— Я был у госпожи Бусти, и она приняла меня весьма любезно. Должен признаться, она произвела на меня очень хорошее впечатление.

— О, это удивительная женщина. Фрезини, если б вы видели ее в тот год, когда мы познакомились! Я виноват перед ней, Фрезини, очень виноват. Расставшись с ней, я лишил себя надежды на счастье. Фрезини, вы передали ей мое письмо?

— Разумеется, ваше сиятельство.

— И... она прочитала его при вас?

— Нет, она взяла письмо и попросила меня прийти на другой день. Когда мы снова встретились, она передала мне фотографию Роберто и вот это письмо.

— О, Боже мой, Фрезини, и вы молчали! Почему вы мне раньше не сказали.

— Сеньора Бусти просила, чтобы я передал его вам в собственные руки и не сообщал о нем заранее.

Граф Роскари схватил запечатанный конверт, на котором изящным женским почерком было написано: «Графу Максимилиано Роскари» — и поднес поближе к глазам.

— Это ее почерк, Фрезини, ее драгоценный почерк. О, этим почерком было написано прощальное письмо. Я до сих пор храню его. Я был непростительно эгоистичен тогда! До сих пор не могу себе этого простить.

Сеньор Фрезини посмотрел на него и осторожно произнес:

— Мне показалось, что сеньору Бусти ваше письмо не оставило равнодушной.

— О, если бы это было так. Друг мой, вы оказали мне неоценимую услугу. Помните, что я с нетерпением жду известий о Роберто. Дайте мне знать, как только он связжется с вами. О, мой сын, мой сын. — И граф Роскари вновь взял фотографию Роберто и стал пристально вглядываться в нее, как будто хотел проникнуть в тайные мысли молодого человека.

Адвокат Фрезини понял, что графу Максимилиано хочется остаться одному со своими воспоминаниями и переживаниями. Фрезини тихонько попрощался и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Он был погружен в свои мысли, и ему было невдомек, что сразу за ним отворилась дверь соседней комнаты и из нее тенью выскользнул Джузеппе.


Как и рассчитывала Эрлинда, в небольшом помещении, смежном с бывшей комнатой Рохелио, она нашла все необходимое. К счастью, она когда-то была медсестрой и могла сама положить Тино под капельницу практически без посторонней помощи. Возвращаться домой она не решилась — во-первых, она боялась бросить сына одного, а во-вторых, ей не хотелось лишний раз показываться на глаза людям, которые наблюдали за их домом. Мало ли, вдруг они вспомнят, что некоторое время назад она выходила и была не одна...

Эрлинда находилась в той самой комнате, где она когда-то в первый раз увидела Рохелио, тогда еще прикованного к инвалидному креслу. Она огляделась — с тех пор здесь мало что изменилось.

Эрлинда подошла к окну и распахнула его. Вечерний воздух доносил до нее благоухание цветов. Как много воды утекло с тех пор, как она впервые переступила порог этого дома... Она вспомнила свое нищее детство, голодную молодость. Вспомнила, как они с Розой одалживали друг другу платье, туфли, если нужно было куда-нибудь пойти. А теперь они с ней если не богатые, то весьма состоятельные женщины.

 Но стали ли они счастливее? Роза уже потеряла мужа, у Эрлинды настоящее горе с сыном... Но надо жить дальше. Эрлинда еще раз посмотрела на заснувшего Тино и спустилась вниз.

— Там звонит твой брат Густаво, — сообщила ей Томаса, — Он повсюду разыскивает тебя.

Эрлинда взяла трубку.

— Я слушаю тебя, Густаво, — сказала она. — Как ты там? Справляешься один?

Густаво, у которого на ранчо пока не было телефона, звонил раз в несколько дней из ближайшего поселка. Сегодня он смог дозвониться до Рохелио, который разговаривал с ним как-то странно, а в конце концов посоветовал позвонить тете Томасе. Густаво уже не знал, что и думать. Он набрал номер дома Линаресов и был очень рад, что застал здесь сестру.

— Эрлинда, может быть, ты объяснишь, что у вас там происходит?

Эрлинда подробно рассказала брату о событиях последних дней, однако, соблюдая осторожность, она старалась говорить намеками, опасаясь, что люди Койота все же выследили их с Тино и теперь, возможно, поставили и этот телефон на прослушивание.

Густаво понимал далеко не все из того, о чем пыталась сообщить ему сестра, но главное он усек — его жена Исабель в Куэрнаваке ведет крайне опасную игру, внедрившись непосредственно в стан врага, а в доме Линаресов как нарочно собрались люди, которые бежали от шайки Саморры.

— Эрлинда, — решительно сказал он, — я приеду.

— Не надо, Густаво! — Эрлинда в глубине души все еще относилась к нему как к младшему брату, и ей не хотелось подвергать смертельной опасности еще и его. Хватит того, что Рохелио и Тино впутаны в эти дела.

— Надо, Эрлинда, — твердо ответил Густаво, и сестра, находясь на расстоянии в несколько сот миль от брата, буквально увидела, как он сжал зубы. Он всегда так делал, когда принимал безоговорочное решение.

