В соседней комнате на экране монитора доктор внимательно следил, как контрастное вещество заполняет внутренние клетки Лус, постепенно обрисовывая каждый орган.

Датчики фиксировали все необходимые параметры... Тихонько стрекотал стержень самописца, вычерчивая графические кривые:

Врач удовлетворенно наблюдал за показаниями приборов.

Прекрасный организм. Никакой патологии. Все четко, без отклонений. Пожалуй, он может обрадовать сеньора Пабло...

Но что это?

— Моника! Иди сюда! — позвал он медсестру.

— Слушаю вас, доктор...

 Посмотри, — он ткнул пальцем в экран.

Медсестра склонилась к монитору, вглядываясь, и тихонько охнула. ...В мерцающей графической пульсации внутренних органов Лус на экране отчетливо просматривался крохотный подрагивающий комок. Он жил в своем, совершено отдельном от остального организма, ритме...

Врач резко повернул ручку, увеличивая изображение.

... И внутри бьющегося комочка стали видны пятнышки, и изгибы зарождающихся новых органов...

— Она беременна... — потрясенно сказал врач. - Моника, немедленно прекращаем процедуру!

Лус открыла глаза, возвращаясь к свету из горячего тумана. Над ней склонилось лицо Пабло. Он что-то говорил ей, но она не могла разобрать слов.

Что-то о ребенке... Что будет ребенок...

— Получилось? — она с трудом шевельнула губами. — Теперь у Дульсе будет ребенок?

— Нет, дорогая... — Пабло с обожанием смотрел на нее. — Ребенок будет у нас...

— Не может быть! Нет! — испуганно рванулась Лус.

Но Пабло мягко уложил ее обратно.

— Тебе еще нельзя вставать. Если бы я знал...

— Это невозможно... — потрясенно пробормотала Лус. — Я еще ничего не чувствую...

— Конечно... — мягко сказал Пабло. — Он еще такой крошечный, что определить беременность можно было только на этом аппарате.

— А... сколько уже? — запнулась Лус.

Пабло пожал плечами.

— Недели две... или три... А может, дней десять... На таком сроке еще трудно сказать точно. Плод развивается неравномерно...

«Две... или три... — в ужасе подумала Лус. — Пабло сказал, что, может, и меньше... Он так добр, что не хочет обидеть меня подозрением. Ведь три недели назад я еще была в Вене... Так все-таки... три или меньше?»

— Значит ... теперь ничего не выйдет? — спросила Лус.

Пабло вздохнул. 

— Придется подождать с этим годик-другой. Сейчас нам надо думать о нашем ребенке.


— Ты что, хочешь, чтоб я родила его? — растерялась Лус — Но это невозможно! А как же сцена? У меня даже гастроли расписаны на год вперед!

— Конечно, я этого хочу, — твердо сказал Пабло. — Я не позволю тебе избавиться от него. К черту сцену! В семье должны быть дети... А у детей должна быть мать.

Лус отвернула голову к стене, и слезы покатились по ее щекам.

Как несправедливо!.. Как не вовремя!.. Значит, конец всему? Всем ее планам, надеждам, мечтам... Сойти с дистанции на полдороге? Она с таким трудом восстановила форму после рождения Розиты... Да за год-другой ее совершенно позабудут на мировой сцене! Ей останется только петь колыбельные...

— Мы будем очень счастливы, Лус... Вот увидишь... — шептал ей Пабло, слегка покоробленный ее отчаянными слезами. Я буду помогать тебе... Мы сразу же возьмем еще одну няню...

— Ах, перестань... — сквозь слезы попросила Лус.

«Ничего, — гладя ее по голове, думал Пабло. — Она просто шокирована этим известием. Ей надо привыкнуть к мысли о будущем ребенке... В конце концов материнские чувства вытеснят все остальное. Она ведь любит меня и Розиту... Скоро ей захочется и этого малыша...»


Как ни старался Пабло предугадать малейшие желания Лус, она становилась день ото дня все раздражительнее.

Эта беременность казалась слишком тяжелой. Постоянная тошнота и головокружения... Она не могла переносить жару и старалась не бывать на солнце, жалуясь, что упадет в обморок.

Лус никому в театре не сказала о своем положении, стараясь продолжить репетиции, но даже дорога до театра давалась ей с трудом.

«И это ведь только начало! — страдальчески думала Лус — А что будет дальше?! Ах, нет... я не перенесу оставшиеся месяцы».

Все в доме ходили буквально на цыпочках, чтоб не нервировать Лус. Но ей казалось, что Розита слишком шумит и топает именно тогда, когда у нее раскалывается голова, что Пабло нарочно курит слишком крепкие сигары, а она поэтому противному запаху издалека чувствует его приближение... И кухарка готовит такую гадость, что есть невозможно...

Странно, но сейчас она смертельно завидовала Дульсе, которая не в состоянии иметь детей.

— Какая ты счастливая, — сорвалось однажды с языка Лус, когда Дульсе пришла навестить ее. — Ты не испытываешь таких мучений, как я. Как бы я хотела больше никогда не беременеть! 

Дульсе изменилась в лице, но промолчала, сочувственно погладив сестру по руке.

