Рохелио, который в первый момент был склонен не поверить предостережениям тети Мими, вспомнил лицо Койота, когда они уходили, и вдруг понял, что только этого и следовало ожидать. Такие, как Койот, в долгу не остаются.

— Значит, завтра утром... — повторил он.

— Или сегодня вечером, — сказала тетя Мими. — Она вдруг заторопилась. — Надо идти, как бы меня не хватились. Догадаются ведь, черти, кто вас предупредил.

— Я провожу вас, — засобирался Рохелио.

— Еще чего! — воскликнула старушка. — Если они увидят меня с тобой, то мне уж точно несдобровать. Я, может, проживу всего пару лет, но лучше их все-таки прожить. Да и помирать от рук Койота и его людей мне что-то не хочется.

С этими словами она выскользнула за дверь и бесшумно исчезла на лестнице.

Эрлинда и Рохелио остались стоять посреди прихожей как пораженные громом.

— Что делать... — прошептала Эрлинда. — Я прямо в отчаянии. Придется не выпускать его из дому.

— Все равно рано или поздно ему придется выйти, — сказал Рохелио. — Кроме того, он может сбежать. Ты же видишь, в каком он сейчас состоянии. Надо отослать его к Густаво на ранчо. Я давно собирался это сделать и, видишь, дособирался.

— Значит, надо его где-то спрятать, — сказала Эрлинда. — Слушай, а что если отвезти его к Томасе и Кандиде? Там его они не станут искать. И выбраться оттуда не так просто — двери Томаса запрет.

— Если захочет — убежит, — сказал Рохелио. — Но будем надеяться на лучшее. Там его можно положить под капельницу, тем самым облегчив его положение. Ему ведь сейчас главное пережить ломку, потом будет легче. Я думал положить его в больницу, но теперь об этом не может быть и речи. А в нашем старом доме ведь сохранилось все медицинское оборудование еще с того времени, когда я попал в аварию.

— Да, так и сделаем! — поддержала мужа Эрлинда.

В этот миг зазвонил телефон. Рохелио снял трубку.

— Это я, тетя Мими, — раздалась знакомая скороговорка. — Они уже уехали. Все.

— Что еще случилось? — с тревогой спросила Эрлинда, увидев, как изменилось лицо мужа.

— Они уже уехали, — потерянно сказал Рохелио. — Мы опоздали.

— Надо что-то придумать! — воскликнула Эрлинда. — Погоди, они ведь не знают, что мы обо всем предупреждены, и думают захватить нас врасплох. Я думаю, этим надо воспользоваться. Я выведу Тино.

— Нет, Эрлинда, нет! — воскликнул Рохелио. — Они ведь прекрасно знают, как он выглядит. Вам не удастся пройти незамеченными.

— Я придумала! — воскликнула Эрлинда, — Ты говоришь, тетя Сесария привезла эту девушку переодетой в мальчика. Мы сделаем то же самое.

Задача переодеть Тино девушкой была не из самых простых. Дело в том, что все женские вещи, которые были в распоряжении, принадлежали Эрлинде и Флорите и были Тино узковаты и коротковаты.

Наконец Эрлинда извлекла из шкафа длинную широкую юбку и просторную блузу. В этом костюме Тино смахивал на крестьянку из центральных штатов, но Эрлинде и Рохелио было не до стиля. Тем более что на голову Тино нужно было повязать косынку — у него были достаточно длинные волосы для мальчика, но для крестьянской девушки они были невозможно короткими.

Сам Тино принимал в своем превращении пассивное участие — ему было плохо и хотелось лечь, правда, еще больше хотелось другого, но он пытался взять себя в руки, хотя это и удавалось с большим трудом.

Примерно через сорок минут после звонка тети Мими из квартиры Рохелио вышли две женщины — одна городская, изящно и со вкусом одетая, легко шла в туфлях на высоких каблуках. Рядом с ней тяжело, по-мужски переставляла ноги женщина в платке и длинной юбке, видимо, родственница из деревни.

— Смотри, как ковыляет, и туда же — в столицу захотелось, — прокомментировал ее походку один из боевиков Койота, сидевший вместе с парой головорезов в машине с потушенными фарами.


Пабло и Розита ждали Лус в аэропорту.

Девочка нетерпеливо подпрыгивала, пытаясь разглядеть мать в толпе миновавших таможенный контроль пассажиров.

— Подожди, еще рано, — успокаивал ее Пабло - Мамин рейс еще не объявили.

Ho Розита так нервничала; что он согласился подойти к стеклянным дверям, и девочка приплюснула нос, вглядываясь в каждого, кто проходил через узкие ворота металлоискателя.

— Вот она! Мамочка! — громко, на весь аэропорт закричала она наконец.

Она повисла у Лус на шее, не давая Пабло возможности обнять жену.

Лус подхватила дочку на руки и покрыла поцелуями ее милую мордашку, радуясь, что какое-то время можно не смотреть Пабло в глаза, прячась за щебечущую от счастья дочурку.

— Моя мамочка — самая знаменитая певица в мире! — хвастливо объявляла она всем окружающим. — Моя мамочка покорила всю Европу!

Пабло вручил Лус огромный букет алых роз.

— Мы очень гордимся твоим успехом, — сказал он. — Ты, наверное, устала? Тяжелые были гастроли?

— Да, очень... — притворно вздохнула Лус.