Повесив трубку, Густаво стал собираться. Он почувствовал, что ситуация обостряется и очень скоро может случиться что-то непоправимое. Он не мог больше спокойно заниматься работой на ранчо, зная, что его жена, сестра и племянник в опасности.

Сразу же после того, как Исабель вместе с Рохелио уехала в Мехико, а затем в Куэрнаваку, Густаво нанял работника — трудолюбивого старика индейца, который присмотрит за ранчо в отсутствие хозяина.

— Папа, а я? — спросил Лалито, увидев, что отец собирается в дорогу.

— А ты останешься со старым Кецатлем, он же обещал научить тебя делать свистульки.

— Нет, — замотал головой Лало, — я поеду с тобой.

— Но я еду в город, там же для тебя нет ничего интересного, — уговаривал сына Густаво. — Там нельзя ни бегать, ни скакать на лошади, только сидеть в четырех стенах.

— Все равно, — упрямо повторил Л ало. — Я видел — ты брал с собой винтовку и револьвер. Ты едешь на войну?

— Почти, — признался Густаво. — А на войне маленьким мальчикам не место.

— Я тоже хочу быть героем, — заявил Лало.

— Ты обязательно им будешь, но только когда еще немного подрастешь. — Густаво взъерошил светлые волосы сына и сказал: — Ну, мне пора.

Он вышел во двор и завел свой грузовичок. На нем он собирался добраться до Сьюдад-Виктории, а там пересесть на рейсовый автобус.

Когда Густаво отъехал от ранчо уже на порядочное расстояние, ему вдруг послышался топот копыт. Он доносился не сзади, а откуда-то справа. Густаво притормозил и взглянул туда, откуда слышался топот. На горизонте виднелось облако Пыли — к нему приближался всадник. Когда конь приблизился на достаточное расстояние, стало видно что это лучший жеребец с ранчо Гуатьересов Соломон, на котором сидит крошечная фигурка, крепко впившись руками в гриву.

Жеребец поравнялся с грузовиком и умерил шаг.

— Лало, кто тебе позволил взять Соломона без спросу — сурово спросил Густаво.

— А у кого мне было спрашивать, папа? — недоуменно ответил мальчик. — Кецатль куда-то запропастился.

— Ну что мне с тобой делать? — воскликнул Густаво.

— Взять с собой! — ответил Лало.


Когда Габриэль Фрезини возвратился к концу дня в свою контору во Флоренции, в приемной его ждал молодой человек. Это был сын адвоката, Джулиано. Он работал консультантом в одном из крупных банков и только что вернулся из Милана, где участвовал в конференции по инвестициям и ценным бумагам.

Едва взглянув на сына, сеньор. Фрезини понял, что Джулиано сегодня в каком-то необычном состоянии. У Джулиано Фрезини был веселый и беспечный характер и этим он отличался от большинства коллег из среды финансистов. Но сегодня похоже было, что он чем-то взволнован.

— Добрый день, отец, — сказал Джулиано вставая. — Я очень рад тебя видеть. 

— Добрый день, Джулиано. Надеюсь, ты доехал благополучно.

— Ну, мое путешествие по сравнению с твоим пустяки, — сказал Джулиано. — Я ездил всего лишь в Милан, только на неделю, а ты провел в отъезде почти месяц, да еще в таких экзотических странах, как Аргентина и Бразилия. Ну что, уладил все дела своих клиентов?

— По крайней мере, я приложил все возможные усилия, учитывая их интересы, — серьезно ответил отел

— А как старый граф Роскари? Твоя секретарша сказала мне, что ты ездил к нему.

— Да, я сейчас из Кампофьоре. Граф чувствует себя неплохо.

— Держу пари, что ты для него проворачивал какое-то деликатное дельце, — с проницательным видом заметил Джулиано — Иначе зачем он посылал тебя в такую даль? Что, отец, может быть, поделишься секретами?

Сеньор Фрезини посмотрел на сына удивленно сдвинув брови и как бы давая понять, что такие разговоры неуместны даже в шутку, и тут же спросил сына:

— А ты, Джулиано, как твои дела? Как прошла конференция?

— Папа, — воскликнул Джулиано патетическим тоном, — на конференции произошла ужасная вещь. — Он сделал долгую паузу и потом драматическим тоном воскликнул: — Я влюбился!

Сеньор Фрезини посмотрел на него сначала изумленно, а потом расхохотался:

— Ты, Джулиано? Влюбился? Не понимаю, что в этом страшного. Мне сдается, ты влюбляешься в среднем раз, месяц.

— Что ты, папа, — обиженно возразил Джулиано. - Это все не то, это, скорее, в меня влюбляются раз в месяц. А в Милане я встретил такую девушку, что понял, что это любовь на всю жизнь.

— Ты что, встретил ее на конференции? — насмешливо спросил адвокат.

— Вот именно. 

— Ты еще скажешь, что она специалист по инвестициям?

— Вот именно! — еще громче воскликнул Джулиано. — По инвестициям и ценным бумагам. Папа, если б ты видел, какие у нее волосы! Какие глаза!

— Она итальянка?

— Нет, она американка. У нее прелестное имя, ее зовут Марни. Марни Стейнвуд. Когда я увидел эти карие глаза, эти рыжие волосы, а когда она улыбнулась, я понял, что это навсегда.