Альберто Альварес - Возвращение Дикой Розы

Все-таки длительная разлука, видимо, сыграла свою роль. Значит, она скучала по нему и хранила верность...

Пабло был на седьмом небе от этих мыслей.

Лус проспала до полудня. Она не слышала, как тихонько ушел на работу Пабло, как, громко топая ножками, несколько раз забегала в спальню Розита, пока наконец няня не одела ее и не увела гулять, шепотом увещевая, что мамочке надо хорошо отдохнуть, потому что когда в Европе день, то у нас ночь...

Лус накинула халатик и лениво прошлась по комнатам.

В столовой под салфеткой был накрыт завтрак апельсиновый сок и толстые сочные ломтики ветчины.

Лус с жадностью накинулась на еду и вдруг... Комок тошноты подступил к горлу... Запах какой-то неприятный...

Она рассерженно отпихнула тарелку. Нянька, видимо, давно не проверяла холодильник. Ветчина явно несвежая. Не дай Бог, она этим же кормила Розиту.

Лус подхватила со стола бокал с соком и направилась в сад. Сегодня ей хотелось полентяйничать. Да и потом, ей просто необходимо восстановить форму. Ведь впереди опять напряженная работа.

Она растянулась в шезлонге, распахнула халат и подставила тело ласковым солнечным лучам.

Мысли текли неспешно и лениво. Она обдумывала предложение Пабло, и странное двойственное чувство овладевало ей. 

Ребенок, которого Пабло спланировал для Дульсе... Ведь на самом деле это будет ее ребенок... Ее и... Жан-Пьера...

А ведь у них с Жан-Пьером вполне мог бы получиться ребенок в Вене... И без всякой пробирки...

Лус с ужасом вспомнила, что на все время гастролей отказалась от курса таблеток, которыми обычно пользовалась. После них у нее слишком кружилась голова, а расписание спектаклей было таким напряженным, что она не могла себе позволить плохого самочувствия.

Острое чувство вины перед сестрой захлестнуло ее, мучая угрызениями совести.

Дульсе и так была обделена природой. За счет Дульсе она, Лус, развилась полноценной и здоровой... А теперь еще, как воришка, уводит у нее мужа, которого Дульсе без памяти любит.

«Эго больше никогда не повторится! Никогда! — покаянно говорила себе Лус. — Я даже не гляну больше в его сторону».

Но что бы она ни старалась себе внушить, в ней еще было живо ощущение великолепной близости с Жан-Пьером. И она ловила себя на том, что он ей безумно нравится.

«Глупая! Пустая! Развратная! — ругала она себя. — Как ты смеешь даже думать о нем?! Он принадлежит Дульсе! Господи, какая же я дрянь!»

— О чем ты задумалась? — спросил за завтраком Жан-Пьер у Дульсе. 

Он был нежен и предупредителен с ней, пытаясь загладить свою вину.

— Мне снился такой странный сон... — ответила Дульсе.

 — Какой? 

— Один старый индеец... Так ясно... как наяву... Он сидел здесь, в углу комнаты, на полу. И я тоже сидела на полу. И мы с ним говорили... без слов ... одними мыслями...

— И о чем же вы говорили? — улыбнулся Жан-Пьер.

За что он любил Дульсе, так это за ее дивную богатую фантазию, за необычное образное мышление, которым она не уставала удивлять и покорять его.

— Он сказал, что я все правильно сделала в своей картине. Что концентрические круги позволяют сосредоточиться на точке выхода...

— И куда же ведет этот выход?

— В другое пространство... Это только первая ступенька. Но людям важно почувствовать, что есть что-то иное, кроме того, что их окружает...

— А знаешь, он прав, — согласился Жан-Пьер. — Твое творение действительно как бы засасывает в себя. Я сам это почувствовал. Хочется смотреть, не отрываясь, долго-долго... Ты ужасно талантлива, Дульсе. Я тебе это столько раз говорил. Но ты предпочитаешь слушать каких-то стариков, а не меня...

Но Дульсе оставила его похвалу без внимания, погруженная в свои мысли.

— Знаешь, мне кажется, что я его уже где-то видела. Только не могу вспомнить где...

— Так часто бывает, — подтвердил Жан-Пьер. — Просто во сне срабатывают растормаживающие механизмы, и ты вспоминаешь то, чему днем не придала значения. Наверняка ты видела на улице какого-то старика, а потом он тебе приснился. Это нормально.

— Нет...

Дульсе отставила в сторону чашку и посмотрела Жан-Пьеру в глаза.

— Знаешь... он показал мне вещи, о которых я не могу знать. Но я уверена, что это правда...

— Какие вещи? — забеспокоился Жан-Пьер.

— Трудно объяснить... Это такие символы... но я их хорошо понимала во сне. Утром хотела сразу нарисовать... и... забыла.

— А я во сне пишу стихи, — сказал Жан-Пьер. —А утром не помню ни строчки. Только знаю, что был гениален, как Шекспир.

Он упомянул Шекспира и осекся, быстро глянув на Дульсе, словно сболтнул лишнее.

