ты меня понял? У тебя есть такие — сильные, но тупые?

— Найдутся, — ответил Гонсалес и, выйдя из комнаты, сделал необходимые распоряжения.

 Немедленно двери были плотно закрыты, а с другой стороны на некотором расстоянии от них пост заняли два молодых парня с квадратными, удивительно тупыми лицами.

— Теперь можно говорить, — сказал проповедник.

Он не знал, что в соседней с ним комнате, которую занимала девушка-ангел, было проделано отверстие — его скрывала небольшая акварель в рамочке. Отверстие не было сквозным — обои, которыми была оклеена комната проповедника, остались нетронутыми, но, приложив ухо к отверстию, можно было слышать каждое или почти каждое слово, произносившееся в помещении, тем более если говорил Саморра, у которого даже шепот был трубным.

Ведь именно так Исабель узнавала о всех перемещениях Джона Адамса — своим помощникам Гонсалес никогда не докладывал, куда и насколько отбывает его правая рука. И теперь девушка-ангел была на своем посту. Закрыв дверь на ключ, она отодвинула акварель и припала ухом к отверстию.

— Я сам не знаю, что и думать, шеф, — начал Гонсалес. — Наша организация терпит провал за провалом.

— Заметь, только твое отделение! — ответил Саморра.

— Этого я не знал, — голос проповедника дрогнул. — Я думал...

— Не важно, что ты там думал, но заваливается только твоя часть организации, — оборвал его Саморра. — Ты понимаешь, что это значит.

Проповедник молчал, видимо, только беззвучно кивнул головой.

— Это значит — утечка информации, — продолжал Саморра. — Заметь, всякий раз полиция принимается именно за тот пункт, который несколько дней назад посетил один из твоих людей. Ты понимаешь, о ком идет речь.

— Но ему я доверяю не на сто, на двести процентов, — возразил Гонсалес.

— Это абсолютно ничего не значит, — ответил шеф.

Я долго прожил на Свете, Гонсалес, и знаю, что доверять на сто процентов ты можешь только одному человеку на всем свете — себе самому. Любой другой, кем бы он ни был — лучшим другом детства, любимым братом, верным сыном может тебя предать. Нет, может и не предать, но, если это ему будет очень выгодно, предаст обязательно.

Федерико Саморра действительно прожил долгую жизнь, не раз бывал в тюрьме, долго сколачивая свою преступную организацию, удерживая людей обычно двумя путями — большими деньгами и страхом, а чаще всего и тем и другим одновременно. И он привык судить о людях по себе, а других, отличных от себя, он просто не видел, а если и видел, то не замечал.

— И все же я не стал бы первым подозревать Адамса, шеф, — сказал проповедник. — Из всех моих помощников он, безусловно, самый верный.

— Посмотрим, посмотрим... — с сомнением произнес Саморра. — Кто еще мог знать о том, куда направляется Адамс?

Гонсалес задумался. Было слышно, как он стучит пальцами по столу: он всегда так делал в минуты особой задумчивости.

— Теоретически — никто... — начал он.

— А практически? — с иронией в голосе спросил шеф.

— У Адамса ведь много людей, которые подчиняются лично ему, — начал Гонсалес — Кто-нибудь из них, возможно, и знал что-то о делах своего шефа.

— Все это мне нравится все меньше и меньше, — сказал Саморра. — Значит, говоришь, у него есть свои люди... И много?

— Не знаю точно. Я думаю, порядочно, — ответил проповедник. — Он ведь выполняет задания, связанные с применением силы. И, надо сказать, это ему нравится, — добавил Гонсалес, вспомнив кривую улыбку, с которой Джон Адамс рассказывал о наиболее зверских подвигах своих боевиков.

— Вот как? — переспросил Саморра. — Тогда мне это нравится еще меньше.

 — Но он мне казался верным человеком. Я без него никуда. Он лично развозил товар по точкам, никому не сообщая, где именно они расположены.

 — Ты верно выразился: «казался», — сказал Саморра. Казался верным, но был ли, вот в чем вопрос. Пока очень многое говорит против него. Он один лично возил то- вар без помощников, чтобы никто не знал, куда и кому он его передает. И тем не менее, несмотря на такую конспирацию, эти места накрывала полиция — заметь, всякий раз через некоторое время после того, как и посетил Адамс. Это первое.

— Но зачем ему это нужно? — воскликнул Гонсалес.

— А теперь переходим ко второму, — назидательно продолжал Гонсалес. — Зачем ему это нужно. Резонный вопрос. Это нужно ему, чтобы свалить тебя, а возможно, и меня. Это второе.

— Не может быть, — сказал проповедник, но в его голосе было больше изумления, чем недоверия.

— Ты спокойно сидишь со своей командой, кто там у тебя, если не считать хористочек? Два-три деловых парня? А он у тебя же под носом создает свою силовую структуру — большую, деятельную, эффективную, которая заметь, это очень важно — тебе вообще не подчиняется, а вся завязана на него одного. Я пока не видел твоего Адамса, но уже достаточно слышал о нем, чтобы понять — этого человека не устраивает и не может устроить место подчиненного. Он только временно займет второе место, и то лишь для того, чтобы впоследствии перейти на первое.

— Мне никогда это не приходило в голову, — пробормотал Гонсалес.

Исабель, слушавшая разговор двух мафиози, на минуту отстранилась от стены и задумалась. Ей тоже никогда не приходило в голову, что Джон Адамс хочет занять положение повыше, Но теперь, услышав, как ловко Саморра расставил по полочкам некоторые поступки Адамса, она уже не сомневалась в его правоте. Действительно, постепенно помощник и правая рука Гонсалеса все больше оттеснял проповедника от дел. Причем делал это так, что тот даже и не замечал этого. Сейчас в руках Адамса сосредоточилась торговля и отчасти доставка наркотика.