Она спрятала лицо в мягких волосенках Розиты и вдохнула ее сладкий младенческий запах.

— Я так соскучилась... — протянула она. — Как хорошо, что я наконец дома...

— Мне надо с тобой серьезно поговорить, — сказал Пабло, когда, уложив Розиту, они наконец-то остались один.

Лус внутренне напряглась. Сердце ее бешено заколотилось.


«Жан-Пьер! — мелькнуло в мозгу. — Он рассказал о моем «Отелло» и... и, возможно, и о нашем романе тоже... Только... зачем это ему?»

Лицо у Пабло было серьезным я напряженным. Он сел рядом с Лус и взял ее руки в свои.

— Я хочу рассказать тебе о Дульсе. Пока тебя не было...

— У Вас издался роман? — перебила его Лус, — Я всегда подозревала, что ты к ней неравнодушен. Ведь ты с таким

трудом сделал выбор между нами... Ты понял, что ошибся, да?

— Погоди... — Пабло легонько сжал ее ладони. — Я люблю только тебя. Ты ведь прекрасно знаешь это. А Дульсе...

И он рассказал Лус о том, как встретил однажды Дульсе в клинике, как она доверила ему свою тайну, как они безуспешно ходили по всем специалистам и какой в результате получили приговор.

— Дульсе никогда не сможет забеременеть, — сказал он. — А она так мечтает о ребенке. Ты ведь заметила, как она относится к нашей Розите...

— Да... — вздохнула Лус.

Она иногда даже ревновала Дульсе к дочке, считая, что та слишком часто берет к себе ребенка и хочет стать для девочки большим, чем просто любящая тетка.

— Бедняжка Дульсе...

На глаза Лус навернулись искренние слезы. Больше никогда она не будет возражать против общения Дульсе с Розитой.

А когда Пабло рассказал, почему у Дульсе возникла такая патология, Лус просто разрыдалась.

 — Значит, это я... я виновата? — всхлипывала она. — Я еще в утробе матери обделила свою сестру?

— Ты ни в чем не виновата, это же глупо так думать, — пытался успокоить ее Пабло.

— Ах, если бы я могла ей помочь! Только как?!

— Вытри слезы и послушай меня, — сказал Пабло. — Только то, что я тебе скажу, должно быть нашим строжайшим секретом.

— Что? — заинтригованно спросила Лус.

— Ты можешь помочь Дульсе. Но только так, чтобы она не узнала о твоей помощи.

— Ну! Как? — нетерпеливо воскликнула Лус.

— Видишь ли... у Дульсе инфантилизм яйцеклетки... А если пересадить ей другую... например твою...

— Суррогатное материнство?! — расширила глаза Лус. — Я читала об этом. В Штатах женщины даже рожают чужих детей за деньги. 

— Это не совсем то, — терпеливо объяснял Пабло. — Дульсе может сама. Проблема в том, что она не должна думать, о том, что она суррогатная мать. Она и Жан-Пьер должны быть уверены, что это их ребенок.

— А... как же это возможно? — непонимающе уставилась на него Лус. 

— Я все продумал. Я положу Дульсе в клинику якобы на обследование. Жан-Пьера тоже заставлю пройти ряд процедур. Он сдаст все анализы. Мы проведем оплодотворение в пробирке и под наркозом пересадим Дульсе. Она даже не узнает об этой операции. И будет уверена, что это естественная беременность.

— Здорово! — Лус с искренним восхищением уставилась на Пабло. — Какой ты умный! Только...

— Что?

— Наш обман может когда-нибудь раскрыться.

— Как? — сказал Пабло. — С медицинской точки зрения здесь все чисто. Жан-Пьер действительно будет настоящим отцом. А что касается тебя... Понимаешь, у членов одной семьи — одинаковый генетический код. А вы с Дульсе к тому же еще и двойняшки. Вы сами развились из одной яйцеклетки. Так что, если все пройдет успешно, Дульсе никогда ничего не узнает.

Он серьезно посмотрел на Лус и добавил:

— Если, конечно, ты не проболтаешься...

— Ну что ты! — возмущенно воскликнула Лус.

— Значит, ты согласна?

— Конечно... А... это очень больно?

— Ты будешь спать и ничего не почувствуешь, — заверил ее Пабло.

Лус прижала руки к груди.

— Ох, Пабло, тогда давай поскорее это все проделаем. Я так хочу, чтобы Дульсе была счастлива!

— Я тоже этого хочу, — сказал Пабло. Он наклонился и нежно поцеловал жену. — Спасибо тебе, малышка. Я знал, что ты не откажешься. Отдохни пару дней после перелета, а потом пройдешь в клинике полное обследование. Мы должны подстраховаться на все сто процентов.

Лус торопливо кивнула.

— Ты моя храбрая... ты моя добрая... — ласково шептал ей Пабло, раздевая и укладывая ее, как маленькую, в постель.

Лус капризно потягивалась, как Розита перед сном, с удовольствием предвкушая то, что последует дальше.

... Она совершенно поразила Пабло своей реакцией на его ласки. За все годы совместной жизни он привык к ее легкой отстраненности, и ему казалось, что обычно Лус всего лишь исполняет свой супружеский долг, не испытывая к тому ни малейшего желания. Но теперь... Он видел, что она получает настоящее наслаждение и не желает этого скрывать.