—Я видела того, кто придет... — задумчиво продолжила Дульсе. — Это так странно... Он уже есть, и его еще нет... Очень трудный переход из пространства в пространство... Он мне жаловался, что очень трудный...

— Кто?

— Не знаю... — вздохнула Дульсе. — Надо дате ему свет...

Жан-Пьер обеспокоенно глянул на жену. Похоже, она перетрудилась над своей картиной. Вероятно, приближается нервный срыв.

Темные крупа под глазами от бессонных ночей. И бледность — ведь она Бог знает сколько времени просидела взаперти, вдыхая вредные испарения красок. Ей необходим хороший отдых. Какое счастье, что работа наконец закончена...

— Когда придут монтажники? — спросил он.

Они с Дульсе ждали, что сегодня готовое полотно перевезут в Центр молодежного досуга и оно наконец-то займет свое место в главном холле.

Она глянула на часы.

— В десять.

— Отлично. Думаю, к полудню его уже смонтируют?

Дульсе неуверенно кивнула.

— Тогда я поеду с тобой. И сразу же, как только ты убедишься, что твое детище на месте, мы отправимся кутить и развлекаться. Хочешь, прямо сегодня уедем в Акапулько?

— Нет — покачала головой Дульсе. — Давай лучше позовем Пабло и Лус. Мне хочется чего-нибудь домашнего... 

Это было более чем странно для Дульсе...

Лус возбужденно готовилась к приходу гостей.

Она битый час ругалась с кухаркой, объясняя как приготовить пакитос с подливой, и в конце концов повязала фартук и принялась стряпать сама.

Пабло сунул нос на кухню, но его быстро выставили оттуда. Он радовался хозяйственному рвению Лус, предвкушая прелестный семейный праздник. Наконец-то дом становится настоящим домом, в котором есть умелая ловкая хозяйка...

А Лус готовила и накрывала на стол, думая о том, что сейчас на дороге появятся Дульсе и Жан-Пьер.

Если уж ей не позволительно иметь с ним никаких отношений, кроме сестринских, то пусть по крайней мере порадуется ее стряпне. Она сумеет доставить ему удовольствие...

Она побледнела, услышав, как подъехала к дому машина. Суматошно сдернула фартук и бросилась к зеркалу.

— Поздравляю тебя, сестричка!

Дульсе обняла и расцеловала ее, сияя искренней улыбкой.

— А я — тебя... — едва выдавила Лус. — У нас опять все в жизни происходит синхронно...

Пабло чмокнул Дульсе в щеку, пристально заглянув в глаза, и незаметно задержал руку на ее пульсе.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Великолепно! Такая легкость, как будто у меня гора с плеч свалилась, — сообщила Дульсе.

— Мне кажется, тебе не мешало бы все же лечь на обследование... — осторожно начал Пабло.

— И не надумаю! Терпеть не могу больниц. — с отвращением передернула плечами Дульсе.

— Здравствуй, Жан-Пьер... — дрожащим голоском сказала Лус, едва заставив себя поднять на него глаза.

Но Жан-Пьер казался спокойным и невозмутимым.

И Лус с легким уколом ревности увидела, что он упоенно смотрит на свою Дульсе. Почти так же, как смотрел давно, много лет назад, когда приехал за ней в Мексику, чтобы вырвать из бандитских лап.

Тогда ему казалось, что он потерял ее, и как же он был счастлив, когда обрел ее вновь. Похоже, сейчас, после долгой разлуки, Жан-Пьером овладело такое же чувство.

Лус видела, как он бережно подвинул Дульсе стул, как затянул в глаза, протягивал бокал...

Маленькая Розита уже спешила влезть к тете Дульсе на колени, чтобы продемонстрировать привезенные Лус подарки — прелестных меховых лисичку и зайчика.

— А где твой медвежонок? — дрогнувшим голосом напомнила Дульсе девочке о последнем подарке Рикардо.

— Он устал. Он уже очень старенький, — сообщила Розита. — У него... был аппендицит, и я сделала ему операцию... Как папа. Но ты не переживай, папа сказал, что его можно починить.

Ты, пожалуйста, береги его, Розита, — попросила Дульсе.

И все они невольно замолчали, вспомнив о родителя...

— Мы с Розитой на днях навещали Томасу, — сказал Пабло.

— И как она?

— Тоскует. Эрлинда зовет ее к себе, но вы же знаете Томасу...

— Да... — вздохнула Лус. — Она до сих пор считает мамочку маленькой девочкой.

— Посмотрим, как ты будешь относиться к Розите, когда она повзрослеет, — улыбнулся Пабло. — Для родителей ребенок всегда остается маленьким.

— Давайте выпьем за наших родителей, — тихонько сказала Дульсе. — За мамочку... и... и за отца... Мне его так не хватает...

Лус глотнула шерри, и вдруг горло обожгло от неприятного привкуса. Она прижала салфетку к губам и выскочила на веранду.

Что это с ней? Холодная испарина выступила на лбу, а ноги предательски задрожали...

Пабло бросился следом и поддержал жену.

— Я слишком долго стояла у плиты... — слабо улыбнулась она ему, с трудом переводя дыхание, кружилась. — Так, голова закружилась

— Тебе, наверное, лучше прилечь...