— Я скоро стану толстой и некрасивой и не смогу выйти на сцену... — жаловалась Лус. — Ну что за дурацкая прихоть у Пабло! Неужели ему мало Розиты?


Но самые страшные мысли терзали Лус, когда она оставалась одна. Рано или поздно врачи назовут Пабло точный срок рождения малыша. И что если срок зачатия не совпадет с ее возвращением в Мехико?

Она полжизни отдала бы, чтобы самой наверняка узнать, чьего ребенка она носит под сердцем. Хорошо, если Пабло...

А если это дитя Жан-Пьера? Если у нее родится мальчик с серыми французскими глазами? Что тогда скажут ей Пабло и Дульсе? А сам Жан-Пьер? Ведь он вряд ли обрадуется, что еда произведет на свет плод их мимолетной связи... Он сейчас опять нежно влюблен в свою Дульсе и не захочет осложнять их отношения.,.,,,

А если..?

Нет, лучше не думать об этом!

А если это дитя — результат упоительного романа с ее чернокожим партнером?

Этого ей только не хватало! Родить негритенка!!!

Она представила себе лицо акушерки, показывающей ей черного, как смоль, младенца». Какой позор! Лучше не дожить до этого дня!

Хотя бы поэтому она должна избавиться от младенца. Сейчас, пока не поздно... Но как?

Господи, как плохо все-таки быть женой известного врач. Дорога в любую клинику ей заказана. Да и Пабло сразу поймет, что она сделала аборт.

Лус лихорадочно вспоминала все, что когда-то слышала о доморощенных способах.

Большой стакан текилы и горячая ванна... Но она не сумела выпить даже глотка, а от горячей воды сразу бешено заколотилось сердце.

Укол большой дозы сокращающего мышцы лекарства... Но кто сделает ей его? Сама она не умеет... Не просить же Пабло!

Народные травы, заваренные определенным способом... Она обошла все окраинные рынки, расспрашивая бабок и собирая многочисленные пучочки сушеной травы. Ну и тошнотворное же получилось варево... Лус выпила его, крепко зажав нос, но тут же метнулась к раковине. Ее желудок не мог перенести такую гадость.


Она чувствовала себя загнанной в угол и тоскливо выла от безысходности.

Пабло ошибался, думая, что Лус привыкнет к мысли о материнстве. Напротив. Лус теперь всем сердцем ненавидела своего будущего ребенка.


ГЛАВА 30


— Мы с мамой! Мы с мамой! — выкрикивала маленькая Розита в восторге прыгая по дорожкам парка Чапультепек. — Мама больше не уедет! Мама никуда не уедет!

 Временами она останавливала кого-то из гуляющих ту же, заглядывала в глаза и доверительно сообщала:

— Знаете что? Моя мамочка вернулась и больше никуда не уедет! 

Прохожие улыбались и гладили ее но голове:

— Да что ты! Вот удача! Поздравляем!

— Спасибо, — вежливо отвечала Роза и бежала дальше делиться своей радостью.

Лус тяжело шла следом, едва успевая за дочерью. В последние дни токсикоз ее усилился. Она подурнела, лицо покрылось пигментными пятнами. Лус совершенно не могла находиться в помещении, ей не хватало воздуха, несмотря на распахнутые настежь окна.

Носить желанного ребенка — это совсем другое дело. Тогда все недомогания кажутся пустячными, ведь впереди — заветная цель! А если ты этого будущего ребенка не хочешь, не любишь и даже ненавидишь?

И отчего это Пабло так радуется? Разве ему мало Розы?

Теперь Лус, к великой радости девочки, ежедневно отправлялась с ней на прогулки.

Вдруг Розита остановилась посреди дорожки:

— Ой, мамочка, кто это?

На островке посреди озера паслись приземистые мулы. А здесь, на берегу, возле парома, была вывешена табличка: «Верховая езда для детей и взрослых. Почувствуйте себя всадником!»

«Тоже мне, верховая езда! — раздраженно додумала Лус. — Погонщик водит свое животное по кругу тихим шагом, и все! Жалкое зрелище. Эх, оседлать бы сейчас легкокрылого коня и проскакать на нем по саванне, чтоб ветер звенел в ушах! А потом взлететь вместе с ним к небесам!»

Сейчас, когда она чувствовала тяжесть во всем теле и тяжесть на душе, к ней вернулись ее былые фантазия о полетах и крыльях. А эти неуклюжие мулы выглядела такими тяжеловесными!

Но Розита смотрела туда, на островок, как завороженная.

— Мамочка, на них катаются! - сказала она.

— Ну и пусть катаются — отмахнулась Лус. — Пойдем лучше на воздушную карусель.

— Нет-нет! — закапризничала девочка. — Карусель не живая, а лошадки живые! Хочу на лошадок!

Она теребила Лус за юбку, и у матери не было сил спорить с ней.

— Ну ладно, ладно, уговорила. Только это не лошадки, акулы.

— А чем мулы отличаются от лошадок?

— Почти ничем. Только у них не бывает потомства.

— А что такое потомство?

— Мое потомство — это ты. А лошадиное потомство — это жеребята.